Союз российских писателей

Татьяна Славина

КОЛДУН ПОНЕВОЛЕ

Книга 1 трилогии ЧЕРНЫЙ ДАР

КОЛДУН  ПОНЕВОЛЕ

 ГЛАВА 1.

Потрескивая, свеча догорала. Поляне нравилось наблюдать, как из середины восковой чашечки вырастал черный стебелек фитиля, а на его конце распускался пунцовый бутон, расправляя лепестки, объятые пламенем. Цветок расцветал, а пламя слабело, словно выпитая им вода. Вот уже верхушка трепетного язычка потемнела, вот копоть проложила черную дорожку к потолку…

Поляна протянула руку и сломала огненный цветок: ее пальцы даже не почувствовали ожога. Пламя повеселело, качнулось, успокаиваясь, а из восковой чашечки скатилась горячая капля и застыла, не успев добежать до столешницы.

Поляна перевела взгляд на стену, рябую от пляшущих теней, привычно прищурилась. И вот уже где-то между стеной и свечой всплыл образ, сначала неясный, а потом все более четкий, обрастающий цветами и деталями. Образ ее мужа.

О, как хотелось Поляне упасть головой на стол и завыть по-бабьи тягуче и надрывно! Как хотелось выплакать, вытолкнуть из себя эту пронзительную боль разлуки, которая почему-то никак не излечивалась временем! Ведь прошло десять лет. Десять одиноких, безрадостных, тоскливых лет. Хотя нет, она не могла сказать, что радости не было вовсе. Там, за печкой, рассыпав по подушке светлые кудри, посапывало во сне ее счастье, ее радость, ее гордость – ее дочь.

Дверь скрипнула, в избу метнулся озябший ветер, протянул к свече ладошки – погреться. Пламя недовольно закачалось, судорожно цепляясь за стебелек фитиля, но выстояло, не погасло. Кряхтя и обтопывая с валенок снег, через порог шагнула бабка Поветиха.

- Что, милая, заждалась? Еле добралась до тебя: так метет, так метет! Чуть валенки в сугробе не потеряла. Ну да ничего, сейчас для нашего дела самое время.

Бабка освободила спеленатую платком голову, стянула овечий тулуп, пригладила волосы.

- Ну, милая, все приготовила, как я сказала?

Поляна, молча, подняла со стола полотенце. Под ним лежали две свечи – белая и зеленая, немудреное колечко, мужская рубаха из грубого домотканого полотна и глиняная миска.

- Так, воды наговоренной я принесла – остальное все есть, - бабка удовлетворенно кивнула. – Дочка спит? Ну, тогда можно начинать.

Она зажгла белую свечу, от нее – зеленую, положила на середину стола рубаху, а на нее – глиняную миску.

- Теперь нальем воды – я ее сегодня на вечерней заре в роднике набирала. Готово.

Свечи поставили так, чтобы пламя в воде отражалось: белую – справа, зеленую – слева.

- Теперь, Поляна, бери кольцо в правую руку, пронеси его сквозь пламя свечей и опусти в воду. Так. Теперь повторяй за мной:

                       «Я зажгу свечу в ночной темени,

                        Поклонюся ей трижды покорно я

                        И скажу слова заговорные.

                        Вы услышьте меня, Духи Светлые,

                        Духи Светлые, всемогущие.

                       Изболелось сердечко по милому,

                       По любимому мужу родимому.

                       Где искать его, в чьей сторонушке –

                       Подскажите несчастной женушке.

                       Если жив, покажите милого,

                       Чтоб найти – наделите силою.

                       Коль не свидимся никогда –

                       Будет темной пускай вода».

- Ну, теперь смотри! – и бабка Поветиха склонилась над миской.

Поляна со страхом бросила взгляд на воду – вдруг вот сейчас потемнеет, замутится? А сердце уже подсказывало: жив, жив! И верно – отражения свечей рассыпались, растворяясь в капельках родниковой воды, переливаясь перламутром. Кольцо засветилось ярко, и из центра его, увеличиваясь в размерах, всплыло изображение сурового хмурого мужчины. Холодные серые глаза, складка между сдвинутых бровей, черные усы, подковой охватывающие твердые губы. Волосы скрывались под черным капюшоном.

Поляна узнавала и не узнавала мужа. Каждая черточка его лица была до боли знакома – но каким чужим было это холодное лицо! Ни веселых искорок в глазах, ни улыбки. Где же он? Что с ним?

За плечами мужа Поляна углядела силуэт какого-то старинного замка: две круглые черные башни с бойницами и остроконечными кровлями. А дальше – очертания гор. Больше она ничего не успела разглядеть: изображение померкло, в глубине воды снова отражались две свечи и потолок избы.

- Что же это, бабушка, - разочарованно прошептала Поляна. – Такое я и без заговора могу увидеть, нужно только свечу зажечь, да прищуриться.

Старуха искоса посмотрела в ее сторону.

- Без заговора, говоришь? Ну-ка, дай мне свою руку.

Поляна протянула руку к заскорузлой ладони Поветихи, и не успели пальцы женщин соприкоснуться, как серебряная искра проскочила между ними.

- Э, девонька, да я тебе и не нужна вовсе. Ты и сама все можешь – только слушай себя и смотри вокруг внимательно. Большая сила в тебе. Смотри, чтоб она во вред людям не была. И мужа своего ты сама найти сможешь, видишь – жив он.

- Но как же, бабушка?

- Себя слушай, говорю, душу свою спрашивай. Сила твоя добром прирастать будет. Ну, а я тебе не помощница.

Поветиха дунула на свечи, вздохнула, сокрушенно покачала головой и заковыляла к лавке – одеваться.

- Ну, прощай, милая! Помни, что я тебе сказала.

До утра Поляна не сомкнула глаз. Она то ложилась, натягивая одеяло на голову, то вскакивала и бежала к ведру с водой – остудить пылающие щеки.

- Что же, что увидела в ней Поветиха? Что это за искра, соскочившая с ее пальцев? Какая сила кроется в ней?

Вопросов было много, а ответа не находилось ни одного.

- Ну, все, хватит, - решила она, наконец. – Что будет – то и будет. Поживем – увидим.

А сейчас – одеваться и - за дело. Подойник в руки: Зорька заждалась.

ГЛАВА 2.

Дождь зарядил тягучий, осенний. Занавесил окна частой сеткой, отмыл до блеска ступеньки крыльца, повис свинцовыми гирями на головках запоздалых цветов. Солнце лохматой рыжей собакой вот уже целую неделю сидело в конуре облаков, и ни единый лучик не проклевывался через ее плотную стенку.

Все лето Поляна крутилась, как белка в колесе. Домашних дел хватало с избытком. Дочка изо всех сил старалась помочь матери, но отсутствие в доме мужских рук, сильных и сноровистых, рук ее Славеня, каждый раз оборачивалось то торчащим не на месте гвоздем, то отощавшей за зиму поленницей. Конечно, за все долгие годы без мужа Поляна научилась молоток в руках держать, да только рук на все не хватало.

Сколько раз соседские мужики масляными блинами подкатывались: то сделать, это починить. Не один заглядывался на стройную голубоглазую молодку. Да вот только платы за свои услуги все ждали одной и той же: так и стреляли глазами на сеновал, так и сыпали откровенными предложениями. Всех их Поляна посылала к лешему в болото, да так решительно, что вскоре и охотники заглядывать на ее подворье перевелись. Где им знать, что каждую ночь горячая молодая плоть жгутами свивала непокорную душу, что подушка вся искусана ртом, жаждущим поцелуя, а огня, пылающего в лоне, хватило бы, чтобы костер разжечь? Ах, Славень, Славень, где же ты, любимый?

Но каждый раз утро стирало следы ночных слез, и неприступная Поляна шла к колодцу с высоко поднятой головой, насмешливо взирая на алчные лица несостоявшихся ухажеров.

Официальных сватов никто засылать не решался: вдовой Поляну не считали, хоть и жила она десять лет без мужа. Никто не видел ее Славеня мертвым, но и никто не мог сказать, где он.

Тогда, десять лет тому назад, в такое же дождливое осеннее утро тревожный стук в окно остановил его ложку с кашей на полпути ко рту. Смахнув с усов случайные крошки, Славень встал из-за стола, шагнул к двери. На крыльце стоял невысокий мужичок в дорожной ферезее, сапоги его были облеплены комьями грязи, с бороды струились целые дождевые потоки.

- Славень, отец твой совсем плох. За тобой послал, проститься хочет.

Поляна вскочила, засуетилась, набрасывая платок, но незнакомец остановил ее:

- Тебя, молодка, свекор не звал, только сына.

Славень, уже одетый в плотный плащ и сапоги, скорбно улыбнулся жене:

- Не обижайся на отца, ты же знаешь, какой он.

Да уж, Поляна знала. Начать хотя бы с того, что Славень женился на ней против воли родителя.

Этого упрямого нелюдимого старика боялись и старались обходить стороной его дом на окраине села. Он никогда не бранился, но мрачный взгляд из-под нависших бровей мгновенно запускал под рубашку стадо мурашек. И люди старались поскорее убраться подальше от этих окаянных черных глаз. Никто никогда не видел, чтобы он приласкал свою молчаливую покорную жену, чтобы подбросил вверх или потрепал с любовью по голове своего единственного сына.

Никто не знал, чем живет эта семья: ни коровы, ни лошади на подворье, из всей живности – только черный кот, да десяток кур. Пашню они не пахали, жито не сеяли. Иногда на рассвете ранние путники видели чету выходящей из леса с корзинками, но что было в тех корзинках, оставалось для всех загадкой. Люди решили, что живут они грибами, да ягодами, которых было множество в окрестных лесах.

В отличие от родителей, Славень был открыт и доброжелателен. Как назвали его отец с матерью, соседи не знали, но до того славным был этот сероглазый мальчишка, тайком удирающий из дома, чтобы поиграть со сверстниками, что селяне назвали его – Славень. Дома-то, видно, его не баловали, поэтому тянулся парень к людям, расцветая от каждой доброй улыбки, от каждого сказанного ему доброго слова. И в ответ старался помочь всем и каждому.

Особенно нравилось ему бывать в кузнице. Запах раскаленного металла, перезвон молоточков и уханье огромного молота – все приводило мальчишку в восторг. А как радовался он, когда чернобородый белозубый кузнец доверял ему какую-нибудь немудреную работу! И как сладко было потом вместе с ним хрустеть ядреными огурцами и вонзать зубы в еще теплый  ломоть свежеиспеченного хлеба, которые приносила на обед дочь кузнеца Поляна.

Шли годы. Славень освоил все премудрости кузнечного дела, мышцы его стали тверже железа, а вот сердце – нет, сердце осталось мягким и трепетным. Да и могло ли быть иначе, если каждый день ему улыбались васильковые глаза Поляны, Ляны, Ляночки?

Поляна закрыла глаза, пытаясь поймать, запутать в ресницах слезы. Но тяжелые капли, накопившие в  себе столько горя, столько боли, протаранили черный густой частокол и поползли дальше, по щекам, неудержимо и упрямо.

- Мамочка, ты опять плачешь! Почему?

Легкие пальчики Яси пробежали по мокрым дорожкам, поймали и стряхнули соленые капли.

- Тебе больно, ты заболела?

- Ах, доченька, если бы больно было только от болезни! Хотя ты права. У меня болит душа. Так болит!

Поляна зарылась лицом в светлые кудри дочери и заплакала навзрыд.

- Не надо, мамочка, не плачь! Ну, что мне сделать, как тебе помочь?

В отчаянии девочка обняла Поляну за шею, прижалась к ее лбу, стараясь заглянуть в глаза. И их обеих стала бить дрожь. Она просто сотрясала сплетенные тела матери и дочери, синхронно поднимаясь откуда-то снизу, заполняя все нутро, заставляя вибрировать каждый волосок и стучать зубы. И, странное дело, возбуждение постепенно сменилось умиротворением, сиреневое тепло окутало невесомым покрывалом, отгораживая Поляну и Ясю от всего мира. В голове женщины несколько раз металлическим эхом с убывающей громкостью продребезжало: «Как тебе помочь, как тебе помочь?» И – все. Из нее будто все вытряхнули, все до единой мысли. Потом в оглушающей тишине всплыл голос:

- Вы нужны ему. Вы нужны людям. Готовьтесь!

Сначала в пустоту сознания пробились капли дождя, барабанившие в окно, потом потрескивание огня в печи, потом – аромат перетомившихся щей.

Поляна открыла глаза, ничего не понимая. Ее встретили удивленно распахнутые серые глаза дочери:

- Мамочка, ты слышала? Кто это говорил с нами? К чему – готовиться?

Значит, ей не почудилось. Яся слышала то же, что и она. Кто же это?

Залаял во дворе Серок, простучали торопливые шаги по крыльцу. В избу без стука ввалилась мокрая до нитки бабка Поветиха.

- Ой, что деется, что деется-то! – запричитала она, валясь на лавку и стаскивая с головы платок. – Ну, какому изуверу он помешал, какому окаянному? И как рука-то поднялась у зверя этого лютого на убогонького! Ой, лишенько–лишенько, что на свете творится, что деется!

- Да что случилось, бабушка, что стряслось?

- А вы что, ничего не знаете?

Поветиха перестала раскачиваться и причитать и уставилась на Поляну.

- Ноне дурачка нашего убогонького, Синюшку, утром мертвого нашли. Да как нашли-то, ой, лишенько! Привязали его, родимого, к коньку на крыше избы твоего свекра. Изба-то уж десять лет пустая стоит, с тех пор, как помер свекор твой, а муж пропал – ты знаешь. И кто ж дурачка на крышу затащил, да привязал кверху ногами, если все дом тот стороной обходят, боятся? А язык-то, язык Синюшке вытащили, да веревкой к камню пудовому привязали. Ой, лишенько, лишенько!

Бабка Поветиха зачерпнула ковш воды из стоящей рядом бадейки и выпила, не отрываясь. Переведя дух, запричитала снова:

- А сердце-то, сердце вырезали, гады ползучие. Все в кровище кругом! А сердце на кол посадили, на плетне вместо крынки.

- Ой, бабушка, не говори больше, я не могу! – Яся побледнела и стала сползать на пол, цепляясь за столешницу непослушными пальцами.

Поляна подхватила дочку и уложила ее на лавку, стала гладить по голове, успокаивать.

- Ну что ты, что ты, Ясочка моя!

Под ласковой рукой матери девочка притихла.

- Успокойся, доченька, поспи лучше, поспи.

Яся и вправду закрыла глаза и задышала ровно. Хоть и было ей уже четырнадцать лет, но ранима и впечатлительна она была, как малый ребенок.

Поляна повернулась к Поветихе:

- Ну, как можно, бабушка, рассказывать такое при ребенке? Она же у меня чужую боль, как свою, чувствует. Ты ее чуть не убила!

Поветиха и сама видела, что сваляла дурака. Не она ли говорила Поляне об ее необычности? А яблоко ведь от  яблони недалеко катится.

- Вижу, виновата – прости. Ну, ты-то пойдешь?

- Куда?

- Да туда, к дому свекра твоего. Там вся деревня теперь. Хотели Синюшку снять, да все боятся. Может, ты пособишь, он же свекор тебе был, ты же в дом тот ходила раньше.

- Ну что ж, пойдем

У околицы собрались все, от мала до велика. Толпа напряженно гудела. Первая волна эмоций уже схлынула, каждый притерпелся к необратимости этого ужаса. Увидев Поветиху со спешащей следом Поляной, люди облегченно вздохнули и подались им навстречу. Теперь каждый решил, что ответственность за принятие решений лежит не на нем, а на этой вот голубоглазой женщине. Ее свекор жил в доме, оскверненном убийством, вот пусть она и решает, что делать дальше.

Поляна не видела ничего, кроме зловещей крыши дома. Да, Поветиха ничего не приукрасила, ужаснее картины трудно представить. Воронье уже облепило соседние деревья, но, опасаясь людей, не решалось начать пир. Изредка одна - две птицы срывались с ветвей и, пронзительно каркая, решались сделать круг над трубой с вожделенной закуской.

От вида того, что еще вчера было деревенским дурачком Синюшкой, самым безобидным, приветливым и немудреным жителем деревни, Поляне стало дурно. Но на нее смотрело столько глаз, смотрело с надеждой и доверием, что женщине пришлось взять себя в руки.

- На крышу можно попасть через волоковое окошко, - сказала Поляна, забывая, что проще было бы принести из сарая лестницу. – Кто пойдет со мной?

Несколько наиболее решительных  мужчин вышло из толпы.

- Пошли.

В доме никто не жил вот уже десять лет, и, хотя замка на двери не было, никто не решился за эти годы переступить его порог. Славень, похоронив отца, похоронив скромно и одиноко (никто из односельчан не пришел на похороны, как не пришли они раньше и на похороны его матери), избегал заходить в осиротевший дом родителей. Неделю он ходил мрачнее тучи, а потом, не простившись, не сказав ни слова жене и малютке – дочке, ушел на рассвете и не вернулся. Поляна, было, кинулась искать мужа, оббежала всех соседей, все окрестные поля и леса. Пересилив страх, зашла и в дом свекра, где не бывала до этого ни разу, - ее здесь не жаловали – Славень как в воду канул.

И вот Поляна во второй раз переступает порог этого проклятого жилища. Любая женщина знает, сколько пыли может накопиться в доме, если не убирать в нем неделю, что же говорить о десяти годах запустения! Пыль взметнулась из-под ног вошедших, заставляя их кашлять и отплевываться. Паутина космами свисала с пучков сухих трав, развешенных вдоль стен. Солнечные лучи едва проникали сквозь грязные подслеповатые окошки. В остальном же ничего не изменилось за последние десять лет. Запах сырости и тлена был густ до осязаемости. Однако ничего не говорило о том, что здесь побывали убийцы.

Взобравшись на печь, мужчины отворили окошко, через которое обычно выпускался дым, и выбрались на крышу. Они сноровисто отвязали тело Синюшки от деревянного петуха, венчающего конек, обрезали веревку с камнем и опустили останки на землю. У Поляны так закружилась голова, что она едва удержалась на ногах.

- Подождите, не оставляйте меня одну! – крикнула она вслед уходящим спутникам.

 Синюшку положили на траву возле дома. Бабы взвыли, запричитали, дети разбежались по соседним домам. Мужчины сурово потупили взоры.

- А сердце, как же его сердце? – Поляна обернулась к плетню.

 Никто не хотел брать в руки окровавленный комок, надетый на кол. Даже Поветиха проворно сунула руки под передник.

- Не можем же мы похоронить человека без сердца, не можем позволить воронам расклевать его!

Поляна решительно шагнула к плетню и коснулась ладонями Синюшкиного сердца.

Она не поняла, что случилось дальше. Люди исчезли, солнечный свет померк, на ночном небе, закрытом облаками, - ни звездочки. Оглянувшись, она узнала сгорбившуюся в темноте избу свекра. В окошке горел свет! Страха она не почувствовала, только любопытство: интересно, кто это зажег свечу в пустующем доме? Прокралась к окошку и прижалась лицом к мутному бычьему пузырю.

Свеча не стояла на столе, а висела над ним, озаряя трепетным светом собравшихся вокруг. Их было четверо – все в черных охабенях с капюшонами, из-под которых выглядывали бледные лица с дьявольски горящими глазами. Одного она узнала – это был ее покойный свекор! И опять она не почувствовала никакого страха, только любопытство. Почему от черных фигур ни одна тень не скользнула по стенам? Почему пыль, густо устилающая все вокруг, ни разу не взметнулась под ногами пришельцев?

Поляне захотелось поздороваться с теми, кто был в доме, ведь она всегда здоровалась со всеми, и все любили ее за это. Она постучала по раме пальцем. Взгляд черных глаз свекра прожег ее насквозь. Удивительно, как он разглядел ее в темноте, да еще через потрескавшийся бычий пузырь, едва пропускающий свет?

- А-а, это всего лишь деревенский дурачок, - губы свекра искривились в усмешке. – Его можно не опасаться. Даже если он расскажет о том, что видел нас, все примут его слова за бред сумасшедшего.

- Оно так, конечно, - возразил другой. – Но ведь нам все равно нужно как-то дать понять этим людишкам, что мы пришли, а им – ха-ха-ха – пора убираться из этого мира. Вот мы и оставим им свой знак.

Все четверо глухо расхохотались и, повернувшись к окну, протянули к Поляне руки. Руки эти, странно удлинившись, прошли сквозь бревна и схватили Поляну за горло, плечи, ноги, руки. Вот тут она испугалась, но сознание спасительно отключилось…

Поляна огляделась – кругом толпились односельчане, серый свет дождливого осеннего дня не оставлял сомнений в том, какое сейчас было время суток. Ладони, в которых лежало Синюшкино сердце, кололо тысячами ледяных иголок.

Поляна выронила сердце из рук, силы оставили ее.

Хоронили Синюшку всем селом, да и могло ли быть иначе? Все любили славного малого, все привечали, а тут – такая страшная смерть. Пересудов было немало, но никто не мог додуматься, кому помешал безобидный дурачок, за что его так зверски убили?

Хуже всего было то, что никто не видел в деревне чужаков, значит, убили свои, деревенские. И каждый стал коситься на соседа, боясь, что прожил  столько лет бок о бок  с тайным убийцей.

А Поляна молчала. Ей было стыдно перед односельчанами за свой внезапный обморок: никогда не слыла она неженкой. И тем более, никому не могла она рассказать о своем видении. Кто бы ей поверил? Она и сама-то сначала не придала значения тому, что увидела: кто же придает значение кошмару? Но что-то заставляло ее снова и снова вспоминать увиденное, и вдруг до нее дошло: она чувствовала себя Синюшкой! И убит был Синюшка, а не она, Поляна. О, Боги! Возможно ли, чтобы прикосновение к вырванному из груди сердцу позволило влезть в чужую шкуру, почувствовать себя другим человеком, увидеть то, что видел он перед своей смертью?

- Да что же это за напасть такая на нашу деревню! – сокрушался стоящий рядом дядька Ивень. – Мало того, что все лето беда за бедой! То корова в болоте увязнет, то дети в лесу заблудятся, то на овец мор нападет – так теперь человека убили!

- И какой же гад это сделал? Неужели - свой? – подхватили бабы.

- Быть такого не может! – бабка Поветиха покрутила головой. – Я каждого в деревне чуть не с пеленок знаю – никто до этого дойти не мог, чтоб зверство такое учинить. Чужой это, пришлый!

- Так не видели же никого чужого-то!

- Эх, бабоньки, не хотела говорить, да теперь скажу. На прошлой неделе иду это я домой от соседки. А уж поздненько, теперь-то рано темнеет. Так вот – темень, хоть глаз выколи. И вдруг гляжу – навстречу мне кто-то – шасть! Я так и обмерла. Мужик такой здоровенный. Кругом темно, сам он в черном охабене – а я его вижу. И такой озноб меня тут забил. Ужасть! Чужой мужик-то. Я и рта раскрыть не успела, а он меня за титьку – хвать. И давай тискать! И тянет за угол, где сеновал. Тут я очухалась, вырвалась и – бежать! А говорите, чужих никто не видел!

- Ну и дура ты, Ветка, - заржал Ивень. – В кои-то веки на тебя кто-то позарился, а ты – бежать!

- Фу, срамник, - зашикали бабы. – Все бы тебе, охальнику, с ног на голову переворачивать! Не слыхал разве: чужой мужик-то был. Может, он и Синюшку убил?

- А может, он и сейчас где-нибудь в селе прячется?

Страх накрыл деревню. Ядовитым туманом вполз он в каждый дом, в каждую душу. Женщины пугливо оглядывались на каждый шорох, строго–настрого запретили детям выходить на улицу с наступлением темноты. Мужчины достали и  наточили оружие. Теперь они сопровождали своих жен даже в хлев корову доить, если дойка приходилась на темное время суток.

ГЛАВА 3.

Беды не оставляли деревню. Поветиха, пошедшая как-то к роднику за водой для своей ворожбы, прибежала обратно сама не своя от страха.

- Ой, бабоньки, держите меня, ноги подламываются! – вопила она у колодца. – Ой, в глазах темно, ох, помру не-то!

- Да говори ты толком, не пугай.

- Как же не пугать, когда я сама со страху подол обмочила!  Ой, бабоньки, пропал родник!

- Как пропал? Исчез, что ли?

- Исчезнуть он не исчез, да только не вода в нем теперь ключевая, а грязь ядовитая. А уж воняет как, уж воняет! Я только подошла кувшин налить, а он как булькнет, как брызнет прямо в глаза, да в рот. Насилу отплевалась. А в глазах и посейчас пелена кровавая. Ой, дайте-ка умыться, не то ослепну!

Женщины кинулись умывать Поветиху, а вездесущие мальчишки понеслись к роднику, посмотреть на чудо.

 В самом деле, на месте родника пузырилась вонючая трясина. Густая грязь не успевала стекать по руслу ручейка, когда-то питаемого родником, и зловонная лужа расползалась по лужайке, нагло проглатывая редкие осенние цветки.

Ребятня пришла в дикое возбуждение. Камни, ветки полетели в грязь. Но этого было мало.

- А слабо вам перепрыгнуть на другую сторону? – крикнул самый бойкий мальчуган и, похваляясь своей удалью, сиганул через лужу.

Дальше произошло невероятное. Лужа вспучилась в нескольких местах, из нее выплеснулись липкие фонтанчики и, облепив на лету со всех сторон мальчишку, втянули его в грязь.

- Чпок! – смачно рыгнула лужа, а ребятенка, как и не было.

- А-а-а-а! – завопили сорванцы и ринулись со всех ног в деревню.

- Утонул, утонул! Ростик утонул!

- Что? Где? – женщины от колодца кинулись в сторону реки.

- Нет, не в реке – там, у родника, в луже!

- Ну что вы врете, пострелята, как можно утонуть в луже? Там ручей-то по колено!

- Утонул, утонул, скорее!

Выудить тело Ростика так и не удалось. Принесенные мужиками двухсаженные багры не доставали до дна. А бездонная лужа все ширилась, все новые порции грязи извергал родник. Только поздно вечером, отчаявшись нащупать тело утопленника, все разошлись по домам.

Утром на месте луга уже тяжело колыхалось смрадное болото. Вонь толстым одеялом укрывала его бурое брюхо, маслянистое и блестящее. Лишь изредка из глубины поднимался и лопался пузырек газа. Болото было мертво. Оно даже перестало разрастаться, как будто питавший его грязевой источник иссяк. Но впечатление было обманчивым.

Собиравший стадо пастух позже рассказывал:

- Сам не видел – никогда б не поверил! Буян мой, пес – умница. Он всегда мне стадо собирает. Чуть какая корова в сторону – он ей наперед и лает, в стадо гонит. А тут Зорька Поляны, видно, решила попить из болота, вот глупая скотина! Буян ей наперед забежал, а та уже у самой грязи. Собака и вскочила в жижу. И тявкнуть не успела – вытянулись из болота грязевые жгуты, опутали беднягу – и в трясину. Клянусь Богами! А грязи-то после этого как будто прибавилось: я заметил – там камушек недалеко лежал, так его грязь и накрыла. На аршин болото выросло.

Болото было живым. Стоило ему проглотить какую-нибудь живность – оно довольно чмокало и тут же увеличивалось в размерах. Пришлось срочно огораживать трясину плетнем, чтобы никто ненароком не подошел близко. Только так и удалось остановить рост грязевого чудища.

Руки Поляны так и сновали в горячей воде. Рядом на столе уже возвышалась стопка перемытых мисок. Пальцы сноровисто выуживали из шайки деревянные ложки, проходились тряпочкой по их расписным щечкам, стряхивали мыльные капли. Поляна любила, чтобы ее посуда сияла чистотой, но, как ни крути, а на полках миски пылились: семья-то невелика – она, да дочка. Вот и приходилось раз в седмицу устраивать банный день всей кухонной утвари.

- Ну вот, теперь сполоснем чистой водичкой – и готово.

Поляна потянулась зачерпнуть воды из ведра, а там – пусто.

- Ничего, колодец недалеко, Яся мигом слетает.

Поляна выглянула в сени, где ее дочка начищала большой чугун, позвала:

- Доченька, сбегай-ка за водой.

Яся живо накинула шубейку, платок и, схватив ведра и коромысло, выскочила на улицу. Молодой снежок тонким слоем покрывал землю. Воздух свежий и ароматный, как яблоки – не надышишься! Соседские ребятишки достали салазки, пробуют кататься, но слой снега еще так мал, что полозья проминают его насквозь, оставляя за собой полосы мерзлой земли.

До колодца – рукой подать. И минуты не прошло, как Яся уже заворачивала к нему за угол. Но что это? Неужели все женщины деревни разом решили устроить стирку? Пестрая толпа с ведрами возбужденно гудела у колодца.

Хотя, где же колодец-то? Яся подошла ближе и не поверила своим глазам: колодца не было! На его месте из земли торчали бревна сруба, рядом валялось привязанное к вороту ведро. Что случилось?

- А я говорю – ночью они обвалились. На зорьке за водой пошла – а колодец-то обвалился. Я – к другому, и он тоже, - захлебываясь, тараторила Ветка. – Всю деревню оббежала от колодца к колодцу, и все десять – обвалились!

- Что за черт! – басом вторил соседке дядька Ивень, - землетрясений у нас отродясь не было. И надо же когда приключиться этому – зимой! Земля-то мерзлая, как теперь новый колодец выкопаешь?

- Я, это, думаю так, - прокашлявшись и размахнув по щекам усы, начал дед Овсей. – На речку за водой ходить – далеко. На улице сейчас колодец не выроешь – землю не удолбишь. Придется в хатах копать, под хатами земля теплая. А место у нас низкое, вода недалече. Что скажешь, сосед?

- И то верно, не сидеть же без воды! Придется мужикам потрудиться.

И закипела в деревне работа. Напрасно Поветиха бегала из избы в избу и уговаривала хозяев:

- Колодец в доме – не к добру это! Лучше на речку за водой сходить, а весной новые колодцы на улице сработать.

Никто не слушал бабку.

- Ты что, старая, умом тронулась? Это сколько раз надо к речке за полторы версты сбегать, чтоб и скотину напоить, и еды наварить, и постирать, и помыться. И как мы, дураки, раньше не догадались в сенях колодцы выкопать? Не было бы счастья, да несчастье помогло: хорошо, что колодцы завалились. Сейчас потрудимся, зато потом – отдыхай, не хочу!

И довольные мужчины снова брались за лопаты и с остервенением долбили землю.

У Поляны копать колодец было некому: даже сноровистые сильные, ее руки не могли одолеть такую работу. А Поветиха из принципа запретила своему старику делать «черное дело».

- Не хочу дом свой поганить. Бесовское это место – колодец. Лучше я на речку за водой схожу, да снега в чугунке натоплю.

- Чудишь, бабка, ох, чудишь, - кряхтел на печи дед. – Ты что, самая умная на селе? В твои-то годы на речку за водой бегать! Вот посмотришь, грязью зарастем, испить нечего будет. А скотине сколько воды надо!

- Э, дурак ты, дед, сам ничего не понимаешь. Еще бабка моя, которая меня знахарским делам учила, наказывала: избегай стоячей воды в доме – мертвая она, вода эта. Чуть постоит – и уже вред от нее. Колодец в доме – это одни неприятности.

- Хм, а на улице – не неприятности! Где разница-то?

- Да в уличном-то колодце вода не больно и застаивается. Сколько людей за день по воду придет! Вот и обновляется вода. И чем больше ее черпаем, тем лучше она становится. Омолаживается.

- Ну, бабка, тебя не переговоришь! Я, конечно, всех твоих знахарских штучек не знаю, а за водой на речку весь день шастать не буду.

- А чего шастать, ноги бить? Запряги лошадь, да съезди. И Поляне заодно водички привезешь, она тоже без колодца осталась, да и лошади у нее нет.

Больше всех страдали без уличных колодцев бабы: ну где теперь с соседками встретиться, языки почесать? Просто так, без дела, ходить по гостям в будние дни на селе не было принято. Вот и выдумывали бабы себе дела на стороне.

- А пойду-ка я к Поляне за закваской, моя прокисла. Уж больно хорошее кислое молочко у Поляны!

- Ахти, соль кончилась! Надо к соседке сбегать, попросить взаймы…

- И куда это мои спицы запропастились, носок довязать нечем. Придется к Ветке сходить за другими.

Мужчины только посмеивались в усы, но и им скучно было без общения. А тут еще снегу навалило, замело избы выше окон. Не очень-то, куда и пойдешь. Вот и сидели все по своим норкам, занятые неспешными зимними делами, изредка узнавая новости.

Главным связующим звеном на селе стала Поветиха. Она чаще других наведывалась не только к соседям, но и к живущим на другом конце села. Люди звали ее то роженице пособить, то простуду полечить, а то и погадать – поворожить на суженого.

Ну, а молчуньей Поветиха никогда не была. Не успев переступить порог дома, развязывала торбу новостей и сплетен:

- Слыхали, у Житеня дочка намедни родила! Уж, какой славный мальчишечка получился – чудо. Правда, Елке помучиться пришлось с первенцем: уж больно мала сама, да неумела. Ну а я-то на что? Помогла молодке. А как муж-то ее радовался, что мальчишка родился! Аж меня расцеловал, охальник! А я-то тут причем, он же старался прошлой весной.

- Слыхали, Стешкина Рыжуха двойню принесла: телочку и бычка? Стешка и не думала, что двойня будет. Прошлой-то зимой Рыжуха мертвого теленка сбросила, видно, боком обо что-то ударилась. А в этот раз Стешка бычка приняла, сидит, ждет, когда послед отойдет, чтоб убрать его сразу. Глядь – а вместо последа копытце показалось. Она-то растерялась, как помочь – не знает, теленок неправильно лежал. Послала постреленка за мной. Ну, помогла, конечно. А телочка – красавица! Да такие крупные оба теленка-то. Вот Стешке радость!

Но не только радостные вести приносила Поветиха. Вот и в этот раз она заглянула к Поляне встревоженная, озабоченная.

- Эй, хозяйка дома?

- Дома, дома, бабушка! Где же мне еще быть в такой морозище? Вот с Ясей шерсть прядем. А ты раздевайся, раздевайся. Озябла, поди?

- Это верно, окоченела совсем. Иду, а сама уж и ног не чую, как деревянные стали. Думаю, надо зайти к Поляне погреться, а то до своей избы не добреду – замерзну.

- Вот тут и садись, бабушка, - Яся подвинула лавку к теплому боку печки.- Да спиной прижмись к горяченькому. А я тебе сейчас чайку налью с душицей и зверобоем – сразу оттаешь!

Поветиха приняла в негнущиеся пальцы дымящуюся чашку, вдохнула аромат целебных трав и блаженно прикрыла глаза.

- Ох, благолепие какое! Не дай Бог, в такой морозище в пути оказаться, особенно в поле. Хоть бы ветра не было – так нет, уж и воет, окаянный! А щеки надрал – сил нет. Спасибо, не дали бабке замерзнуть.

- Куда ж ты ходила в такой мороз, бабушка?

- Да рази ж пошла б, коли не нужда! У Любимы сынишка захворал, вот за мной и прислали.

- И сильно болен мальчишечка? Может, сосулек наелся?

- Нет, тут что-то другое. Жара нет, горло не красное.

- Может, корь или скарлатина? Сыпи на коже не видела?

- Сыпи тоже нет. А вот какой-то он вялый, как вареный. Голова, говорит, кружится, тошнит, в ушах звенит. И жить не хочется.

- Чтобы постреленку в десять лет жить не хотелось? Это что-то невообразимое.

- Вот и я думаю, какая-то странная хворь. Я уж в третий раз его навещаю. Относила ему настойки из корней девясила, да меду майского, целебного. И заговоры не помогают, и лекарства не берут. А мальчонке все хуже, да хуже. Лежит целыми днями на лавке, к стенке отвернется – и плачет. Я уж не знаю, что и делать.

- Постой-ка: может, это его порадует?

Поляна пошарила в туеске, стоящем у двери на лавке, и достала из него пару румяных свежих яблок.

- Откуда же среди зимы чудо такое у тебя?

- Да вот немного с лета осталось, в погребе в полове храню.

- Ну что ж, завтра отнесу мальцу, пусть порадуется.

А назавтра недобрая весть поползла из дома в дом. Испуганные женщины понесли ее по селу, от соседки к соседке: умер сынок Любимы. Ночью умер, не дождался дня. С первыми лучами солнца Поветиха приковыляла к страдальцу, грея за пазухой заветные яблочки. Вот – чудилось ей – увидит их мальчишка и улыбнется, прижмет бледную щечку к ароматному, пропитанному летним солнышком плоду. И отступит болезнь.

Однако на пороге знахарку встретила Любима: босая, в исподней рубахе, нечесаные волосы на обезумевших от горя глазах.

- Сыночек мой, кровинушка моя, а-а-а, - и женщина сползла у двери на пол, захлебнувшись болью.

- Пойдем, милая, пойдем в избу, - Поветиха, сразу поняв все, кинулась поднимать Любиму. – Мороз-то какой, сама заболеешь. Пойдем!

Несчастная мать отрешенно дала поднять себя, неуверенно перебирая ватными ногами, перешагнула порог. В избе было сумрачно и сыро. Нетопленная печь с недоумением взирала на хозяйку: почему не разожгла приготовленные с вечера поленья, почему не гремит чугунами и сковородками? Окошки затянуло морозным узором так, что свет еле пробивался с улицы. На лавке, вытянувшись всем своим маленьким тельцем, с серьезным и скорбным лицом застыл мальчонка.

- А-ах! – ноги Любимы подкосились, и Поветиха не смогла удержать сломленную горем мать.

Женщина упала возле лавки на колени, уткнулась головой в холодный бок сына, хотела заплакать – но не получилось. Видно, все слезы были уже выплаканы ночью, горло,  как удавкой кто сдавил.

Поветиха опустилась рядом, молча сочувствуя. Да и есть ли на свете слова, которые могли бы утешить потерявшую сына мать?

В растерянности знахарка достала из-за пазухи теплые яблоки и положила их на грудь покойника.

- Вот, сыночку твоему несла, думала порадовать, да не успела.

Любима подняла голову. Вид немудреных гостинцев, словно взорвал ей грудь, выпустив на волю материнское горе.

- Соколик мой ясный! – заголосила она. – Закрылись глазоньки твои синие, не видишь ты, милый, какие яблочки тебе бабушка принесла! Ох, не попробуешь ты больше яблочек, солнышка не увидишь. Схоронят тебя в могилке, земли сырой на грудь навалят. И холодно тебе будет, а я не смогу согреть сыночка своего любимого. И за что мне несчастье такое, чем Богов прогневала? Как жить теперь буду, горемычная?

Постепенно изба наполнялась соседками. Женщины скорбно переглядывались, перешептывались, прикрыв рот ладонью. Потом, видно, решив, что пришло время, подняли Любиму с пола, увели, утешая, от изголовья сына. Другие, возглавляемые знахаркой, принялись готовить тело умершего к погребению. Позже пришли мужчины со свежевыдолбленной колодой. Отец прощался с сыном сурово и молчаливо. Все шло своим чередом, так, как было при дедах и прадедах. И не знали селяне, не ведали, что заглянет такое горе еще не в один дом. Страшная, непонятная, неведомая хворь потянет в могилы их ребятишек, одного за другим, одного за другим.

Недели не прошло, как захворали еще двое, а потом еще пятеро ребятишек. Все они лежали вялые и безразличные ко всему, отказывались есть и разговаривать. Поветиха сбилась с ног, навещая больных. Пошли в ход все запасы трав знахарки, все ее заговоры, а толку – никакого.

- Деточка, ну скажи мне, где болит-то у тебя? – уговаривала бабка очередного пациента.

Но тот только отворачивался к стене и, молча, ронял слезы.

- Не иначе, лихоманка какая-то, - судачили селяне и строго-настрого запрещали своим детям выходить со двора, общаться со сверстниками.

ГЛАВА 4.

Деревня замерла. Сидя в занесенных снегом избах, люди ждали беды. И она приходила.

Однажды,  заглянувшая к Поляне Поветиха, принесла нерадостную весть и Ясе.

- Эх, девонька, подружка твоя, Беляна, тоже заболела вчера. Я у них утром была – та же история, что и с другими. Чем детям помочь – ума не приложу!

- Ах, мамочка, разреши, я сбегаю к Беляне, навещу ее,- Яся просительно заглянула в глаза Поляне.

- Э, нет, - вмешалась Поветиха. – Не ходи туда. Кто знает, как эта зараза распространяется. Не хватало еще и тебе заболеть!

- И верно, не ходи, доченька. Помочь подружке все равно не сможешь, а вдруг сама заболеешь!

- Ну тогда, ну тогда… Вот, придумала!

Яся бросилась за печку, в свой уголок и принесла оттуда тряпичную куклу.

- Отнеси, бабулечка, эту куклу Беляне, она ей очень нравилась. Я уже большая, мне куклы ни к чему, а ей радостно будет.

- Ладно, ладно, отнесу, - покивала головой Поветиха.

Она вспомнила, как не успела отнести яблоки, и тяжело вздохнула.

А ночью Поляна проснулась оттого, что дочка, дрожа, залезла к ней под одеяло.

- Ох, мамочка, какой мне страшный сон привиделся! – девочка прижалась к матери, ища у нее защиты и успокоения.

- Страшный, говоришь? Ну, расскажи мне, а то снова заснуть не сможешь.

- Снилось мне, будто сижу я у Беляны в избе, а она больная на лавке лежит. И вот смотрю я, а у нее из живота вдруг какой-то светящийся шнур появляется и начинает тянуться к двери. Потом ползет под дверь, я тихонько – за ним. Дверь открыла, гляжу – а шнур в колодец, что у них в сенях, спускается. И вроде не шнур это, а как ручей светлый. И течет он из беляниного живота в колодец. А сама-то Беляна все бледней становится, все бледней. Тут дверь как хлопнет! Я от страха и проснулась.

Девочка прижалась к теплому боку матери, поджала колени к подбородку, натянув на них подол длинной рубахи. Ее била крупная дрожь. Даже зубы выстукивали – щелк-щелк – страшно!

Поляна обняла девочку, погладила ее по волосам, коснулась подрагивающей щеки.

- Ну, что ты, что ты, Ясочка моя! Чего снов-то пугаться? Сон - он и есть сон. Утро придет, ты про него и забудешь. Ишь, дрожь-то тебя как пробирает! Ничего не бойся. Я завтра к Беляне сама схожу, привет от тебя передам. А ты – спи. О страшном не думай. Лучше вспомни что-нибудь хорошее. Ну, хоть как мы летом на речку ходили. Помнишь, какая вода в ней была: теплая, прозрачная. А как она на солнышке сверкала! А стрекозки, стрекозки, помнишь, какие красивые над водой летали? А ты их все поймать норовила?..

Журчит полянин голос, то тише, то громче, как речка плавная течет. И Яся постепенно успокаивается. Вот уже и глаза прикрыла, вот уже снова она на берегу речки пересыпает из ладошки в ладошку горячий песок.

- Спи, доченька, спи, крошка моя! Пусть обойдут тебя стороной горести и страхи.

Наутро Поляна, как и обещала, отправилась к соседям проведать Беляну. Ухнув у крыльца в наметенный ночью  сугроб, зачерпнув полные валенки рыхлого снега, хотела, было, вернуться, снег вытряхнуть, дорожку расчистить, да передумала. Идти-то до соседнего дома всего ничего, авось, снег в валенках растаять не успеет. А дорожку она потом расчистит. Поляна знала, с каким нетерпением ждет дочка вестей о подружке. Зачем же томить ее неизвестностью?

Вот и порог соседей. Мгновение Поляна помедлила, вглядываясь в дверную ручку: что ждет ее? Вдруг за дверью – беда непоправимая?

Тихонько отворив дверь, Поляна переступила порог, очутившись в темных сенях. И – вскрикнула от неожиданности. То, что она увидела в пропахшей плесенью темноте сеней, была словно картинка из ясиного сна. Из-под закрытой двери из горницы тянулся светлый ручеек, пропадая другим своим концом в колодце. Поляна зажмурилась, потрясла головой, отгоняя наваждение, но, когда она вновь открыла глаза, ничего не изменилось.

Женщина ринулась в горницу. Там было светло, но и в свете зимнего утра Поляна ясно разглядела текущий по полу «ручеек», начало которого – она уже знала это – нужно было искать в больной девочке.

О, Боги, что же это такое! Поляну забило крупной дрожью.

- Беляночка, дружочек, что с тобой? – кинулась она к лежащей на лавке девочке.

- Тетя Поляна, я так устала, мне так все надоело! – больная подняла подернутые оловянной поволокой безразличные  глаза.

- Да что ты такое говоришь, милая? А я тебе от Яси, подружки твоей, привет принесла. Она ждет не дождется, когда ты поправишься.

- А я и не поправлюсь. Из меня силы уходят, словно водичка утекает. Мне уж и рук-то не поднять, да и не хочется.

- Водичка… Силы, как водичка… Ручеек, светлый ручеек… Силы уходят…

Поляна почему-то вдруг поняла, что источник болезни – вот этот, только что виденный ею светлый ручеек, с которым утекают силы, здоровье, жизнь несчастной девочки.

- Нет, не позволю! – Поляна неожиданно для себя взмахнула рукой.

И представилось ей, что в руке у нее – сияющий меч. Мгновение – и меч перерубил светлую полоску «ручейка».

- Ты чего это, соседка, руками машешь? – мать Беляны шагнула из сеней с ведром парного молока.

- А? Что? – Поляна очнулась и в недоумении оглянулась назад.

У порога она увидела мать девочки с подойником в руках, а вот светлый «ручеек» исчез. Вернее, конец его, обрубленный конец, мелькнул под ногами женщины и исчез за порогом избы. Поляна кинулась в сени, успев заметить, как «ручеек» скользнул в колодец и утонул в нем, растворился в темной воде.

Поляна вернулась в горницу и не поверила своим глазам: больная девочка сидела на лавке и, поддерживаемая матерью, пила из большой кружки парное молоко.

- Ты что это с моей доченькой сотворила, соседушка? – на Поляну смотрело счастливое лицо матери. – Гляди-ка, молочка она попросила! За два дня в первый раз. Сама попросила! А то и от водички отказывалась. Отвары, да настойки, что Поветиха приносила, еле-еле глотала, да и то ее уговаривать полдня приходилось. А тут говорит: «Мама, дай мне молочка парного!»

Поляна растерянно моргала глазами. Она сама не понимала, что же произошло. Хотя нет: то, что болезнь была связана со светящимся «ручейком», уносящим силы ребенка в стоячую воду колодца, это Поляна уразумела. Так же, как и то, что ей удалось ручеек этот прервать, а с ним – и утечку здоровья.

Поляна в изнеможении плюхнулась на лавку. В голове все еще мелькали обрывки каких-то мыслей, которые она пыталась выстроить в четкую последовательную шеренгу. Ей это почти удалось, но тут в избу ввалилась закутанная в платки Поветиха. И мысли Поляны вспорхнули, как стая напуганных воробьев, - ищи ветра в поле!

- Бабушка, милая, гляди, какое чудо у нас тут случилось! – мать Беляны на радостях кинулась обнимать знахарку, чуть не свалив при этом на пол неповоротливую в тулупе женщину.

- Никак, Беляна поправляться начала! – Поветиха подозрительно покосилась на Поляну. – Уж не ты ли помогла?

- Сама не пойму, как это получилось, - задумчиво произнесла Поляна. – Понимаешь, сначала Яся во сне увидела, а потом я – наяву. Будто тянется от девочки к колодцу ручеек светлый, а с ним силы и здоровье утекают.

- Так я и знала! Ведь говорила же, весь язык измозолила – не послушались.

Поветиха в досаде стукнула сухим кулачком по столу.

- Что говорила, бабушка?

- Говорила, что колодцы в доме рыть – беду в дом звать! Точно-то я не знала, какую именно беду, да только стоячая вода – она и есть стоячая! Не зря мне еще бабушка об этом говорила: жди беды от стоячей воды!

Поветиха повернула к Поляне сморщенное личико:

- А как же ты Беляне помочь смогла?

- Не знаю. Просто так захотелось помочь, оборвать этот ручеек проклятый! А как – не помню…

- Так, Поляна, собирайся, ты тут уже больше не нужна. Пойдем-ка с тобой к Ивице, я от него только что. Больно плох мальчонка! Может, и ему помочь сумеешь?

Наскоро обмотав голову платком, Поляна кинулась вслед за Поветихой. Та, даром что стара, шустро ковыляла к соседней избе. На пороге Поляна помедлила, потянув знахарку за воротник тулупа, чтобы и та остановилась.

- Постой, бабушка! Дай, я первая войду, посмотрю в сени, где колодец.

- И верно, иди вперед, а я за тобой следом. Мне тоже поглядеть охота!

Женщины потихоньку отворили дверь и с опаской заглянули в сени.

- Так и есть! – воскликнула Поляна. – Вот он, ручеек, и здесь течет.

- Где, где? – бабка Поветиха, подпрыгивая, пыталась заглянуть Поляне через плечо.

 – Ничего не вижу, - пробормотала она разочарованно. – Какой ручеек-то?

- Ну, как же не видишь, вот же он, - Поляна шагнула пару раз и остановилась у колодца. – Гляди, вот он, прямо у моих ног!

- Да не вижу я ничего, темень – хоть глаз коли в сенях этих! Где ты тут чего увидела?

- Странно, а я – вижу. Погоди, дай-ка я вспомню, что делала в прошлый раз!

Поляна нахмурила брови, сосредоточилась, но вспомнить ничего не смогла.

- Да ты в горницу зайди, погляди на Ивицу, - Поветиха подталкивала Поляну в спину.

За дверью в избе звякнула упавшая на пол чашка. Женский голос, вздрагивая от страха, ударился в стены:

- Сыночек, сыночек, ты глазки открой! Ивица, мальчик мой, не уходи…

Поляна вихрем влетела в горницу. Там на лавке у теплого бока печки лежал мальчик. Его восковое личико без единой кровинки, заострившийся носик, редкое еле слышное дыхание – все говорило о том, что последние капли жизни утекают из этого хрупкого тельца. Но Поляна разглядела еще и светлый жгут, тянущийся из живота мальчика к входной двери. Был он тонок и еле заметен, но был! И последние силы утекали по нему в темный зев колодца.

- Нет, не позволю!

Опять на Поляну нашло какое-то наваждение. Опять почувствовала она в своей руке сияющий меч. Один взмах – и ручеек разрублен.

Дрожь еще била Поляну, вернее, какая-то внутренняя вибрация. На этот раз ей удалось запомнить свои ощущения, такие необычные и пугающие. Но вот гнев сменила радость, просто ликование какое-то! Женщина открыла глаза и недоверчиво взглянула на больного мальчика. Шнура уже не было. Ребенок открыл глаза, на щеках его робко проступал румянец.

Ошеломленная Поветиха стояла у изголовья больного, забыв захлопнуть рот. Мать мальчика еще сжимала его ручонки, уткнувшись лицом в одеяло, и не замечала произошедшей перемены. Поляна подошла к ней и тихонько тронула за плечо.

- Встань, принеси-ка молочка парного, напои сынишку.

Женщина подняла на Поляну обезумевшие от горя глаза:

- Какое молочко! Помирает Ивица…

- Да нет же, погляди, вот он и глазки открыл. Смотри, щечки порозовели, и губы тоже. Ивица, хочешь молочка?

- Хочу! – голос был еще слаб и еле слышен.

- Ох, едрит тебя в корень! – очухалась Поветиха. – Поляна, ты же его почти с того света вытащила! Как это у тебя получилось?

- Погоди, бабушка, не спрашивай! Я еще сама толком не разобралась. Одно знаю – это не случайность. Чувствую – могу помочь ребятишкам больным. Помнишь, ты говорила, будто сила во мне какая-то? Вот это  она самая и есть, наверное. Пойдем-ка еще к кому-нибудь из больных сходим!

До поздней ночи ходили женщины из избы в избу, туда, где непонятная болезнь подкосила ребятню. И везде Поляна видела одну и ту же картину. Теперь она уже научилась управлять собой, сознательно вызывала в себе чувство гнева, представляя разящий клинок в руке, бесстрашно бросалась в атаку. А тем временем Поветиха рассказывала родителям детей, откуда взялась она, эта проклятая болезнь.

Мужчины, не откладывая, брались за лопаты и засыпали колодцы в сенях. Бог с ней, с водой, привезем из речки! Главное, чтобы дети больше не болели.

Вечер окутал небо звездным покрывалом. Поляне всегда казалось, что ночь надевает на небосвод черный зипун с множеством дырочек. Там, за этим дырявым покровом, по-прежнему светло и солнечно, яркие лучики пробиваются к ночной земле через прорехи, а нам кажется, что это звезды сияют.

Но сегодня небо было таким высоким, таким бездонным! Самые мелкие звездочки светились так ярко, будто это не светлые точки на черном фоне, а наоборот, сияющее небо покрыто легкой черной кисеей.

Поляна прислонилась к плетню и закинула голову. Силы почти оставили ее. Где-то далеко лаяли собаки. Одной из них, видимо, было особенно тоскливо: ее лай переходил в протяжный вой. Снег заскрипел и смолк: горячий язык Серка прошелся туда-сюда по щеке женщины.

- Ах ты, озорник! – Поляна оттолкнула навалившуюся на грудь, радостно виляющую хвостом и заглядывающую в глаза зверюгу. – Рад, что нашел хозяйку? Да перестань ты лизаться, черт лохматый! Видишь, и так еле стою.

Серок взвизгнул, восторженно принялся скакать вокруг Поляны, хватая ее зубами то за рукава, то за полы шубейки. Видно, пес решил, что сейчас самое время поиграть.

- Ну, отстань ты, Серок, в снег же свалишь сейчас! Тьфу ты, поганец! – Поляна отбивалась от разрезвившейся собаки, пока та не свалила-таки ее в сугроб.

Мгновение – или вечность лежала Поляна в мягкой пушистой снежной колыбели? Сверху на нее хлынул невесомый сияющий поток. Он остудил пылающие щеки, смыл усталость, наполнил душу ликованием. А Серок уже тыкал в бок носом, приглашая встать и продолжить игру. Поляна села в сугробе, отряхнула платок, заправила под него выбившиеся пряди волос. 

- Ну, Серок, держись! Сейчас ты у меня получишь! – шутливо пригрозила она собаке.

Пес взвизгнул, запрыгал вокруг, залаял, припадая на передние лапы и виляя хвостом. Поляна поднялась на ноги и позвала собаку:

- Пошли, баловень, домой, а то Яся, поди, волнуется – куда это мамка запропастилась?

В избе большая печь исходила теплом и уютом. Головокружительно пахло свежеиспеченным хлебом.  Поляна только сейчас поняла, что у нее живот подвело от голода. Лучина роняла горящие угольки в подставленную лохань с водой, и те шипели, недовольные тем, что их век так короток.

Яся сидела на лавке у лучины и, напевая немудреную песенку, крутила веретено. Увидев входящую мать, девочка отложила пряжу и бросилась к двери.

- Матушка, бедная моя, устала-то как! Сколько же ребят ты сегодня вылечила?

- Постой, Яся, кто же к тебе заходил, да все рассказал?

- А никто. Я сама узнала.

- Сама? Как это?

- Да очень просто, мамочка. Я тебе сейчас все расскажу, только дай с тебя валенки стащить. Садись к печке, погрейся, пока я на стол соберу. Ты же голодная, поди!

Дочка проворно накрыла столешницу чистой льняной скатертью и напластала источающие сытный дух ломти хлеба, налила в глиняную миску дымящиеся щи, достала расписную деревянную ложку.

- Ешь, мамулечка!

- Спасибо, дочка. Сама-то что не ешь?

- А я не голодна.

Яся устроилась у стола напротив матери, подперла щеку ладошкой.

- Ты мне рассказать хотела…

- Я сейчас, сейчас. Вот ушла ты Беляну проведывать, а я – волнуюсь, места себе не нахожу. Так бы и побежала следом! Ты же знаешь, что Беляна – моя самая лучшая подружка. Как мне хотелось пойти с тобой вместе! Села я тогда к окошку, смотрю на узоры морозные, а сама представляю, будто я с тобой рядом. Вот, думаю, мы сейчас к крыльцу подходим, вот – дверь открываем. Ручка на той двери особая – из кривого вишневого корешка сделана. Вот в сени вошли…

Тут я, и взаправду, как будто с тобой рядом оказалась. На окошко смотрю, а не вижу его. Зато вижу сени темные с колодцем, а к нему ручеек светлый из-под двери горницы бежит, как во сне моем давешнем! Потом будто вошли мы в горницу, а Беляна на лавке лежит. И ручеек тот из живота ее начинается.

Ты с Беляной разговариваешь, только я никак не пойму, о чем вы. А потом ты как рассердишься, хвать меч – откуда он взялся – не знаю. Как рубанешь мечом по ручейку – и разрубила его. Беляне сразу лучше стало. А потом бабушка Поветиха пришла, и вы с ней к Ивице отправились, а потом к другим больным ребятам…

Дальше я не смотрела: успокоилась, ведь ты Беляне и Ивице помогла. Ну, думаю, ты и остальным поможешь. Занялась хозяйством – корову доить, печку топить, обед варить.

Поляна забыла про еду. Она во все глаза смотрела на дочку:

- Ты видела? Ты видела это? И ручеек, и меч – видела?

- А что тут такого, мамочка? Я всегда, когда волнуюсь за тебя, смотрю, что ты делаешь, если ты не рядом. А как же иначе? Помнишь, когда ты ходила Синюшку с трубы снимать, я тоже смотрела. Вот только мне непонятно, почему ты никому не сказала о тех четырех типах, какие в дедовой избе ночью сидели?

У Поляны ложка из рук вывалилась.

- Так ты и об этом знаешь?

- Знаю, конечно. Это же так просто!

- Ничего себе, просто! А еще за кем ты смотреть можешь?

- Не знаю, я не пробовала. Я же о тебе волнуюсь, а не о других.

- А о Беляне?

Девочка помолчала немного, подумала.

- Нет, ее я видела, когда ты рядом с ней была. А так, одна, она мне только снилась.

Яся посмотрела на побледневшую мать и спохватилась:

- Да ты ешь, ешь – остынет же все! Тебе отдохнуть надо, вон ты какая бледная! Мы после с тобой поговорим. Сейчас поешь – и спать. Мы сегодня на печи обе ляжем, там тепло. А то к утру изба выстудится – чуешь, какой мороз на дворе!

Дочка еще щебетала о чем-то, а сон уже липкой паутиной окутывал уставшую Поляну. Зевнув и потянувшись сладко, она полезла на печку, подсаживаемая заботливыми руками дочки.

- Спи, мамочка, спи, родная моя!

Шелковистые колечки овчины приласкали щеки Поляны, и она провалилась в волшебное царство снов.

ГЛАВА 5.

На исходе зимы завьюжило – заметелило. Словно кто-то невидимый принялся усердно мешать ложкой белую снежную кашу в котелке деревенских улиц. Хлопья снега летели, как попало: вниз, вверх, в стороны. Поляна вышла корову доить – и захлебнулась на пороге снежным месивом.

- Ну и погодка! Дома соседнего не видно. Как бы валенки в сугробах не потерять!

Зато в хлеву было тепло и уютно. Ни одной щелочки не оставила Поляна в его стенах, летом еще замазала смесью глины и навоза. Некуда запустить вьюге свои холодные пальцы!

Зорька недавно отелилась. Рыжий с белой звездочкой на лбу теленок стоял тут же, неподалеку, в отдельной загородке. Он потянулся к хозяйке любопытной мордочкой, заглянул в ведро: что принесла?

- Погоди, Буян, не время еще тебя поить. Вот подою мамку твою, тогда и тебе молочка тепленького достанется.

Корова покосилась на Поляну черным глазом. Она уже встала с подстилки и в нетерпении переминалась с ноги на ногу. Поляна подкинула в ясли охапку сена, уселась на маленькую скамеечку, сноровисто обмыла теплой водой и вытерла тряпкой вымя. Первые струи молока ударили в подойник. Не прошло и десяти минут, как ведро было полно.

- Спасибо, Зорька, спасибо, умница моя! – Поляна всегда благодарила корову после дойки.

Та привычно подставила шею – почесать. Буян нетерпеливо поддал головой в стенку загородки – про меня забыли, что ли?

- Сейчас, сейчас и тебя напою, - Поляна отлила часть молока в небольшую лохань, подставила теленку, придерживая, чтоб не разлил.

- Ну, вот и молодец! Расти большим и сильным.

За порогом хлева ветер вновь, озорничая, кинул в лицо женщины пригоршню снега, сдернул с головы платок, запутался в сарафане между ног. Из-под порога выглянул Серок, весь припорошенный снегом.

- Ну что, замерз, бездельник? – Поляна потрепала собаку по лохматой заснеженной голове. – Ладно уж,  иди в сени погреться, только отряхнись сначала.

В избе Яся уже расставила на столе глиняные крынки и, приняв подойник из рук матери, принялась цедить в них молоко через чистую тряпочку.

- Мам, а когда кашку домовому будем варить – сегодня?

- Сегодня, сегодня, Ясочка моя.

- А вдруг он нашу кашу не захочет есть?

- А мы ее повкусней сварим, да попросим его получше.

- Мам, а ты его, домового, видела когда-нибудь?

Поляна задумалась.

- Знаешь, вообще-то домового видеть – не к добру. Он людям обычно перед бедой показывается.

- А вот мне Беляна рассказывала, что домовой к ее бабушке приходил не раз, когда дед в отъезде был. Ляжет она, бывало, спать и чует вдруг, что рядом, будто кто лежит. Видеть никого не видит, а только чувствует ногу волосатую рядом со своей ногой. Поначалу пугалась, а потом-то привыкла. Так он, охальник, к ней обниматься полез! А бабушка и говорит: «Покажись»! Он ей и показался – видный такой мужчина. Глаза – синие-синие, а губы – красные-красные!

- Да ей это приснилось, поди!

- Скажешь тоже, приснилось: утром дед приехал, глядь – а у бабушки на плечах следы от пальцев. Вроде синяков, будто ее кто-то сзади за плечи держал.

- Ну, и дальше что? – усмехнулась про себя Поляна, находя объяснение случившемуся вовсе не в шалостях домового.

- А ничего. Не приходил больше гость ночной, дед как-то отшептал.

- Может, и не домовой то был, - уже открыто рассмеялась Поляна.

- А можно узнать, домовой это, или нет?

Поляна постаралась сделать серьезное лицо.

- Знаешь, говорили мне, будто перед тем, как явиться домовому, человека словно парализует всего: ни рукой, ни ногой двинуть не может. Если почувствуешь такое, надо мысленно спросить: «К худу, или к добру?» А в голове твоей ответ будет, словно это ты сам подумал.

- Мамочка, ну, неужели за всю жизнь ты ни разу с домовым не встречалась?

- Ох, Яся, не рассказывала никому, а тебе расскажу. Была я девочкой еще, как ты сейчас. И наслушалась, не хуже тебя, разговоров про домовых. И так любопытно мне стало, так захотелось на домового посмотреть хоть одним глазком! Вот легли однажды спать, а я не сплю, лежу и прошу домового мысленно – покажись, покажись. Долго просила, уж и придремывать начала. Вдруг чую, будто парализовало меня. А в голове – голос: «Не покажусь, расскажешь»! Я мысленно прошу: «Не расскажу, покажись». Смотрю, а рядом со мной – старичок. Росту маленького, как ребенок лет семи, голова лохматая, а во рту всего один зуб. Не успела я его рассмотреть, он и пропал.

- А что же ты не спросила, к худу, или к добру?

- Спросила. Только он ничего не ответил. Видно, просто приходил, познакомиться.

- Ой, мамочка, я тоже хочу на домового поглядеть!

- Не гневи Богов, Яся, ни к чему это. Вот кашу ему сегодня сварим, угостим – и ладно будет. Сегодня ночью у домовых праздник. Ходят они друг к другу в гости. Вот и к нашему домовому придут гости – чем он их угощать станет? Если нечем будет – рассердится, потом беды не оберешься. Может и совсем уйти, а может перестать дом стеречь, станет всякие пакости творить: посуду бить, кота за хвост трепать, а то и поджечь избу может!

- Страшно-то как! Нет, с домовым лучше дружно жить. Я сама ему кашку сварю, в самый красивый горшок положу – пусть угощается!

- Вот и ладно. Еще чарку приготовь, для вина.

К вечеру каша была готова: сладкая, переслоенная затопленными молочными пенками, сдобренная горстью распаренных сушеных ягод. Яся постелила на лавку за печкой новое вышитое полотенце, поставила на него расписной горшок с кашей, чарку до краев наполнила малиновой настойкой.

Поляна поклонилась низко и произнесла:

- Хозяин-батюшка, сударь-домовой, меня полюби, да добро мое береги, мою скотину береги, мое угощенье прими и вина отпей из полной чаши.

После этого полагалось ложиться спать, и хотя было еще не очень поздно, Поляна задула свечу и полезла к дочке на печку. На душе у нее было спокойно, как никогда, и сон пришел быстро. А Яся еще долго ворочалась с боку на бок, борясь со сном и надеясь хоть одним глазком посмотреть, как домовой придет кашу есть…

Наутро Поляна разбудила дочку до зари:

- Смотри, Яся, кашка-то съедена, да и чарка пуста.

- Понравилось, понравилось домовому наше угощение! – девочка кубарем скатилась с печки и кинулась к лавке с опустевшей посудой.

- Ну, вот и хорошо. Помой-ка, Яся, горшочек, а то домовой страсть как нерях не любит!

Как только в окнах зарозовела заря, пришла Поветиха. Как всегда – с новостями.

- Слыхали, в деревню к нам новый жилец пришел?

- Это когда же?

- Да вчера, в самую пургу. Видный такой мужчина! Говорит, вдовец.

- Откуда же он явился?

- Кто его знает, не сказывал! Остановился пока у дядьки Ивеня.

- Он что, родственник ему, или как?

- Нет, какой там родственник! Просто в крайний дом постучался. Кто же в такую пургу путника в избу не пустит? Говорит, надоело по свету мыкаться, хочет у нас на постоянное житье остаться.

- А где же он жить будет? У Ивеня и без того полна хата народа, а избу строить зимой тоже не дело.

- Вот я и пришла к тебе по этому поводу: одна ты пособить можешь!

- Нет уж, я к себе чужого мужика не пущу жить! – Поляна даже руками замахала.

- А тебя никто и не просит его к себе пускать. Дом свекра твоего и по сей день пустует. Он-то мужику и приглянулся. Ты, как единственная хозяйка, не разрешишь ли ему там поселиться?

- Опомнись, Поветиха, ты забыла, что дом тот – нечистый, кровью запятнанный? Вся деревня его стороной обходит. Как же в нем жить?

- Да знает, знает пришлый, что дом этот дурную славу имеет. Только ему – все равно.

- Ну, коли так, его дело. Пускай живет, если хочет.

- Вот и хорошо, вот и спасибо, Поляна. Доброе дело сделала. Пойду к Ивеню, передам твое согласие бобылю. То-то он обрадуется! – и Поветиха засеменила в двери, на ходу заматывая голову платком.

- Мам, а я никогда бы в этом доме не поселилась! Как вспомню, что в нем с Синюшкой сделали, - мороз по коже. А  вдруг темные все еще в доме прячутся?

- Кто их знает, может, и прячутся. Знаешь, доченька, у меня вот что из головы не идет: мужики те, вроде, в доме были, а следов не оставили. Пыль там везде нетронутая была. И еще: показалось мне, что один из них – дед твой, а ведь он покойник уже десять лет! Если бы и ты темных тех не видела, я бы подумала, что все мне просто привиделось со страха.

- Да ладно, мамулечка, чего гадать-то! Вот поселится в доме жилец – тогда и посмотрим. Если там что нечисто – он и дня не проживет, сбежит!

Яся деловито загремела посудой, а Поляна накинула шубейку и отправилась доить корову. Немного погодя она вновь вошла в избу с полным подойником.

- Яся, ты крынки пригото?.. – Поляна так и не договорила, удивленно уставившись на сидящего на лавке мужчину.

На вид ему было лет сорок: виски уже начали серебриться, в черной бороде тоже тут и там поблескивали седые волоски. Жесткое, волевое лицо можно было бы назвать приятным, если бы не глаза. Заглянув в их бездонные черные глубины, Поляна почувствовала легкое головокружение и озноб по всему телу.

- Вот, хозяюшка, пришел поблагодарить за жилье.

Гость не встал, не поклонился, не поздоровался даже, как принято было испокон веков. Напротив, он вел себя так, будто это Поляна пришла к нему с просьбой. Все его вальяжно развалившееся на лавке тело говорило о привычке повелевать, а глаза пронизывали женщину насквозь.

Однако Поляна, насмотревшись в свое время на ухажеров, привыкшая всех их ставить на место, не растерялась, не оробела.

- А что же это ты, мил человек, к добрым людям пришедши, ведешь себя как-то странно? Или забыл, как с хозяевами здороваются?

Гость не смутился.

- Издалека пришел, обычаев ваших не знаю. Коли обидел – не нарочно.

- Ну-ну! – Поляна отвернулась от гостя, давая понять, что цену себе знает и извинение не принимает. – Яся, дочка, процеди-ка молоко!

- Что ж, не буду вам мешать, - гость поднялся с лавки и почти уперся головой в потолок, так высок был. – В избе я сам управлюсь, а вот огород посадить, не пришлешь ли дочку помочь?

- А с какой это стати девчонка здоровенному мужику помогать должна? У нее что, дома дел мало? Если сам управиться не в состоянии – женись, пусть жена тебе и помогает.

- Это ты хорошо придумала, - незнакомец криво усмехнулся. – Может, к тебе и зашлю сватов по весне, когда огород сажать время придет. Ты, говорят, вдовая.

- Это кто же говорит? Уж не те ли жеребцы, каким я от ворот поворот дала? Так вот, советую запомнить: ко мне можешь не подкатываться. Я – мужняя жена, а не вдовица. И вообще – разрешили тебе в доме свекра моего жить, ну и живи. А меня оставь в покое. Прощай!

- До свидания, хозяюшка, до свидания! – гость еще раз нехорошо усмехнулся и шагнул за порог.

Из-за печки выглянула Яся.

- Мам, он ушел?

- Ушел, ушел, вылезай из своей норки, мышонок. Ты, никак, испугалась?

- Ага, испугаешься тут: сижу в избе одна – и вдруг он входит. Я думала, головой крышу поднимет. Ничего не сказал, не спросил даже, где ты есть. Сразу на лавке развалился и ну меня разглядывать! А глаза-то прямо окаянные!  Я и стрельнула за печку – от греха подальше.

- Ох, не понравился мне что-то мужик этот!

- Недобрый он, мама, черный весь.

- Ну, не все же черноволосые недобрые, доченька! Вот хоть отец твой…

- Нет, мама, он весь - черный! Ну, как будто в черном яйце сидит.

- Что-то я тебя не пойму.

- Ну, как же, вот твое яйцо – светлое, лучистое, у бабушки Поветихи – фиолетовое, у дядьки Ивеня – красное…

- Постой-постой, какие еще яйца?

Яся удивленно заморгала глазами:

- Ты что, не видишь разве? Ведь каждый человек в своем яйце сидит, только цвет его у каждого свой, и размер тоже. Это как бы из дыма цветного облачка. Я думала, все это видят.

- Нет, доченька, я об этом впервые слышу. Ну-ка, расскажи подробней.

- А что тут рассказывать! Вот у Ивеня, например, яйцо на пол-аршина за туловище выходит, а у Поветихи – сажени на две.

- А у меня?

- У тебя – всю избу заполняет, да еще и наружу выходит. Раньше оно поменьше было, как у Поветихи, а теперь все растет вот уже несколько месяцев кряду.

- Ну, а у этого, у гостя нашего?

- У него яйцо тоже в избе не помещается, только черное, как ночь осенняя.

- И что, доченька, цвет яйца никогда не меняется?

- Меняется. Вот, когда у тебя голова болит, то в яйце коричневое пятно появляется. А у папы… Ой! – девочка зажала рот ладошкой и распахнула глаза.

- Что – у папы?

- У него яйцо сначала зеленое было, а как дед помер – вдруг почернело.

- Что, что ты говоришь такое?

- Точно, мама, я сейчас вспомнила. Он как пришел домой после дедовой смерти, до похорон еще, так уже черный был. Я думала, от горя.

- Может, и от горя: отец помер все-таки. А пришлый тоже, видимо, горюет – вдовец он.

- Может быть! – девочка задумалась. – А почему тогда яйцо у тети Любимы  цвет не изменило? Ведь у нее сынок умер – это ли не горе?

Поляна пожала плечами.

- Кто его знает, почему. Может, у женщин все не так, как у мужчин? Ладно, хватит загадки разгадывать. Давай-ка молоко цедить, пока не остыло.

Яся расставила на столе чистые крынки, приготовила тряпочку и взялась за подойник.

- Ой, мамочка, что это с молоком сделалось?

- А что такое? Молоко, как молоко.

- Да ты погляди сначала, а потом говори. Оно же скисло!

- Быть не может! Я только что Зорьку подоила, полчаса назад. Как за это время парное молоко скиснуть могло?

Поляна заглянула в подойник.

- Гляди-ка, и верно, скисло. Вот это да! Сколько живу на свете – впервые вижу, чтоб парное молоко в подойнике прокисло. Его и квасить-то возьмешься, так раньше, чем часа через три, да еще на печке, оно ни за что не скисает. А тут – за полчаса!

Поляна сокрушенно покачала головой и стала убирать крынки со стола.

- Что же, Яся, снеси тогда это молоко Серку, пусть уж напьется вволю, он и кислое любит.

Яся  выскочила на крыльцо, нашарила собачью миску и, наполнив ее молоком до краев, позвала:

- Серок, Серок, иди сюда!

Однако собака не кинулась к ней, как обычно, визжа от радости и виляя хвостом. Она вообще не показалась на глаза.

Яся заглянула под крыльцо: может, приболел Серок, выходить не хочет? Нет, под крыльцом пса тоже не было.

- Странно, куда же он запропастился? Верно, к подружке какой-нибудь на свидание побежал.

Серка не было два дня. Явился он только на третий день, к вечеру. Осторожно просунул голову в калитку, огляделся, прижав уши, почти ползком добрался до крыльца и юркнул под него. Яся, наблюдавшая за маневрами собаки, схватила миску с молоком и выбежала на крыльцо, кормить своего любимца.

- И где же ты, гулена, бегал? – корила он пса, одной рукой теребя его за шею, а другой, подсовывая к носу миску с кислым молоком. – Проголодался, поди? Ну-ка, поешь вот.

Но Серок, хотя и был голоден, повел себя очень странно. Шерсть у него на загривке встала дыбом, а сам он угрожающе зарычал, показывая острые белые клыки.

- Ты что, Серок, не узнал меня?

Собака продолжала рычать, потом, прыгнув вперед, ударила лапами по миске и разлила молоко на снег.

- Тьфу ты, дурной! Ты зачем это молоко разлил? Чем я теперь тебя кормить буду? – Яся не на шутку рассердилась.

Но тут она взглянула на пролитое молоко и опешила: над белым молоком на белом снегу висело черное облачко. Может быть, и Серок видел его. Во всяком случае, он прижал уши к голове, поджал хвост и забился в самый дальний угол под крыльцом.

На мгновение солнышко выглянуло из-за туч, и Яся не поверила глазам – черное облачко сразу съежилось, уменьшилось до размеров небольшой крысы и – юркнуло в щель под поленницей.

- Ну и ну! – девочка вернулась к собаке. – Ты видел, Серок?

Но Серок ничего не ответил: свернувшись клубочком, он уже спал.

Из избы Поляны новости разбегались по селу быстро, как круги по воде. Теперь их разносила не только Поветиха, регулярно заходившая к Поляне, но дальние и ближние соседи. Односельчане часто бывали здесь. В благодарность за вылеченных Поляной детей они старались, чем могли, помочь одинокой женщине. Кто воды с речки привезет, кто поможет снег разгрести, а кто и просто так, язык почесать, забежит.

Дядька Ивень заходил нечасто, зато основательно. Поздоровавшись, откашлявшись и размахнув по щекам усы, он степенно интересовался, как дела у дорогой соседушки, нет ли в чем нужды?

- Что ты, дядька Ивень, - Поляна махала, смеясь, руками. – Забаловали вы меня: скоро совсем обленюсь, все вы за меня делать будете.

Дядьку такие речи обмануть не могли. Наметанным мужским взглядом он тут же примечал и поломанный плетень, и торчащий из столешницы гвоздь, и отощавшую за зиму поленницу. Он молчком брал топор, молоток, пилу – и сноровисто поправлял огрехи.

После работы Ивень любил посидеть с Поляной за чашкой ароматного чая на травах. Делал он это так же основательно, как и работал. Пар валил от его широченных плеч не хуже, чем от кипящего самовара, глаза лукаво постреливали то на Поляну, то на Ясю, а губы знай, причмокивали, потягивали чай за чашкой чашку. И так уютно, спокойно становилось Поляне рядом с этим мужчиной. А в сердце занозой сидело: почему не мой Славень тут? Где, в каких краях осел, зацепился он? Неужели забыл, разлюбил, предал?

- А что, Поляна, как тебе новый односельчанин показался? – дядька Ивень лукаво прищурился.

- Да никак. Чужой, он и есть чужой: даже поздороваться по-людски не умеет, или не хочет. Да и наглый какой-то.

- А вот ты ему глянулась: все про тебя выспрашивал. Сватов хотел засылать.

- Что, работница понадобилась, огород сажать? – фыркнула Поляна. – Уж ты-то, Ивень, знаешь, что я не вдова, что ж не вразумил мужика?

- А ему не докажешь! И слушать не хочет, видно, запала ты ему в сердце.

- Это когда же я ему в сердце запасть успела? Мы и виделись-то всего несколько минут. Да и не привечала я его! Наоборот, постаралась поскорей выставить нахала. Неприятный он человек, от него даже парное молоко скисает! – рассмеялась Поляна.

- Что такое, какое молоко? Парное? – Ивень почему-то нахмурился.

- Да это я пошутила. Молоко,  правда, прокисло, только он тут ни при чем.

- Это как сказать! У меня тоже парное молоко прокисло, когда он у меня ночевал. И в другой раз – когда он заходил про тебя спрашивать. А я не придал этому значения, - Ивень задумчиво почесал в затылке. – Странно, ты не находишь?

- Действительно, странно.

- А еще я заметил, что его собака не любит. Мой Шарик, как его завидит, готов будку на цепи в лес уволочь, так его боится. А ведь он пса не бил, не дразнил, вообще на него внимания не обращал.

- Вот и наш Серок два дня в бегах был, - вспомнила Яся. – И молоко прокисшее пить отказался. А еще…

Тут Яся опомнилась и замолчала. Ивень отставил выпитую чашку и поднялся.

- Да, с чудинкой мужик-то, - подытожил он. – Надо к нему приглядеться.

И дядька распрощался. А Яся еще долго обдумывала услышанное, сопоставляя его со своими впечатлениями.

- Мне тоже надо приглядеться, - решила, наконец, она.

И стала мыть посуду.

Поветиха не спала уже которую ночь. Стоило ей закрыть глаза, как кошмары одолевали бедную старуху. Она то ворочалась на лавке, умащивая на «каменной» подушке изболевшуюся голову, то лезла к деду на печку, но и там не находила покоя.

- Ну что ты, старая, никак места себе не найдешь? – ворчал дед Сучок. – И возишься, и возишься, как жук в навозе. Чего не спится? И мне покоя от тебя нет.

- Да разве я виновата? – оправдывалась Поветиха. – Вот ты никак понять не хочешь, что и сама я измаялась совсем. Все косточки ломят, спать хочу, а закрою глаза – такая жуть привидится, что готова опять всю ночь не спать.

- Да чего ж такого страшного ты боишься? – недоумевал дед.

- А вот то-то и оно, что боюсь. Вроде, ничего особенного и не видится. Ну, например, кажется, что деревня наша в темень погружается, как в омут черный. И такая жуть меня вдруг пронижет всю, что каждая жилочка дрожит. Или вот вчера приснился пришлый мне. Вроде, явился к нам в избу, на глаза – капюшон надвинут. А как откинул капюшон-то – а там рожа такая страшная, что и слов нет описать. И так – каждую ночь.

- Ты бы, бабка, на капище сходила, умолила Богов избавить тебя от кошмаров ночных. А то ведь и сама не спишь, и мне не даешь, - Сучок зевнул во весь рот и, повернувшись носом к стенке, захрапел, что было мочи.

А бабка Поветиха, вдруг вспомнив, что она знахарка, поднялась с лавки. Стараясь не скрипеть половицами, она зажгла свечу и, бормоча молитвы вперемежку с заговорами, стала обходить избу вдоль стен. Как только свеча начинала трещать и коптить, Поветиха останавливалась, дожидаясь, когда пламя снова станет светлым, а потом возобновляла движение. Так она обошла всю избу кругом, начав и закончив свой обход у дверей. После этого знахарка выбрала из висящих под потолком засушенных растений пучок чертополоха – и засунула его за косяк входной двери. Но и на этом ее манипуляции не закончились. Взяв со стола солонку, нашептав над ней очередной заговор, Поветиха бросила по щепотке соли в каждый угол. И только после этого, облегченно вздохнув, она снова прилегла на лавку.

Не зря бабку почитали в деревне как потомственную знахарку! Неизъяснимая легкость и умиротворение охватили вдруг уставшую женщину. Голова сама склонилась к подушке, грудь задышала легко и свободно. И вот уже животворящий сон смежил ей веки.

Этой ночью в деревне спали все. Разные сны витали в избах, но ни один из них не был так страшен, как ожидавшая селян действительность.

Новая беда вползла в деревню неслышно и незаметно. Мужики, один за другим, вдруг повадились ходить в гости к пришлому. Не могли удержать из дома ни распутица, ни ворчание и даже откровенная ругань жен.

- И чего это они взялись ходить к Чужаку, чем он их так завлекает? – недоумевали женщины. – Одно хорошо, хоть в кабак теперь не ходят.

- В кабак не ходят, а домой возвращаются сами не в себе.

- Чем это вы там, у пришлого, занимаетесь? – одолевали вопросами своих мужей жены.

На что получали неизменный ответ:

- Так, разговариваем.

- О чем же? О бабах, небось?

- Да нет, о жизни…

Больше выпытать не удалось ни одной женщине.

 Тем временем пришла весна. По ночам морозец еще сковывал ручейки хрустящим ажурным ледком, но стоило выглянуть солнышку – и звон бегущей воды наполнял улицы.

Ребятня, которой за долгую зиму опостылело сидение в избах, высыпала на свежий воздух. Хотя матери ругали своих чад за мокрую обувь и одежду, они упорно лезли в лужи, измеряя их глубину. Забредет такой сопливый малый в бескрайнее весеннее половодье – и чувствует себя первооткрывателем в необъятных просторах! А другой топает против течения в бурном потоке, несущемся вдоль улицы, - и повизгивает от захватывающего дух чувства неизвестности и опасности, подстерегающей его в этом пути. Вот нога ухнула в яму, скрытую в мутном ручье, - сапог смачно чавкнул зачерпнутой водой, запудовел, с места не сдвинешь. А малыш хохочет, как сумасшедший, и блики от бегущей воды солнечными зайчиками скачут по его довольной мордашке.

Солнышко, осаживая сугробы, извлекает на свет то потерянное по дороге в избу полено, то горшок, который хозяйка тщетно искала всю зиму. Кучи навоза у хлева исходят паром, и этот острый запах будоражит только что вернувшихся с юга грачей. Птичьи крики, собачий лай, ребячий визг – проснулась деревня!

И небо над ней такое синее, с первыми кучевыми облаками! И воздух такой неуловимо легкий, свежий, бодрящий! Весна!!!

ГЛАВА 6.

Не успела Поляна оглянуться, как пришел Весень – самый веселый, озорной, долгожданный праздник на селе. Готовились к нему всегда загодя. Еще сугробы грязными поросятами подставляли бока солнышку, а девушки уже собирались в щебечущие стайки, шушукались втайне от парней, время от времени взрываясь хохотом. Что замышляли проказницы? Этого никто не мог знать до заветного дня, это хранилось в глубочайшей тайне.

Парни тоже собирались кучками, но эти таились не только от девчат, но и от своих сверстников с другой улицы. И только взрослые, не таясь, готовились к празднику. Женщины убирались в избах, начищая до блеска каждую миску, выметая скопившийся за зиму в темных углах мусор. Мужчины поправляли поломанные изгороди, чистили хлев, готовили телеги.

А ребятня ничего не делала. Она просто путалась под ногами взрослых, пытаясь помочь то тем, то другим, и просто ждала…

И вот, наконец, снег растаял. У изб, на солнечном припеке, из земли остро и напористо полезла щетина молодой травки. Эти крошечные зеленые иголочки и были сигналом: пришел Весень!

Вот тут настала очередь деревенских мальчишек. Не зря они караулили деда Калина, самого старого и почитаемого жителя села. Вышел дед на крыльцо, раскинул по груди седую бороду, поглядел вприщурку на солнышко, потянул шумно носом пряный весенний воздух. И, хотя давно уже был туг на уши, услышал-таки старый трепетную песню скворца на верхушке яблони. Повернулся, не спеша, взглянул на пробивающуюся у завалинки траву и изрек:

- Завтра – Весень!

Мальчишки только этого и ждали. Горохом раскатились по улицам, забегая в каждую избу, неся радостную весть:

- Завтра – Весень!

- Завтра – Весень! Дед Калина объявил: завтра – Весень!

И пошла гулять по деревне предпраздничная суматоха! Запахло свежеиспеченными пирогами, улеглись на столы бережно хранимые для такого случая вышитые скатерти, выбрались из сундуков на свет наряды и украшения.

Яся без устали примеряла на себя все подряд.

- Мам, погляди, вот эта рубаха лучше, или та, с василькми? А волосы как лучше убрать? Смотри-ка, а мне твои бусы как идут, дашь поносить?

- Да погоди ты, вертушка, - смеясь, отмахивалась от дочери Поляна. – Что ты, как пугало огородное, все готова на себя напялить! Не забывай, тебе пятнадцать исполнилось. В этом году первый раз с девушками Весень встречать будешь. Вы как уговаривались, кем тебя назначили?

- Ой, я и забыла, мамочка! Ну конечно, мне нужен синий сарафан, я ведь буду Небушком! Только ты – молчок, это тайна!

- Конечно, конечно, стрекоза! Вот эта шаль тебе подойдет: белая, ажурная, из козьего пуха. Словно облако на плечах! А волосы заплетем голубой лентой и уложим на голове короной.

- Мамулечка, я тебя люблю! – Яся схватила мать за руки и закружилась по комнате. – Ты у меня – самая лучшая!

- Тише, тише, егоза, уронишь мамулечку свою ненаглядную! 

 Поляна хохотала от души, веселясь не меньше дочери. Сегодня на душе у нее было легко и празднично.

- Мам, а ты, когда тебе пятнадцать было, кем наряжалась?

- Ты не поверишь – тоже Небушком! У меня даже сарафан голубой сохранился с той весны. Берегу его, как память: в нем я с твоим отцом обручилась.

- Ой, расскажи, расскажи! Ты мне никогда не рассказывала.

- Мала была, вот и  не рассказывала. А теперь расскажу.

Поляна задумчиво теребила край передника, как бы всматриваясь в прошлое сквозь пелену прошедших лет.

- Той весной мне пятнадцать исполнилось, как и тебе. Это значит, что Весень я должна была впервые встречать не с ребятней, а с девушками. Ты же знаешь, что Весень – главный девичий праздник, когда парни себе невест выбирают.

- Но ты уже была знакома с папой, правда? – встряла Яся, заглядывая в затуманившиеся глаза матери.

- Знакома-то была, даже очень хорошо. Он ведь отцу моему, твоему деду, в кузнице помогал. Мы друг другу сразу понравились, но ведь до пятнадцати лет о замужестве и речи быть не могло. А обручиться мы могли только на празднике весны.

Вечером, когда соберутся девушки в хоровод на Веселой горке, парни невесту себе и выглядывают. Конечно, они и раньше примечают: какая - ладная да работящая, а какая – ленивая да сварливая. Недаром поговорка сложена: «Ищи жену в огороде, а не в хороводе». А уж на празднике каждый норовит свою зазнобу вербочкой пометить. Бывает ведь, что в одну девку сразу несколько парней влюбляются, вот тут и решается, которому повезет.

- Как это, мама, вербочкой пометить?

- Да неужто тебе подружки этого не рассказали? Вот незадача! – Поляна даже руками всплеснула. – Это же самое главное в девичьем празднике. Ну, слушай, да запоминай.

Сегодня вечером вы с девушками к реке пойдете, красу умывать. Вот тогда каждая себе по веточке вербы и сломает. Потаясь, принесет веточку домой, уберет ее лентами, и весь следующий день из рук выпускать не будет. А вечером, когда последнюю хороводную песню допоете, заводила щелкнет по земле кнутом – вот тогда каждая девушка бежать должна.

- Куда, куда бежать, мама?

- А куда хочешь, только побыстрее. А парень, которому ты приглянулась, за тобой побежит. Догонит, веточку отберет и ею тебя по попке хлопнет – вот и пометил он тебя, значит. С этого момента ты уже будешь его невестой.

- Значит, папа тебя веточкой хлестнул?

- Хлестнул, хлестнул, я-то не шибко и убегала: люб он мне был.

- А если за мной не тот погонится, кто мне нравится, что тогда?

- Тогда беги, что есть силы, прячься в погреб. Да смотри, веточку свою не оброни, не то всю жизнь свою в погребе от нелюбого прятаться будешь, или замуж за него придется идти.

- А если сразу несколько парней побежит, что тогда?

- А за мной тоже несколько бегали. Только мы со Славенем схитрили: договорились заранее, что я к речке побегу. Он меня там и поджидал. А бегала я быстро, трое за мной гнались – не могли угнаться. Папа же твой из-за кусточка выбежал мне навстречу, веточку у меня выхватил, ну и…

- Ну и хитрецы вы, мамуля!

- Постой-ка, - Поляна внимательно посмотрела на дочь. – А тебе уже приглянулся кто-нибудь?

- Нет пока, - Яся беспечно и открыто встретила материнский взгляд, не смутилась, не отвела глаза.

- Ну, тогда отвори погреб заранее, да беги домой, что есть духу, а не то быть тебе замужем за постылым. На другой год выберешь себе жениха, когда сердечко твое заговорит.

Поляна ласково потрепала Ясю по щеке.

- И то верно, рано мне еще замуж, я в куклы еще не наигралась! – девочка хитро подмигнула матери.

- Ну, коли так, помоги мне пироги на столе расставить, да собирайся – скоро подружки за тобой зайдут.                                      

Из заветного сундука достали скатерть, всю расшитую чудесными цветами и травами. Лет этой скатерти было немало, ох, немало! Из белой она превратилась в желтоватую, ткань была уже не такой плотной и прочной, как встарь. Но вышивка, яркая и причудливая, по-прежнему радовала глаз. Эту скатерть из поколения в поколение  вышивали женщины рода. Каждая старалась добавить в орнамент что-то свое, пусть всего один-два цветочка или листка. И год от года скатерть хорошела все больше. Извлекали ее на свет только один раз в год, накануне весеннего праздника, да еще один раз в жизни каждой женщины, после свадьбы, когда молодая жена брала в руки иголку и добавляла к вышивке свои стежки.

Вот такая скатерть была расстелена Поляной на чисто вымытом столе, и Яся уже спешила расставить на ней миски с угощением, блюда с пирогами, корзинки со сладостями. Всего было вдоволь, ведь, как встретишь Весень, так и весь год жить будешь!

Но вот стол накрыт, мать и дочь сидят рядком на лавке, любуются им. А за окошком уже слышится смех, звонкие девичьи голоса перекликаются все ближе и ближе.

- Ну, доченька, пора, - Поляна протянула Ясе длинную холщевую рубаху, цветастую шаль и гребень. – Одевайся скорее, слышишь, девчата уже у соседней избы.

Девушка быстренько накинула на голое тело рубаху, распустила волосы и закуталась в огромную шаль.

- Я готова!

Под окошком уже гомонили подружки. Мгновение – и дверь захлопнулась за спиной дочки. Поляна только вздохнула ей вслед: вот и выросла девочка!

Теперь настало время и ей совершать тайные обряды, охраняющие дом и двор от всякой нечисти. Прежде всего, надо было раздеться. Поляна сбросила летник, оставшись в одной рубахе, неторопливо качнула головой, стряхивая на плечи уложенные короной косы, склонилась к бадейке с водой. В мерцающем свете свечи из темной глубины на нее взглянуло совсем еще молодое лицо. Чуть наметившиеся морщинки сгладились отражением. Отблески пламени плясали в глазах. Губы, теплые и влажные, жаждали поцелуя.

- Ах, Славень, Славень, где ты, любимый? Отцветает краса жены твоей. Вернись, приголубь!

Набухли весенними почками соски, сладкая истома поднялась от лона к животу, груди. Вот уже упала на пол сорочка, расплетенные волосы рассыпались по спине. Поляна запрокинула голову назад и закрыла глаза. Ей чудилось, что вот ступеньки заскрипели под тяжелыми мужскими ногами, вот уличный холодок вполз в отворенную дверь, вот руки, большие, любимые руки мужа накрыли ее груди и скользнули по животу вниз, вот губы коснулись ее выгнутой в истоме шеи…

- Славень, люби меня, люби жарче, люби хоть так, в мечтах!

Ласкающие женщину руки стали настойчивее и грубее. Поляна открыла глаза – и в ужасе рванулась из объятий Чужака. А он, ухмыляясь, сжимал руки все сильнее, не отпуская, впиваясь пальцами в извивающуюся, испуганную плоть.

- Ну что, Поляна, вот я и пришел свататься. Огород скоро сажать: жена мне нужна, не забыла?

- Отпусти, окаянный! – Поляна, очнувшись от грез, яростно махала кулаками, стараясь достать ими насильника.

А тот только смеялся и прижимал женщину все сильнее.

- Норовистая лошадка, тпру, не брыкайся! Вот у нас сейчас брачная ночь и состоится, прямо здесь, на лавке. И даже подол задирать не придется – ха-ха!

Чужак грубо толкнул Поляну к лавке, одной рукой прижал к доскам уже слабеющее в сопротивлении тело, а другой потянулся к опояске…

Тут дверь распахнулась, и на пороге возникла Поветиха с глиняным горшком в руках. Горшок был большой и тяжелый, держала его старуха двумя руками, а потому дверь ей пришлось открывать, толкая ее задом.

- Поляна, душа моя, вот я тебе талой водицы с солью принесла. Самой-то тебе, поди, некогда было по оврагам сугробы искать, - говорила бабка, поворачиваясь лицом к хозяйке.

Картина, которая открылась глазам знахарки, заставила ее проглотить конец слова и разжать руки. Горшок грохнулся об пол, разлетаясь по углам осколками и соленой водой.

Чужак отпустил Поляну и метнулся к двери, избегая наступать в разлившуюся по полу воду. В мгновение ока он отшвырнул со своего пути перепуганную Поветиху  - и был таков.

Бабка медленно оседала на пол, а из-под подола ее вытекала соленая жидкость другого рода, смешиваясь с разлитым по полу обрядовым рассолом.

Поляна, сгорая от стыда, подхватила с пола сорочку, напялила на себя, не замечая, что та вывернута наизнанку, забилась на лавке в угол, закрыла лицо ладонями.

Тут и Поветиха опомнилась, заковыляла к Поляне, суетясь и причитая.

- Да что же это творится такое, люди добрые! Что же это тут случилось, Поляна, голубушка ты моя? Ну, не молчи, скажи хоть словечко!

- Ты же, бабушка, сама все видела, что ж тут говорить, - Поляна обреченно опустила голову, ожидая заслуженного осуждения.

- Неужто сама того хотела?

- Да ты что, бабушка! – женщина гневно вскинула голову. – Не знаешь разве, что я всю жизнь мужу верная. Вот, гляди, - она протянула к старухе руки с проступающими на коже синяками от крепких пальцев Чужака.

- Ахти, милая, как он тебя облапил, - сочувственно закачала бабка головой.

- Я для обряда разделась, бабушка, - сдерживая слезы, пояснила Поляна. – Замешкалась, Славеня вспомнила. Не заметила, как Чужак вошел. Очнулась, когда он меня уже схватил. Чтоже будет-то теперь, а?

- Что будет, что будет. А ничего не будет, - проворчала уже пришедшая в себя знахарка. – Вот мы ему сейчас отворот сделаем, он от тебя и отстанет. И нечего дрожать, как осиновый лист, не девка красная, чай!

Поветиха засуетилась, почувствовав себя в родной стихии, засновала по избе, выдавая Поляне распоряжения:

- Вот что, Поляна, достань-ка новую свечу, миску с водой поставь около,чтобы огонь в воде отражался. Так, хорошо. Теперь возьмем веник, да сметем пыль с порога. Знаю, знаю, что пол у тебя чистый, но ты все же собери хоть несколько пылинок. Чужак ведь последним через порог переступал? Вот и ладненько. Теперь возьми щепотку пыли в правую руку, сядь перед миской, а я свечу зажгу. Смотри теперь в воду на пламя свечи, сыпь потихоньку пыль в огонь, чтоб она сгорела, и за мной повторяй: 

« Как огонь свечи разгорается,

 Так краса моя распускается.

 Пусть любовь его под воду уйдет,

 А меж нами пусть будет снег, да лед.

 Пусть горит в огне с ног постылых пыль,

 Чтобы путь ко мне навсегда забыл».

Теперь плюнь три раза через левое плечо и свечу задуй. Вот и умница. Теперь ничего не бойся, Чужак о тебе и думать уже забыл. А вот тебе подумать нужно, где воды талой взять, чтоб от нечисти дом и двор защитить.

- А тут и думать нечего, бабушка, - засмеялась уже оправившаяся от потрясения Поляна. – Она у меня в печке в чугунке стоит, уже соленая: Яся  с подружками поутру в дальний овраг за снегом бегала.

- Вот и хорошо, вот и ладно, - закивала Поветиха. – Раздевайся, а я за калитку пойду, покараулю, чтоб еще кто-нибудь тебя ненароком не напугал.

- Что бы я без тебя делала, бабушка? – Поляна чмокнула старуху в сморщенную щеку.

Обряд очищения жилища от темных сил перед весенним праздником неукоснительно соблюдался всеми женщинами в селе.

Сначала нужно было принести снега, а найти его в эти теплые весенние дни было довольно сложно. Только на дне глубоких оврагов, да в лесной чаще можно было увидеть еще не успевшие растаять, черные и ноздреватые, оплывшие по краям сугробы. Вот этот снег и нужно было растопить, потом добавить в талую воду соли.

Ближе к полуночи женщины-хозяйки раздевались догола, распускали по плечам волосы, брали в руки горшок с обрядовым рассолом и обходили сначала избу, а потом двор и хлев, опрыскивая все кругом соленой водой. Считалось, что нечисть, если она сумела обосноваться на подворье, тут же его покинет, не выдержав соленой купели. В заключение обряда остатки рассола выливались на скотину, а горшок оставляли в огороде, чтоб домашняя живность плодилась и размножалась.

После всего женщина поджигала заранее собранную во время уборки кучу мусора, тем самым давая понять темным силам, что сюда им вход заказан.

Поветиха терпеливо стояла у калитки, наблюдая, как то там, то сям во дворах сельчан вспыхивали костры. Вот, наконец, и во дворе Поляны запылало веселое пламя. Через несколько минут уже одетая женщина присоединилась к старухе.

- Спасибо тебе, бабушка, что покараулила. А то не знаю просто, как бы я после всего решилась голая по огороду бегать!

- А, ерунда! Стояла вот я у калитки и молодость свою вспоминала. Теперь молодежь не так веселится, или это мне просто кажется?

- Кажется, бабуленька, кажется! Слышишь, вот парни лошадь Водяному ведут, бубенчики звенят? А хохота – на всю деревню!

Из переулка вывернулась толпа парней, хохочущих и возбужденно переговаривающихся. В руках у одних были фонари, другие несли весла, сети и прочие рыбацкие принадлежности. Не сразу женщины разглядели среди ребят лошадь – старую клячу, однако, вычищенную, с вплетенными в гриву ленточками и бубенчиками.

- Эй, Сил, - подтрунивали парни над добродушным толстяком лет семнадцати.- Ты, должно быть, половину меда, которым надо было голову кляче мазать, сам съел? Вот не понравится Водяному угощение – придется тебя вместо лошади ему предложить.

- Не-а, - добродушно ухмылялся толстяк. – Я того меда не ел, его ж с солью смешали, мне – невкусно. А вот ты, Жад, наверное, полдня торговался, когда клячу покупал, все лишний грош выгадывал. Уж это точно Водяному не понравится, подумает, что мы для него угощения пожалели!

- Ты что, белены объелся? Кто же торгуется, когда лошадь на угощение Водяному покупает? Я хоть и Жад, а не жадный. Кто целых три дня кобылу откармливал - ты, что ли?

- А я – жернов к омуту притащил!

- А я – путы сплел!

- А я…

- А я…

Каждый норовил напомнить о своем участии в подготовке обряда: пусть Водяной знает, что все готовили подарок. Ведь даже сопливому ребятенку, когда-либо удившему рыбу, известно, что если накануне весеннего праздника не ублажить Водяного, - тогда берегись, рыбак! Голодный после зимней спячки, хозяин реки три дня ждет угощения, и если его не будет, или не понравится оно, тогда жди беды. Обозленный Водяной передушит всю рыбу в реке, запутает все сети, перевернет все лодки, а может и утопить рыбака ни за что, ни про что.

Вот и ведут ему парни лошадь в подарок, спутывают ей у омута ноги, надевают жернов на шею – и бросают в воду. Утонет лошадь – хорошо, значит, подарок принят. Подобреет Водяной, будет рыбакам помогать, в сети рыбу загонять, волны усмирять, а тонуть станут – спасет.

- Эх, соколики, - глядя вслед парням, вздохнула Поветиха. – Вот тот толстый, Сил, - вылитый мой дед Сучок в молодости. А сейчас – высох, как щепка, глянуть не на что. А где же Яся твоя, что-то ее не видно?

- Она с девушками красу умывать пошла, бабушка: нынче ей пятнадцать.                                     

На излучине реки, подальше от любопытных глаз собрались все девушки села старше пятнадцати лет. Вода, не так давно освободившаяся ото льда, выплеснулась на противоположный низкий берег, затопив прибрежные кусты и деревья. Здесь же, у высокого берега, она поднялась почти вровень с обрывом, на котором, свесив ноги вниз, сидели девушки. Каждая держала в руках костяной гребень и медленными, плавными движениями, в такт напеваемой вполголоса песне, расчесывала волосы. Но вот луна поднялась над деревьями, пролив свой молочный свет на белые девичьи рубашки.

- Полночь! Пора, девушки.

Каждая, расстелив на земле шаль, легла на нее, свесившись с обрыва, и, зачерпнув в ладошки воды, плеснула себе в лицо. Слова заговора знала каждая девушка назубок: кому же не хочется стать самой красивой?

«Водичка, водичка,

Умой мое личико,

Чтоб, как в травах роса,

Засияла краса,

Чтобы щечки алели,

Чтобы глазки блестели,

Чтоб смеялся роток,

Чтоб влюбился милок!»

Теперь нужно было лечь навзничь и, подставив лицо лунному свету, высушить его на весеннем ветерке.

Яся смотрела на луну и думала, что вот теперь она – взрослая девушка. Завтра, нет – уже сегодня, она впервые пройдется в хороводе. Интересно, кто из парней обратит на нее внимание?

- Яся, вставай, заснула ты, что ли? – Беляна тормошила замечтавшуюся подругу. – Все уже за вербочками пошли, айда догонять!

Девушки, взявшись за руки и подхватив шали с земли, кинулись вслед за удаляющимися подругами.

Здесь же, на излучине, росла старая верба. Ветви ее полоскались в струях реки, корни выпирали из подмытого водой крутого берега. Не одно поколение девушек ломало ветви дерева, но верба не обижалась: год от года она становилась пышнее и красивее. Вот и сегодня речная красавица ждала девушек, чтобы одарить их своими пушистыми веточками. Как же без них найдут они своих суженых? Пусть ломают!

Поляне не спалось. Лежала она с закрытыми глазами на лавке, а уши чутко ловили каждый звук за стенами избы. Сначала чудились ей осторожные шаги под окном – сердце в испуге замирало: вдруг опять Чужак придет! Потом мысли перекинулись к дочери – где она теперь, пора бы уже и вернуться. Луна глядела в избу поверх расшитых занавесок, и от этого становилось еще тревожнее на душе. Даже сквозь прикрытые веки мертвенно-серебристый свет проникал в глаза и дальше – разливался по всему телу, щекоча и парализуя.

Непонятный холодок пробежал мурашками по коже…

И вдруг – совсем рядом послышались легкие шаги. Поляна, опасаясь показать, что не спит, чуть-чуть приподняла ресницы, скосила глаза посмотреть.

Посреди избы прямо на лунной дорожке стоял невысокий старичок. Волосы его, довольно длинные, торчали в разные стороны, безбородое лицо ухмылялось однозубым ртом, а из-под кустистых бровей сияли глаза необыкновенной синевы.

«О, Боги, домовой!» - пронеслось в голове Поляны.

Глаз она не открыла, встать не смогла. Ее будто парализовал страх. Однако, помня, что в таких случаях полагается делать, Поляна мысленно спросила:

- Домовой-батюшка, к худу пришел, или к добру?

И тут же в голове ее мысленно был дан ответ:

- К худу, к худу…

Напряженное тело женщины обмякло, глаза раскрылись – но никто уже не стоял на лунной дорожке.

Скрипнула дверь – в избу мышкой проскользнула Яся. На цыпочках, боясь разбудить мать, девушка скользнула к лавке, сбросила с плеч шаль и осторожно забралась под одеяло.

Поляна обняла дочь, согревая ее своим телом, молча, уткнулась в пахнущие свежестью волосы Яси - и ничего не сказала: зачем тревожить понапрасну? А Яся, полная незабываемых впечатлений первой девичьей ночи, была благодарна матери за то, что не расспрашивает, не нарушает хрупкого очарования ее девичьих грез.

Так они и лежали еще долго – рядом, но далеко друг от друга. И только петухи, привычно орущие в предрассветной мгле, успокоили их и смежили сном веки.

ГЛАВА 7.

Яся проснулась до восхода солнца, когда дневной свет только-только начал разбавлять ночные чернила. Потянувшись, понежившись под теплым одеялом, вскочила с лавки и первым делом пошарила рукой на подоконнике: здесь ли ветка вербы? Поляна громыхнула в сенях подойником, видно, только что встала и собиралась доить корову.

Яся босиком подбежала к двери, окликнула мать:

- Мамулечка, с праздником тебя!

- И тебя, милая, - Поляна постаралась согнать со лба морщинки. – Погоди, не убегай, пока Зорьку подою – молочка парного попьешь.

- Да я не тороплюсь, мама. За мной Беляна зайти должна.

- Вот и хорошо!

Поляна ушла в хлев, а Яся, плеснув в лицо воды из ковшика и утершись расшитым полотенцем, неторопливо оделась и принялась причесываться. Отблески свечи играли в ее светлых волосах, волнами растекаясь за гребнем. Но вот девушка взяла ножницы и отхватила ими кончик локона, за ним – второй, третий. Это бабка Поветиха ее научила: если до восхода солнца в день весеннего праздника обрезать кончики волос, то будут они расти длинные да пышные.

В дверь неслышно скользнула Беляна. Остановилась, любуясь подружкой.

- Ты что же это еще не одета, Яся? Так и солнышко без нас встретят!

- Ой, и правда, светает-то как быстро. Я сейчас, Беляночка, один момент!

Яся вихрем метнулась к лавке, где еще с вечера были разложены ее наряды. Не прошло и минуты, как она уже была готова. Только волосы еще рассыпаны по плечам.

- Эх, когда же мама придет? Она обещала мне косы на голове венком уложить!

- Здесь я, здесь, красавица моя, - Поляна уже входила в избу с подойником в руках. – Сейчас уложу твою косу, вот только молоко процежу.

- Ой, что ты, тетушка Поляна! – испуганно замахала руками Беляна. – Так мы точно опоздаем. Дай-ка я молоко процежу, а ты Ясе косу укладывай.

- Ну что ж, помоги, если хочешь.

Вскоре волосы были уложены, парное молоко выпито, и девушки выпорхнули из избы, как две ласточки-щебетуньи.

Между тем становилось все светлее. Подружки, боясь опоздать, бегом понеслись за околицу села, к Веселой горке. На крышах изб, цепляясь за коньки, уже сидели неугомонные мальчишки и девчонки, которые побойчее. У каждого в руках – испеченная из теста птица, мордашки всех повернуты к востоку: боятся пропустить первые солнечные лучи.

- Помнишь, Беляна, в прошлом году мы тоже на крыше сидели, весну кликали?

- Ох, и замерзла я тогда! Ветер такой студеный был, не то, что сегодня.

- А жаль, что веснянок больше не споем – выросли.

- Зато другие песни будем петь, девичьи!

Вот и Веселая горка. Здесь уже собрались почти все девушки села. У подножия холма сложены кучи хвороста: их парни приготовили загодя, чтоб костры жечь. Сами они сейчас на противоположной околице, тоже ждут восхода солнца. Как только покажется светило из-за горизонта, впрягутся парни в два плуга и начнут опахивать деревню кругом, ограждая ее от нечистой силы. Тут важно как можно быстрее добраться до подножия Веселой горки и запалить свой костер: та улица, парни которой окажутся сноровистее, весь год будет считаться главной! Значит, посиделки и молодежные игрища будут проходить именно на ней.

- Ой, девчата, что же мы медлим: солнце вот-вот взойдет! Давайте хороводницу выбирать.

- Давайте, давайте, если кто опоздал, пусть на себя и пеняет.

Девушки нырнули в построенный тут же, на вершине холма, огромный шалаш, крытый соломой, и вынесли из него посох с привязанными к нему по числу девушек разноцветными лентами. Посох водрузили рядом с шалашом, и каждая девушка взяла ленту за кончик.  

  - Лента-ленточка моя,

  Как на праздник водится,

  Ты из девушек меня

  Сделай хороводницей.

  Лента-лента синяя –

  Выбери красивую.

  Ленточка шелковая,

  Выбери толковую.

  Лента-ленточка-змея,

  Хороводом правлю я!

С последними словами запевки девушки подбросили концы своих лент вверх. Весенний ветерок подхватил их разноцветную стайку, заполоскал. Но вот, одна за другой, ленточки стали опускаться. Последней упала белая лента.

- Беляна, Беляна – хороводница!

Счастливая девушка,  впервые на Веселой горке и уже хороводница, Беляна стала в центре круга с посохом в руках.

Несколько минут девушки стояли молча. И вот из-за принакрывших дальнюю рощу облаков показался край солнышка. Девушки подняли руки вверх, а хороводница начала произносить старинное заклинание:

- Здравствуй, красное солнышко!

Празднуй, ясное ведрышко!

Я, девушка Беляна, путем-дорожкой шла,

Золотой ключ нашла.

Кого хочу – того люблю,

Кого сама зною – тому и душу замыкаю.

Замыкаю я  тем золотым ключом

Доброго молодца Сила на многие годы,

На долгие весны, на веки вечные

Заклятьем тайным нерушимым!

Девушки повторили за Беляной заговор слово в слово, но каждая вставляла полюбившееся ей имя. Только Яся замешкалась: она не знала, чье имя ей назвать. Сердечко ее молчало пока, потому она вообще ничье имя не произнесла.

Солнышко улыбнулось девушкам, позолотило их головы, приласкало-приголубило. И, как солнышко кругом по небу ходит, так закружился и девичий хоровод, разнося по окрестностям голосистые припевы:

- Не шелковая травинка

Окол пенья вьется,

Красавица девушка

Дружка не дождется.

Встретила, заметила

Своего любимого:

«Ты пожалуй, молодец,

В нашу круговую,

Выбирай-ка, удалой,

Девицу любую».

А из села навстречу неслись выводимые детскими голосами веснянки:

- Летел кулик

Из-за моря,

Принес кулик

Девять замков.

Кулик, кулик,

Замыкай зиму,

Замыкай зиму –

Отпирай весну,

Теплое лето!

Солнышко поднималось все выше и выше, выманивая на улицу все больше людей. Ни один человек в этот веселый день – Весень – не остался в избе. Пока девушки водили хороводы на Веселой горке, дети закликали весну, а парни опахивали село, нашлось дело и замужним женщинам, и мужчинам. Хозяйки, возглавляемые бабкой Поветихой, вооружившись метлами, сковородками и  колотушками, бегали по селу, «выметая» отовсюду нечистую силу и пугая ее ударами колотушек о сковородки. Мужчины же ходили к домам молодоженов и «окликали» молодых, которые за пение выносили по яйцу и стопочке.

- Вьюница-молодица!

Выходи на крыльцо,

Выноси красное яйцо!

А не вынесешь яйцо,

Разломаем все крыльцо.

И только самые старые деды и бабки не принимали участия в общем веселье, но и они повылазили на завалинки и вертели по сторонам головами, ловя глуховатыми ушами обрывки песен.

К полудню все собрались у подножия Веселой горки.

- Смотрите, смотрите, - вопили вездесущие мальчишки, - сейчас парни с плугом покажутся!

- А спорим, наша улица в этом году будет главной?

- Да где вам, у нас Сил в плуге коренным идет, у него силища – о-го-го!

- Куда ему до Сила, Власу вашему!

И вот уже один постреленок наскакивает на другого, хватает его за грудки, отстаивая честь своей улицы.

- Эй, пострелята, кончай драться! Вот я вам, ужо! – дядька Ивень в шутку замахивается на ребят хворостиной.

- Наши, наши показались с плугом! Я же говорил, что Влас против Сила – тьфу! Сил, Сил, поднажми!

- Влас, не робей, тяни веселей!

Как только показались парни с плугами, девушек словно ветром сдуло: спрятались в шалаше. Парни не должны были видеть, какие на них наряды, не должны были догадаться, какая роль в хороводе отведена каждой.

Пыхтя, надрываясь из последних сил, парни допахивали последние сажени. Команда Сила опережала соперников всего чуть-чуть. Вот они добрались до приготовленного хвороста, высыпали на землю принесенные с собой в горшке угли и, прикрыв их сухой соломой, принялись раздувать огонь. Язычки пламени, сначала слабые и неуверенные, окрепли, побежали по соломе – и вот уже хворост запылал.

- Ура, наша взяла!

- Молодец, Сил!

- Теперь наша улица – главная!

В знак победы кучу хвороста противников разорили и перебросили в костер победителей. Досадно было проиграть, но парни не особенно кручинились, ведь главным в празднике был не этот обряд, а вечерний хоровод, выбор невесты.

Оставив мальчишек заботиться о костре, парни поднялись на вершину Веселой горки, к шалашу с девушками. Односельчане потянулись следом, расположились полукругом. Предстоял выбор заводилы девичьего хоровода.

Руководить обрядом пригласили деда Калина. Как же иначе, ведь это он объявил Весень – ему и посох в руки! Для такого случая дед принарядился, расчесал бороду и сиял каждой морщинкой. Вот он встал, приосанясь, между шалашом и парнями:

- Ходит Солнышко по кругу,

 Водит за руку подругу.

 Кто у нас Солнышко?

- Любима!

- Яся!

- Заряна!

Парни выкрикивали имена девушек, пока каждый не высказал свое мнение.

- Выйди, Красно Солнышко! – дед стукнул посохом о землю.

Из шалаша, улыбаясь, вышла Заряна, наряженная в желтый сарафан, с желтой лентой в руке. С поклоном протянула она свою ленту деду Калину, а тот, запустив руку в необъятные портки, извлек оттуда ножницы.

- Солнышко угадали двое: Жад и Влас.

Дед разрезал ленту надвое и отдал половинки парням.

 - Голубее васильков

 Небо выше облаков.

 Кто у нас Небушко?

И снова парни по очереди начали выкрикивать имена девушек. Ясю угадали трое, им и достались кусочки ее ленты.

Пришла пора и Облачка – Беляны, и Реченьки – Любимы, и Пашенки – Смоляны…

Каждой девушке нашли роль в хороводе. Но вот осталась последняя – Ночка Темная. Парни, пересчитав девушек, в недоумении переглядывались. Вроде бы все невесты уже вышли из шалаша, кто же будет Ночкой? Неужели они кого-то забыли?

А дед Калин уже выкрикивал:

- Ночка Темная придет,

Сны в корзинке принесет.

Кто у нас Ночка?

Парни, переминаясь, пожимали плечами. Не ответить было нельзя, а ответить – нечего! Наконец Влас решился:

- Забава! Ей сейчас четырнадцать, а может, уже и пятнадцать исполнилось?

- Милашка!

- Светла! – наперебой стали выкрикивать парни, вспоминая имена старших девочек.

Дед ухмылялся в усы, качая головой.

- Нет, никто не угадал. Ночка – она и есть Ночка!

И тут из шалаша важно выступила коза бабки Поветихи Ночка, неся на рогах черную ленточку. Веселая Горка вздрогнула от хохота собравшихся.

- Вот так невеста, ха-ха-ха! Жад, не ты ли ее присмотрел?

- Ох, помереть – не встать. Ай, да девчонки, чего удумали!

- Поветиха, а Поветиха, когда сватов принимать будешь?

Ночка, испугавшись шума, взбрыкнула задними ногами и понеслась прочь, к речке.

- Лови, лови невесту!

- Ой, боюсь, утопится с горя!

- Нет, она за вербочкой побежала!

- Держи!

- Лови!

- Догоняй!

Когда общее веселье немного улеглось, дед Калин трижды стукнул посохом и приказал:

- Ну-ка, парни, показывайте, кто сколько лент набрал!

Парни вытянули вперед руки с повешенными на них кусочками лент, а дед важно пошел мимо них, считая.

- У Сила – пять лент, у Власа – четыре, у Жада – восемь…

Заводилой хоровода должен был стать тот из парней, кто угадал больше других.

- У Жада ленточек больше всех.

Дед взял Жада за руку, вывел вперед, стукнул посохом и провозгласил:

- Заводила девичьего хоровода – Жад!

Весело пылает пламя костров, потрескивает, мечет вверх снопы искр. Это мужчины постарались: каждый разжег свой костер у подножия Веселой горки, и теперь целое ожерелье из огненных бус опоясывает ее.

У каждого костра собралась семья. Прямо на только что пробившейся травке расстелили скатерти, не те, заветные, а попроще. Из корзинок выбрались на свет пироги, да ватрушки, яйца-краснушки, сало да квас и прочие угощения.

У Поляны не было мужа, некому было запалить костер, но ни она, ни Яся не остались в одиночестве.

- Эй, Поляна, иди к нам трапезничать!

- Нет, к нам, к нам, у нас пирог вкусный!

- А у нас сало – во рту тает. Иди к нам!

Наперебой приглашали односельчане Поляну. Все любили ее, а после того, как вылечила зимой ребятишек, - тем более.

Не осталась без внимания и Яся. Подружки чуть не поссорились, перетягивая ее каждая к своему костру.

- Не обижайтесь, девчата, - отбивалась Яся. – Я с мамой пойду. Куда она – туда и я.

- И спорить тут нечего! – решительно прекратила препирательства Поветиха. – И ты, Яся, и ты, Поляна, садитесь к нашему костру – и точка!

Это было сказано так непререкаемо, что Поляна с Ясей тут же оказались у костра знахарки.

- Вот, бабушка, пирожки с маком, а вот – ватрушки, - Поляна доставала снедь из своей корзинки. – Яся, где же сырники в сметане, ты не забыла положить?

- Да нет же, мама, вот горшочек!

Пока трапезничали, Яся все поглядывала на свою веточку вербы, которую она воткнула в землю тут же, рядом с собой. Вот начнет солнышко клониться к западу, настанет время девичьего хоровода.

- Что, Яся, волнуешься? – Поветиха лукаво взглянула на девушку. – Уже, поди, сговорилась с кем-то из ребят, в какую сторону побежишь?

- Да что ты,  бабушка! – Яся залилась краской. – Ни с кем я не сговорилась. И вообще замуж мне еще рано.

- А погреб открыла заранее, приготовила, куда бежать-то будешь, от женихов прятаться?

- Да брось ты, бабушка, смеяться! На меня никто и не позарится!

- Как не позариться на такую девку пригожую! Я примечала, как парни на тебя глядели, прямо как коты на сметану! Особенно Влас, он и сейчас, гляди-ка, всю шею вывернул, все на тебя оглядывается.

- Да ну вас! – Яся, вконец засмущавшись, закрыла лицо ладошками.

- Поляна, а Поляна, - вступил в разговор и дед Сучок, муж Поветихи. – Ты Серка-то своего привязала, али как?

- Да почто же его привязывать, дедушка?

- Как почто? Он у тебя, поди, уже в погребе открытом сидит, угощается.

- А я об этом как-то и не подумала! – Поляна рассмеялась. – Ну да ладно, всего не съест, пусть и у него будет праздник!

- А вот он еще и гостей к себе позовет, - подхватила Поветиха. – Пропали твои запасы, Поляна!

За разговорами незаметно шло время. Вот уже и угощение для умерших родственников брошено в костер. Вот и солнышко начало скользить с небесной горки вниз, к вершинам далеких деревьев.

Жад, невесть когда успевший раздобыть длиннющий пастуший кнут, вышел на вершину Веселой горки, встал, приосанясь, трижды звонко щелкнул кнутом и прокричал, что есть мочи:

- Девичий хоровод!!!

Взметнулись разом цветные сарафаны: девушки, подхватив свои веточки вербы, кинулись вверх, к Жаду. Чуть помедлив, еле сдерживаясь, чтобы не помчаться за ними вприпрыжку, поднялись к вершине холма и парни. Женщины спешно складывали в корзинки опустевшие скатерти и посуду, мужчины наказывали пострелятам-мальчишкам следить за кострами, чтоб не гасли. Вот уже все взрослое население деревни собралось у соломенного шалаша.

Девушки, взявшись за руки, образовали круг, в центре которого важно расхаживал Жад с кнутом в руке. Вот он тряхнул кудрями и приказал:

-Собирайся, народ!

            Зачинайся, хоровод!

Девушки, послушно повернувшись направо, коротенькими шагами плавно двинулись по кругу.

- Что же ты, душа-вербочка,

Не зеленая стоишь?

Люшеньки-люли,

Не зеленая стоишь?

Али тебя, вербочка,

Морозом побило?

Морозом побило,

Инеем прихватило?

«Нет, меня, вербочку,

Морозцем не било,

Морозцем не било,

Солнцем не сушило.

Красные девицы

Веточки ломали,

Веточки ломали,

Судьбу загадали.

Люшеньки-люли,

Судьбу загадали».

- Речка! – выкрикнул Жад.

Девушки разомкнули руки – и вот уже не круг, а цепочка, возглавляемая Реченькой – Любимой, движется мимо зрителей. Руки с веточками то поднимаются, то опускаются, изображая волны, а звонкие голоса выводят:

- Уж ты, моя реченька,

Чистая водица,

Скажи, когда, девице,

Быть мне молодицей?

Умой меня, реченька,

Одари красою,

Ой, люшеньки-люшеньки,

Длинною косою.

- Дороженька! – командует Жад.

Девушки разворачиваются в противоположную сторону и Вена, только что бывшая последней, ведет хоровод змейкой:

- Ты куда, дороженька,

Меня приведешь?

Беленькие ноженьки

Камушком собьешь?

Веди меня к милому,

Пусть меня полюбит,

Ой, люшеньки-люли,

Меня приголубит.

Вьется, завивается девичий хоровод, послушный воле заводилы-хороводника. А парни во все глаза глядят на девушек, выбирают, сравнивают. Матери их тоже не остались в стороне. Те не молчат, языки – что твое помело!

- Глянь-ка, глянь, как Беляна нарядилась, видно, все холсты извела на наряд.

- Да брось ты, соседка! Этот белый сарафан еще бабка ее нашивала. А вот то, что он, как новый, выглядит, - хорошо. Значит, девка стирать умеет, не ленится.

- А у Смоляны, гляди-ка, исподняя рубаха по краю грязная, вот неряха-то! Влас, сынок, смотри, за Смоляной не побеги: будешь век в грязных портах ходить с такой женой.

- Яся, Яся-то какая красавица стала! Вся в мать. Я бы от такой невестки не отказалась!

- С лица воду не пить! Ты гляди, какая она хозяйка будет.

- А что, они с Поляной без мужика вдвоем управляются – и ничего, не хуже других!

- Эх, вот выйдет Яся замуж, совсем одна Поляна останется: не вдова – и не мужняя жена. Жалко ее, молодая еще совсем.

- Да она на мужиков-то и не глядит, все Славеня своего ждет. А жив ли он, кто знает?

Солнышко между тем опускалось все ниже и ниже. Вот уже краешек его зацепился за верхушку дальней березы.

- Пора, пора! – не выдержав, подсказывает Жаду дед Калина. – Закрывай хоровод!

И Жад, подняв кнут, кричит:

- Хоровод, хоровод, закрывайся,

По лугам, по полям разбегайся!

Хлесткий удар кнутом – и девушки кинулись в разные стороны.

Яся неслась, словно ветер. Одной рукой она подобрала сарафан – не хватало только запутаться в нем и растянуться у всех на виду, другой прижимала к груди заветную веточку вербы. Ей так хотелось посмотреть, кто же из парней побежал за ней вдогонку, кому она приглянулась! Но Яся боялась обернуться, чтобы не споткнуться, не замедлить бег.

« А вдруг за мной и не бежит никто вовсе? - мелькнуло в голове у девушки. – Вот сраму-то будет: несусь, сломя голову, неизвестно от кого!»

Тут Яся не утерпела и оглянулась на ходу. За ней мчались почти все парни села.

- О, Боги! Вдруг догонят! – Яся поднажала из последних сил.

И вдруг дорогу ей загородил кто-то. Яся подняла голову – ах! – Чужак! От неожиданности она выронила вербочку, хотела нагнуться, подобрать, но Чужак, ухмыляясь, опередил ее и уже замахнулся веткой, чтобы ударить ею девушку.

Яся, подхватив подол двумя руками, кинулась бежать к дому, что было сил. Скорей, скорей, в спасительный погреб!

Она не видел, как остановились гнавшиеся за ней парни, помешкали секунду и кинулись догонять других девушек: кому охота остаться без невесты? Чужак, не торопясь и все так же ухмыляясь, сунул ветку за пазуху и двинулся к Веселой горке. Остановившись у ее подножия, подальше от пылающих костров, он закричал:

- Эй, Поляна, готовься к свадьбе!

Поляна в ужасе схватила за руку бабку Поветиху:

- Что же это, бабушка, а как же твой отворот?

- И откуда он, окаянный, вывернулся? Ведь весь день его видно не было. Неужели не помог отворот-то?

А Чужак тем временем вытащил из-за пазухи веточку вербы и помахал ею над головой.

- Беру дочь твою, Ясю, в жены. Я – вдовец, имею право.

- Ай, а ведь и вправду имеет, раз вербочку отобрал, - так и осела на землю Поветиха.

- Вот оно, худо, что домовой предсказал, - пронеслось в голове у Поляны – и она потеряла сознание.

Очнулась женщина уже дома, на лавке, куда принесли ее сердобольные соседи. В избе было темно, только окошко еще чуть серело. Напротив лавки, у стола, подперев щеку рукой, сидела Поветиха. Заметив, что Поляна пошевелилась, бабка пересела к ней на лавку.

- Что ж ты огня не вздуешь, бабушка?

- Тише, Поляна, тише! Пусть этот не знает, что мы дома.

- А Яся где?

- Да где же ей быть – в погребе! Пока она оттуда не вышла – она еще девушка. А как выйдет – все, невестой будет.

- Да неужто ей придется за этого Чужака замуж идти?

- А куда денешься – придется! Вербочка-то у него. И как Ясю угораздило ветку выронить!

- Бабушка, а нельзя ему отворот сделать?

- Нет, тут уж отворот не поможет, раз обычай соблюден. А и замуж за вдовца Ясе никак нельзя идти: недобрый он какой-то, темный.

- Что ж делать-то? Научи, бабушка.

- Бежать вам надо, пока не рассвело. Как только солнышко взойдет, у Чужака на Ясю уже все права будут.

- Куда же бежать, бабушка?

- Куда глаза глядят!

- Да неужто так всю жизнь и придется в бегах быть?

- Ты вот что, Поляна, послушай меня, старую. Помнишь, гадали мы на Славеня твоего – жив он! Вот и идите с Ясей его искать. А найдете – он с Чужаком разберется, как отец. Один он может оспорить результаты обряда, в мужском поединке, на мечах. А больше за вас заступиться некому.

Помолчали.

- Хорошо, бабушка, я сейчас соберусь в дорогу, а ты Ясю предупреди. Серка мы с собой возьмем, а Зорьку и курочек ты к себе забери. Да пусть дед Сучок окна и двери избы нашей заколотит завтра.

ГЛАВА 8.

Рассвет застал беглянок уже далеко от околицы села. Шли быстро, не оглядываясь, торопясь уйти как можно дальше. Пока не взошло солнышко, погони не боялись: не придет же Чужак за невестой ночью! Но как только первые солнечные лучи запустили пальцы в шевелюры деревьев, Поляна забеспокоилась:

- Ой, доченька, вот придет Чужак к нашей избе, увидит, что опустела она – кинется в погоню. Пешком-то он нас вряд ли догонит, а вот если на лошади…

- Да нет у него лошади, мама, - попыталась успокоить ее Яся.

- У него нет, так у дружков его найдется. Он такой, что и без спроса возьмет – не засмущается.

- Он же не знает, в какую сторону мы пошли. Авось, не догадается.

- На авось, да небось не надейся, доченька. Я так думаю – спрятаться нам нужно, переждать.  И подумать, куда дальше идти, не мешало бы.

Поляна завертела по сторонам головой, выискивая подходящее укрытие.

- Вон там елка старая, возле дуба, - показала рукой Яся. – Ветки у нее до самой земли опустились, под ними мы как раз и уместимся. Вроде шалаш будет.

- Верно, доченька, верно. Зови Серка, будем прятаться.

Втроем под елкой было тесновато, но, прижавшись друг к другу, они все-таки кое-как уместились.

- Серка нужно привязать, чтоб не выскочил ненароком. Ты, Серок, смотри, не подведи нас, не залай, не заскули. А то быть беде!

Собака, словно понимая всю сложность создавшейся ситуации, послушно положила голову на лапы и прикрыла глаза. Уши ее, однако, настороженно ловили каждый шорох.

- Куда же мы с тобой пойдем, мамочка? – шепотом спросила Яся.

- Дорога у нас одна – к отцу твоему. Только он тебе поможет.

- Легко сказать – одна! А как мы ее узнаем, дорогу эту? Даже расспросить некого, ведь десять лет прошло с тех пор, как отец ушел. Коли кто и видел его, так давно уже о том забыл.

- Знаешь, Яся, мы с бабушкой Поветихой как-то гадали, жив ли твой отец. Так вот, я увидела его возле какого-то замка, а кругом были горы. Думаю, нам нужно к горам идти.

- А ты знаешь, в какой они стороне?

- Нет, доченька, не знаю. Придется спрашивать.                

- У кого же мы спросим в лесу-то: у волка серого, или у белки? – усмехнулась Яся.

- Тут за лесом деревня есть, за ночь мы как раз до нее доберемся. Вот там и разузнаем все.

На том и порешили. А так как до ночи было еще далеко, мать и дочь, перекусив немного, улеглись спать.

- Смотри, Серок, не прозевай Чужака!

Поляне снился сон: в избе свекра за плотно закрытыми ставнями, чтобы не проникал ни один солнечный луч, собрались те, кого она видела в ночь убийства Синюшки. Во главе стола сидел Чужак.

- Ну что, братья, задачу свою я выполнил блестяще, не так ли? Где теперь Поляна с дочкой, а?

- Это верно, теперь они помешать нам не смогут. Пока. А если вернутся? Не проще ли было их убить?

- Это с какой стороны посмотреть. Думаешь, смерть Поляны оставила бы равнодушным село? Ее здесь любят и уважают. Уж лучше пусть бегает и скрывается, вернуться она все равно не сможет: за дочь боится.

- А все-таки ловко ты ее вынудил сбежать. Это еще придумать надо – свататься к дочке малолетней!

- Я бы с большим удовольствием к матери посватался, - Чужак похотливо ощерился. – Сиськи у нее – что надо! Да и остальное – тоже, ха-ха-ха!

- Цыть, размечтался! – свекор бесплотно пристукнул ладонью по столу. – Я Поляну знаю, она всю жизнь не будет по кустам прятаться. Вернее убить ее. А в деревне теперь не узнают, что стало с их любимой целительницей.

- Ну что ж, так и сделаем…

Яся, дрожа, вцепилась матери в руку:

- Мама, мамочка, проснись, мне страшно!

Поляна, вздрогнув, открыла глаза.

- Что, доченька? Чего ты испугалась?

- Мамочка, мне сон такой страшный приснился – про Чужака. Будто он убить нас хотел.

Поляна похолодела:

- И тебе. Значит, правда. Ну-ка, расскажи подробнее.

- Я видела Чужака и деда покойного. И еще с ними были двое. Сначала Чужак хвалился, как ловко он нас из села выставил, а потом они нас убить решили. Я боюсь, мамочка, вдруг сон – в руку!

- Уходить нам надо, доченька, да поскорей, - Поляна не стала пугать Ясю еще больше, рассказывая о своем сне. - Отвяжи-ка Серка.

Серок, во время разговора, молча, стрелявший глазами то на мать, то на дочь, вдруг насторожился. Он вскочил на ноги, прижал уши и, подняв шерсть на загривке, тихо зарычал.

- Тише, тише, Серок. Что ты разволновался?

Поляна осторожно выглянула из-за еловой ветки.

На краю поляны стоял волк. Глаза его пока ничего не видели, зато нос безошибочно подсказывал: кто-то прячется совсем близко. Запах не походил ни на один привычный лесной, это пугало и настораживало. Но то, что пахнет съедобной плотью, теплой, живой и такой желанной, отощавшему за зиму волку-одиночке было ясно. Давно уже он ушел из стаи, молодые самцы здорово посекли в поединках его шкуру клыками. Теперь, злой и вечно голодный, он рыскал по лесу и искал необременительной добычи.

Ветки на ели зашевелились, из-под них донеслись непонятные звуки, а потом - более привычное для  волчьего уха рычание. Волк? Что ему делать под елкой? Может, лучше уйти?

Но тут из-под ели выскочил пес и с лаем ринулся на замешкавшегося хищника. Пес был молодым и сильным, как те самцы, что рвали волку шкуру. Надо уходить, бежать! Поздно. Собака налетела, вцепилась зубами в бок. От боли волк рассвирепел, рассудительность покинула его, и он, в свою очередь, тяпнул пса за ногу. Дальше уже трудно было разобрать, где собака, а где – волк. Серый лохматый клубок катался по поляне, устилая ее клочьями вырванной шерсти, орошая каплями крови. Но вот кому-то из дерущихся удалось дотянуться до горла противника. Одно движение челюстей – и из раны полилась уже струя крови. Из последних сил волк рванулся, оставляя в пасти противника вырванный из шеи клок мяса, лязгнул зубами, смыкая их на загривке пса, и под хруст ломаемых позвонков замертво свалился на землю. Бездыханный Серок упал рядом. Оба затихли.

- Ой, мамочка! – только и смогла прошептать перепуганная Яся.

Поляна осторожно выбралась из-под ели, почему-то на цыпочках подошла к месту побоища.

- Серок, Серок, - позвала она.

Опустившись на колени, погладила собаку, положила ладонь на ее бок.

- Нет, не дышит.

Подошла Яся. По щекам девочки слезы бежали ручьем.

- Серок, милый, как же мы теперь без тебя?

Поляна тоже не удержалась, расплакалась. Вспомнила, как принесла в переднике толстого лохматого щенка, какой он веселый был и озорной.

- Помнишь, мама, какой он маленький был? – Яся словно подслушала мысли Поляны. – А как он голову засунул в горшок со сметаной, и вытащить не мог, пришлось посудину разбить?

- Помню, конечно, помню. Жаль Серка, он же членом семьи нашей был.

- Он нас от волка спас, мама. Себя не пожалел.

- Да, доченька, спасибо ему.

Помолчали. Потом Поляна подняла собаку на руки и понесла к елке, под которой все они только что прятались.

- Вот тут пусть лежит, под елью. Похоронить мы его не можем, так пусть хоть не на глазах у всех валяется. Прощай, Серок!

- Прощай, песик, спасибо тебе!

- А теперь, Яся, пойдем, нужно торопиться. Те, кто открыл на нас охоту, пострашнее волка будут.

- Так это же сон, мамочка, - Яся уже почти забыла о своих страхах.

- Все равно, пойдем быстрей.

И они пошагали по еле заметной тропинке, которой так редко пользовались, что она почти заросла травой.

На рассвете беглянки уже подходили к деревне.

Утро в любой деревне наступает одинаково. Еще стелется по лугу за околицей туман, еще роса тяжелыми гроздьями капель  клонит к земле травинки, а заполошные петухи уже орут в каждом дворе, и каждый норовит перекричать остальных. В хлевах постукивают подойники, и коровы сытно и уютно вздыхают, млея от прикосновений хозяйкиных рук, которые освобождают от молока разбухшее за ночь вымя. Изредка залает собака – так, спросонья, не зло, а скорее для порядка.

У Поляны сердце сжалось от всех этих таких знакомых, но уже Бог весть, на какое время потерянных, деревенских звуков. Яся, переживая то же, сжала матери руку.

- Мама, а куда же мы дальше пойдем? У кого про горы спрашивать станем?

Поляна задумалась. Постучаться в крайнюю хату? Но кто знает, как встретят незнакомок, да и смогут ли помочь! Не каждый селянин интересуется дальними странами. Некоторые за всю жизнь дальше околицы своей деревни не побывали. А кто же может знать дорогу к горам? Только тот, кто общается со странниками, слушает их рассказы, да на ус мотает. Таким человеком в селе был только трактирщик. Вот куда нужно идти – в трактир! Там и они  сами в глаза не бросятся, на случай, если Чужак искать их станет: мало ли народу по свету бродит! Верно, немало, только вот женщин среди них – единицы. А мать и дочь – и вовсе приметная парочка. Нет, так не годится. Нужно поостеречься.

- Слушай, Яся, я в деревню пойду одна. В трактир наведаюсь, постараюсь там все разузнать. А ты здесь, на опушке спрячься, и жди меня. И не возражай! – Поляна не дала дочери и рта раскрыть. – Я скоро.

Она подобрала повыше подол, чтоб не намочить в росе, и прямо через луг зашагала к деревне.

Деревенская улица уже ожила, очнулась от сна. То тут, то там отворяли ворота, чтобы выпустить скотину. Видимо, сегодня стадо собирали впервые после зимы. Застоявшиеся в хлевах буренки взбрыкивали и скакали, словно телята, разминая ноги, шалея от запахов теплой земли и пробивающейся из нее зелени. Конечно, по-хорошему, на лугу, кроме старника, поесть коровам было нечего, ведь молодая трава только-только начала пробиваться на свет. Но весенний дурманящий дух был лучшей приправой к зимовалой траве. Вот и радовались коровы, вот и улыбались хозяйки, провожая в стадо своих любимиц.

Поляна шла по улице и досадовала сама на себя: худшего времени, чтобы незамеченной появиться в деревне, придумать было нельзя. От каждой калитки ее провожала взглядом пара, а то и две, глаз. Кто она? Откуда появилась эта незнакомка? Деревенские кумушки уже вострили языки, чтоб посудачить об этом с соседками.

Но вот, наконец, и трактир. И, конечно же, двери его еще заперты. Поляна, не решаясь привлечь к себе внимание еще и стуком в дверь, присела на сложенные у плетня бревна. Придется подождать.

Вот пастуший рожок рассыпал свою мелодию в конце улицы. Вспомнив знакомые звуки, ему ответили коровы. Стадо прошествовало мимо странницы, обдавая ее терпкими запахами молока и навоза. Вот, наконец, загремел засов на двери трактира, и она распахнулась. Заспанный хозяин, позевывая и почесываясь, лениво ответил на приветствие Поляны и впустил ее в помещение.

В трактире было пусто, если не считать храпящего в углу на лавке мужчину.

- Чего изволите? – трактирщик уже повязал фартуком толстое брюхо.

- Мне бы, - и тут Поляна с ужасом вспомнила, что у нее нет денег.

Их у нее отродясь не бывало, как не бывало и надобности в монетах. Все, что необходимо было в немудреном деревенском быту, производилось в каждой семье. В крайнем случае, нужные вещи можно было выменять на продукты у заезжих коробейников.

- Я посижу тут у вас, можно? Мне нужно дождаться одного человека.

- Уж не того ли? – трактирщик мотнул головой в сторону лавки. – Он тут еще с вечера объявился, все выспрашивал, не появлялась ли в деревне дочка с матерью. А у нас пришлых женщин, почитай, с прошлой осени не видывали. Да, точно, осенью приходила одна странница. У меня останавливалась. Два дня прожила. Вся деревня приходила ее рассказы слушать. И селянам хорошо, и мне – барыш. А ты откуда идешь, издалече?

- Издалече, добрый человек, издалече, - у Поляны губы онемели от страха, еле шевелились. Она, не отрываясь, смотрела на спящего мужчину.

- Может, тебе кваску принести, красавица?- трактирщик никак не хотел упускать возможности заработать.

- Ну что же, принеси.

Только за трактирщиком закрылась дверь, Поляна опрометью выскочила на улицу. Бежать! Как можно скорее! Надо же так вляпаться! Хоть бы трактирщик подольше за квасом ходил, хоть бы не проснулся тот, кто ищет их с Ясей!

Ноги несли перепуганную женщину в сторону, противоположную той, откуда она пришла, но Поляна не замечала этого. Только бы скорее оказаться подальше от трактира, только бы скорее…

Но вот последняя изба осталась за спиной, и Поляна перевела дух. Но где же луг, где же лес, где же дочка? Она стояла на берегу озера.

Ну вот, не хватает только заблудиться! Поляна в досаде стукнула кулаком по огромному серому валуну, бугрящемуся у самой кромки воды.

- Что, милая, помощь нужна?

Поляна отпрыгнула от «говорящего» камня, но тут же улыбнулась своему испугу: из-за камня появилась одетая в серое платье женщина. Возраст ее определить было трудно. Не тронутое морщинами красивое лицо не гармонировало с мудрыми, многоопытными глазами.

- Вижу, милая, ты чего-то боишься. Не меня ли? Нет, конечно, я же не страшная, - женщина улыбнулась. – Ты, ясное дело, нездешняя, иначе знала бы обо мне и радовалась тому, что меня увидела. Я тебе плохого не сделаю. Вижу, сердце у тебя доброе, душа чистая. Помочь я тебе хочу.

- А ты кто?

- Я-то? – женщина усмехнулась. – Я – камня этого хранительница.

- А зачем его хранить-то, не убежит, поди.

- Убежать – не убежит, а в озеро уйти может.

- Как это?

- Камень этот не простой. Он - оберег всего села. Если в деревне все хорошо – то и камень на месте. А если жителям села беда грозит, камень сползает в озеро. Если же селяне дела неправедные творить станут – камень под землю уходит. Бывали годы, когда над поверхностью одна только макушка его торчала, пока люди не одумывались, да беззакония творить не переставали. А добрым людям камень помогает желания исполнять. Вот положи-ка на него ладони. Чувствуешь, какой он теплый?

- Да, руки словно в теплую воду окунулись.

- Вот, а если злой человек камня коснется, он ему ледяным покажется. Ты – добрая, можешь желание свое камню высказать.

- Мужа своего я хочу отыскать, да вот не знаю,  куда идти, в какую сторону.

- Хорошо, закрой глаза и жди. Камень тебе ответит.

Поляна послушно закрыла глаза и навострила уши. Однако ответ пришел совсем не так, как она ожидала. Вдруг в голове у нее стали возникать картинки.

- Ты рассказывай мне, что видишь,- прозвучал голос женщины-хранительницы. – Я помогу тебе разобраться.

Поляна, как завороженная, начала описывать то, что видела.

- Горы высокие, поросшие лесом. В лесу – замок с башнями, я его уже видела однажды, когда о муже ворожила. А вот роща светлая, березовая. Поляна на ней, а посреди поляны – три камня. И – будто звон колокольный, а колокола не вижу. Все. Теперь – только чернота…

Поляна разочарованно открыла глаза:

- Ничего не понятно.

- А я на что? – улыбнулась хранительница. – Сейчас я тебе все растолкую. Мужа своего ты найдешь в замке, что стоит в лесу на высоких горах.

- Я так и думала! Но как найти эти горы?

- А вот тут тебе помогут коридоры во времени. Если попадешь в нужный коридор, то в считанные секунды преодолеешь расстояния, которые обычным путем не одолела бы и за годы.

- Заманчиво. Только где они, эти коридоры?

- Тот, что тебе нужен, находится в Самозвонной березовой роще.

- Какой-какой?

- Самозвонной. В этой роще, если тихо стать, да руки к березе приложить, колокол услышишь, хотя колокола вроде бы и нет. Вот в этой роще – поляна с тремя камнями. Камни – двери во временные коридоры. Встанешь на камень – и за секунды перенесешься на много-много миль. Вот только на этой поляне – три камня, значит, вход в три временных коридора. А какой из них тебе нужен – не узнаешь, пока в него не попадешь.

- Ну, ничего, три – не тридцать три. В конце концов, можно каждый попробовать. А как же мне рощу самозвонную найти?

- Тут она, недалече. Ты у людей поспра…

Хранительница не успела закончить фразу – камень быстро пошел под землю. Женщина обняла камень руками, ее серое платье слилось с ним – и хранительница исчезла. Камень ушел в землю наполовину.

И в то же время сердце Поляны словно молнией опалило: «Яся!»

- Доченька моя милая, что с тобой? – Поляна, не разбирая дороги, кинулась обратно к деревне и дальше, вдоль околицы, к лугу, к опушке леса, где оставила дочь.

- А вот и квасок, красавица! Холодненький, из погреба, - трактирщик прикрыл за собой дверь, обтирая фартуком запотевшие бока кувшина.

- Хм, а куда же она подевалась?

- Кто – она? – мужчина, только что спавший в углу на лавке, уставился на хозяина.

- Странница тут только что была, красивая такая бабенка. Я вот ей кваску принес, а ее и след простыл.

- Странница, говоришь, красивая? А она одна была, или еще с кем?

- Да вроде одна.

- Ну-ка, опиши мне ее подробнее.

- Я ее как следует и не запомнил. Высокая, стройная, молодая еще, а глаза – синие-синие! Говорила, что ждет кого-то. Видно, решила не ждать, ушла.

- А скажи-ка, любезный, часто ли у тебя странницы останавливаются?

- Нет, последний раз прошлой осенью проходила одна, старуха совсем.

- Так, это она. А ждала, видимо, дочь. Но почему ушла и – куда? Вот что, любезный, сыщи-ка мне эту странницу, далеко она уйти не могла. А заодно и дочку ее, может, найдешь. Девчонке пятнадцать лет, на мать похожа. Найдешь – тащи их сюда, в обиде не будешь, - незнакомец вытащил из кармана тяжелый кошелек и подбросил его на ладони.

Монеты заманчиво зазвенели. Трактирщик сразу засуетился, стянул с себя фартук и, алчно оглядываясь на кошелек незнакомца, выскочил за дверь.

Деревенские кумушки, проводив коров в стадо, все еще стояли у калитки и судачили между собой. К ним-то и подскочил трактирщик.

- А что, бабоньки, не видали ли вы странницу, что из трактира моего недавно вышла?

- Как не видать, видели, конечно. Она что, заплатить тебе забыла?

- Да вроде того. А куда она пошла, в какую сторону?

Одна из селянок подмигнула остальным и показала рукой в тот конец улицы, откуда Поляна пришла.

- Терпеть не могу этого толстопузого, - пояснила она соседкам, когда трактирщик отошел шагов на двадцать. – Мужика моего зельем спаивает, а сам так и норовит меня ущипнуть, за что помягче. Пусть побегает впустую, может, жир-то свой и растрясет.

А трактирщик уже мчался к околице, к лугу, удивляясь, что все никак не догонит ушедшую странницу.

Солнце давно уже встало из-за горизонта, жаворонок серебряным колокольчиком повис в небесной синеве, стадо вышло из деревни на луг, покрыв его буро-зеленое полотно пестрыми заплатами.

Ясе надоело ждать. « И чего я тут сижу одна, чего прячусь? Деревня наша вон, где осталась! Чужак теперь не догонит нас, - думала девушка. – Пойду-ка к пастуху, поговорю с ним. Может, узнаю, в какой стороне горы».

И Яся направилась к стаду. Пастух, крепкий еще старик, устроился на высокой сухой кочке и наигрывал на рожке незатейливый мотивчик.

- Здравствуй, дедушка, - Яся поклонилась старику. – Давно ли стадо собрали?

- Да нынче первый день после зимы пасу. А ты кто же такая будешь? У нас в деревне я, кажись, такой красавицы не примечал.

- Я из села, что за лесом, - Яся простодушно улыбнулась доброжелательным дедовым морщинкам. – Мы с матушкой отца ищем. Его уже десять лет дома нет, пропал куда-то.

- Э, девонька, за десять лет много воды утекло! Жив ли отец твой?

- Жив, наверное. Знахарка наша, бабушка Поветиха, ворожила на него и сказала маме, что жив отец и искать его надо у высоких гор. Ты, дедушка, случаем, не занешь, где эти горы, в  какой стороне?

- Нет, милая, я хоть и живу уже на свете долго, а про горы ничего не слыхивал.

- У кого же спросить, дедушка? Может, у трактирщика?

- С ним лучше не связываться, недобрый он человек, корыстный. Если и знает что, за так не скажет, платы потребует. А велика ли у тебя казна?

- Да у меня денег отродясь не было, - рассмеялась Яся.

- Ну вот, и я тебе про то же, - старик задумался. – Я тебе вот что скажу: в деревне нашей вряд ли кто тебе поможет. А вот слыхивал я от добрых людей, что живет тут неподалеку цыганка одна. Она многое знает, может, и тебе дорогу подскажет.

- Где же ту цыганку искать, дедушка?

- А ты иди вон туда, к речке. Там в камышах мой челн стоит. Бери его и греби вверх по течению, да по сторонам поглядывай, да излучины считай. Аккурат за пятой излучиной на другом берегу растут у обрыва два дуба-великана. А за ними – березовая роща. Самозвонной она называется. Березы в ней высоченные, да ровные, одна к одной. У дубов тропинка начинается – иди по ней, к цыганке-то и придешь.

- А как же челн твой, дедушка?

- Ты его от берега оттолкни подальше, он сам ко мне по течению приплывет, - улыбнулся пастух.

На краю луга показался невысокий толстый человек. Приставив ладонь козырьком ко лбу, он вглядывался вдаль.

- Смотри-ка, трактирщик! – пастух удивленно уставился на толстяка. – Эй, ты чего тут делаешь?

Трактирщик обернулся на зов, увидел рядом с пастухом Ясю и вприпрыжку помчался к стаду. Шумно переведя дух, он с головы до ног оглядел девушку. Молода, красива, светловолоса – она! А где же ее мать?

- Послушай, красавица, мне велели тебя в трактир привести, - схитрить у трактирщика ума не хватило, он рубанул напрямик.

- Кто велел - мама?

- Какая там мама – постоялец мой. Он и матушку твою велел разыскать и к нему доставить.

- Я не пойду с тобой, мне мама приказывала ее дождаться.

- Еще как пойдешь! – трактирщик грубо схватил Ясю за руку и потянул за собой.

- Отпусти девчонку, прохиндей, - вступился за Ясю пастух.

- Ты у меня поговори еще, - огрызнулся трактирщик. – Забыл, сколько ты мне должен?

Пастух сконфуженно замолк и отвернулся. Трактирщик, хоть и не вышел ростом, был довольно силен. Он клещом вцепился в руку Яси и потянул ее к деревне.

- Мама! – девушка безуспешно рвалась из цепких мужских рук.

Ноги ее скользили по мокрой прошлогодней траве, и шаг за шагом ей приходилось уступать грубой силе.

Поляна выбежала из-за деревьев, когда трактирщик уже доволок Ясю до околицы.

- Стой, стой, я тебе говорю! – Поляна изо всех сил старалась сократить разделяющее их расстояние.

- А вот и мамаша пожаловала, - обрадовался трактирщик. – Беги за нами следом. В трактире и тебя ждут, и дочку твою.

Безотчетная ярость охватила Поляну. Она протянула руки вперед, словно это могло помочь ей остановить злодея. И вдруг…

Поляна сама не поняла, как все произошло. Вся злость ее, ярость, отчаянье собрались в сгусток энергии и, пробив ладони, понеслись вдогонку трактирщику. Тот и глазом не успел моргнуть, как оказался сбит с ног и оглушен неведомой силой.

Яся выдернула свою руку из обмякшей ладони мужчины и кинулась к матери. Поляна оторопело разглядывала свои ладони.

- Мамочка, бежим скорее! Бежим к реке, там – челн.

ГЛАВА 9.

Что на свете может сравниться с костром? Чудо, доступное каждому, магия в повседневности, праздник в череде буден. Загадочный и бесхитростный, дарящий тепло огня  и общения, сказка, рассказанная ночной рощей!

Яся подкинула ветку, огонь взметнулся вверх, освещая лица матери и старой цыганки.

- Зельфа, а почему роща Самозвонной зовется?

Не сразу ответила цыганка. Наклонилась к костру, ловя отблески пламени монетками мониста. Поворошила угли палкой, запуская в небо сноп искр.

- Давно, очень давно жило неподалеку от этих мест  племя. Правила им Огда, молодая, но мудрая владычица. В одной из схваток с воинственными соседями ее воины отбили у них  пленников – старцев седых. Сказывали старцы, что шли они издалече, из-за гор высоких, из-за морей теплых, да попали в плен. В благодарность за освобождение подарили старцы Огде три ларца. В одном ларце – письмена старинные, в другом – серебряный крест, а в третьем – колокол. С тех пор берегли те ларцы пуще глаза, как обереги племени. Колокол повесили на березу в светлой роще.

Вскоре нагрянула беда. Налетели вороги лютые, жилища сожгли, людей полонили. Колокол в ту пору сам собой звонил: то ли о беде рассказывал, то ли оплакивал погибших.

Решила тогда Огда уйти с насиженного места с остатками племени. Однако воины не согласились последовать за стариками и женщинами. Остались они в березовой роще, чтобы встретить врагов. Самый храбрый из воинов, Вирь, так сказал:

- Оставь, Огда, колокол на березе. Коли поляжем все в битве, все равно помогать будем племени, о беде оповещать.

Привела Огда свой народ сюда, на речку Гордянку, к двум дубам, к березовой роще. Ни один из оставшихся воинов не вернулся в племя. Полегли все в неравной схватке. Только с той поры, как быть беде – звонит в березовой роще невидимый колокол, предупреждает. Многие тот колокол искали, да только никто его не нашел.

- А ты, Зельфа, ты искала?

- Нет, искать не искала, а слышать – слышала. Ох, лучше бы и не слышать его никогда!

- Как это было? Зельфа, милая, расскажи! – Яся схватила цыганку за руку.

Та поежилась, кутаясь в цветастую шаль, долго молчала. Потом все же начала:

- Давно это было, ох, давно. Молодая я была, красивая, горячая. И любила тогда атамана разбойников по прозвищу Бесово Стремя. Шайка милого моего как раз в этой роще и обосновалась. Вот уйдут, бывало, разбойнички на дело, а меня с собой не берут. А мне меж берез не скучно, они словно сестрички  мне. Любуюсь их  красой, белые стволы обнимаю, по коре шелковистой глажу. И чудится мне, будто колокол звучит, как ладони к березе приложу. Тихо так звучит, еле слышно.

Как-то днем, когда разбойнички отдыхали после ночи лихой, вдруг ударил колокол громко и тревожно. У меня сразу сердце в пятки упало – беда! Я – к атаману, разбудила его, но объяснить ничего не успела. Налетели стражники, порубили разбойничков всех до единого. Только мне, да атаману уйти удалось.

А колокол все не умолкает, звонит, да только одна я его слышу. Поняла я, что не разбойников колокол предупреждал, большая беда всему народу грозит. Стала я уговаривать Бесово Стремя к людям пойти, предупредить их, а он только засмеялся в ответ:

- Что, цыганка, погибели моей хочешь? Нет, Зельфа, уйдем мы с тобой тайными тропами, про которые я один знаю. Вот только клад свой откопаю, я его здесь, у болота схоронил.

Стал атаман свой клад искать, а найти не может. Разозлился он, даже про меня забыл. Бросился к тайной гати, а тут – туман поднялся. С тех пор я его больше не видела, утонул в болоте, должно быть.

- А что с тобой стало, Зельфа?

- Я к людям пошла. Молодая была, горячая, в добро верила. Про колокол им рассказала. А они решили, что я от страха умом тронулась. Вернулась я тогда в рощу, с тех пор и живу здесь одна.

- А колокол? Колокол больше не звонил?

Цыганка не ответила. Жутковатая тишина повисла над костром. И вдруг тихо и тревожно ударил колокол.

На другое утро Зельфа показала беглянкам поляну с тремя камнями. Про временные коридоры ей ничего не было известно, а камни она давно приметила, гуляя по роще.

- Мама, - Яся в замешательстве взглянула на камни, - а на который из них нам встать нужно?

- Этого, доченька, я не знаю. Придется рискнуть. Вставай на любой.

- Погоди, погоди, давай вместе встанем, вот на этот, рыжий. Только одновременно, а то растеряемся еще.

- Спасибо тебе, Зельфа, за помощь. Может, свидимся еще.

Взявшись за руки, мать и дочь одновременно шагнули на рыжий камень и – исчезли. Зельфа протерла глаза – никаких следов! Постояв минуту у камней, цыганка повернулась и пошла к погасшему костру. Однако, не дойдя до поляны, она услышала лай собак и мужские голоса. Цыганка осторожно выглянула из-за куста шиповника, только-только начавшего распускать почки, и увидела у кострища трех мужчин. Одного из них она не знала, двух других видела в ближнем селе. Это были трактирщик и пастух.

Трактирщик замахнулся на старика и прошипел:

- Ну, где же твоя цыганка, поганец? Ты же к ней послал дочку с матерью? Говори, иначе хуже будет!

Пастух беспомощно переминался с ноги на ногу и мял в руках шапку.

- Я им только сказал, что цыганка все знает, дорогу к горам указать сможет.

-  Ладно, не будем терять времени, - прервал его незнакомец. – Мужикам я заплатил достаточно, собаки у них хорошие: цыганку эту и ее гостей они без труда найдут. Уйти бабам некуда, обложим их здесь, как волков. Найдем – и конец им всем.

- А цыганка? Ее-то за что?

- А так, за компанию, - захохотал незнакомец. – Зажилась старая ведьма на свете.

Дальше Зельфа слушать не стала. Лай собак становился все громче, так что искушать судьбу она не захотела. Бесшумно скользя между березами, старуха бегом вернулась на поляну  и встала на рыжий камень.

Ни один волосок не шевельнулся в ее волосах, ни одна монета не звякнула на груди. Зельфа стояла на камне, а вокруг, насколько хватало глаз, расстилались безбрежные желтые пески. Ни кустика, ни деревца, только двойная цепочка следов тянулась от камня к ближайшему бархану. Гор не было и в помине.

Зельфа сошла с камня, утопая по щиколотку в песке, отошла от него на несколько шагов. Что делать? То, что Поляна выбрала не тот камень, ей было ясно. Поскитавшись с разбойниками по свету, она многое знала. Знала и то, что пустыня не может быть рядом с покрытыми лесом горами.

Как быть? Вернуться назад? Но, во-первых, она сразу же попадет в руки погони, а тогда добра – не жди. Во-вторых, кто же остережет ушедших в пески мать и дочь, кто поможет им? С другой стороны, уйти от камня, рядом с которым не было никакого ориентира, значило затеряться в безводной пустыне. Это – верная смерть. Ну, зачем, ах, зачем ушли от камня Поляна с Ясей!

И все же цыганка решила идти за ними. Пока не поднялся ветер, пересыпающий песок с места на место, можно было догнать путниц и вернуться с ними к камню по своим следам. Только нужно было спешить.

Зельфа подоткнула повыше юбку и побрела, увязая в песке, к вершине бархана. Поднявшись на гребень, она увидела далеко впереди две фигурки. Нет, не догнать их ей, старой! Цыганка приставила ладони ко рту и закричала, что было сил:

- Эй, Поляна, Яся, стойте!

Ее не услышали. Зельфа кричала снова и снова, но без результата. И тогда она запела. В песне ее старческий голос преобразился, набрал силу. А может, попутный ветерок подхватил мелодию. Свершилось чудо: Поляна остановилась, обернулась и увидела на верхушке бархана знакомую фигуру.

- Стой, Яся. Смотри – Зельфа! Видно, что-то случилось, раз она за нами пошла. Давай вернемся и узнаем, в чем дело.

Мать и дочь повернули назад. И вовремя: легкий ветерок, подхвативший песню цыганки, крепчал с каждой секундой. Вот он уже начал срывать песок и швырять его сначала под ноги, а потом и в лицо идущих навстречу женщин. Цепочка следов оказалась засыпанной в два счета. Если бы на вершине бархана не маячила сухопарая фигура в пестром одеянии, Поляна ни за что не отыскала бы дороги назад!

Но вот, наконец, и Зельфа. Поляна тревожно заглянула цыганке в глаза.

- Что случилось?

- Нас ищут, всех троих. Хотят убить.

- Но они же не знают о временном коридоре, им нас не догнать!

- Так-то оно так, да только придется нам возвращаться. Разве вы не поняли, что выбрали не тот камень?

- Почему не тот? Вот же горы, рукой подать! – Поляна обернулась, но не увидела никаких гор. А только что они с Ясей видели их четко.

- Знаешь, Поляна, вы пошли за миражом, - цыганка покачала головой. – Вовремя я вас остановила. Без воды, да еще в песчаную бурю, вы бы точно погибли в пустыне.

- Что же нам делать, Зельфа? Научи!

- Нужно возвращаться и пробовать другую дорогу. Давате-ка быстрее к камню, пока его песок не засыпал!

Все трое кубарем скатились с бархана и остановились в двух шагах от камня.

- Сейчас нам возвращаться в рощу нельзя: те, кто нас ищут, еще наверняка там. Нужно подождать до вечера.

- А те временем песок камень  засыплет! – Яся озабоченно разглядывала камень, который уже наполовину скрылся под песком. – Как мы его потом найдем?

- Давайте сядем вокруг камня и возьмемся за руки. Даже если песок его засыплет, сходясь к центру круга, мы отыщем камень.

- Верно, Поляна, дельное предложение.

Как же долго тянется время! В пустыне на песке сидеть – это тебе не в тенистом лесу прохлаждаться. И как хочется пить! Последняя капля взятой в дорогу воды давно уже выпита. Нос, рот, глаза забиты противным колючим песком, а до вечера еще так далеко! Ветер посвистывает так однообразно, так монотонно! Глаза закрываются сами собой, нет сил даже пошевелиться. И вот уже в ушах слышится тихий и вкрадчивый зов. Это властительница миражей, дурмана, снов – Миург – зовет.

- Я избавлю вас от страданий и мучений. Выдавите из себя остатки воли, закройте глаза и ни о чем не думайте, ни о чем не вспоминайте. Только ласковые видения и нежный сон, сон, сон…

Нет сил сопротивляться. Яся закрыла глаза: как хорошо! Она снова на берегу родной реки, ее холодные струи облизывают опущенную в воду руку. А рядом – подружки. И – Он, незнакомый, сильный, сероглазый, черноволосый…

Вокруг Зельфы шелком пузырится шатер. Пушистые ковры манят уютной негой. На низком столике – серебряный кувшин с вином, бока его запотели. Молодой и веселый, Бесово Стремя улыбается белозубо и бесшабашно…

Поляна вышла из раскаленной кузницы на ветерок. Он тихий, прохладный, такой нежный. А руки Славеня еще нежнее. Он обнимает ее сзади за плечи, целует волосы, шею…

Славень! Поляна вздрогнула и очнулась от грез. Нет, нельзя поддаваться им, нужно встряхнуться, нужно вынести все невзгоды, но найти мужа, найти Славеня!

- Эй, очнитесь, солнце уже низко! – трясет она за плечи дочь и цыганку.

Те, хоть и с трудом, возвращаются в реальность. И – вовремя! Еще одна минута, еще один шаг – и они бы никогда уже не вернулись из царства грез – Миургии. Не нужны бы им стали ни вода, ни еда, ни одежда. С полузакрытыми глазами, оборванные, высохшие бродили бы они по пустыне, как многие сотни ушедших из реальности. И казалось бы им, что живут они полной жизнью среди изобилия и наслаждений.

Между тем, солнце резко скатывалось за горизонт. Вот уже только полоска неба алеет над барханами. И, наконец, - полная темнота, пронзенная только булавками звезд.

- Пора!

Нащупали камень, смахнули с него песок, одновременно наступили.

… Ночь, тишина, роща белоствольных берез. Глухо звучит колокол.

Продрогшая цыганка сидела под деревом и наблюдала, как истончается черное покрывало ночи, как меркнут звезды, как проступают, прорисовываются четче силуэты деревьев. Огонь она не разжигала: боялась привлечь к себе внимание.

Поляна с дочерью, сразу переступив с камня на камень, едва успев попрощаться, давно уже исчезли из рощи. Кто знает, где они теперь? Правильно ли выбрали временной коридор? Яся звала Зельфу с собой, но та отказалась: зачем старухе пускаться в дальнее путешествие, становясь для них обузой в пути?

Больше всего не любила цыганка это время суток – ни день, ни ночь. Заря еще не нанесла первые мазки на холст неба, и все кругом было такое серо-черное, тусклое, невыразительное! Тоска – вот с чем можно было сравнить предрассветную безысходность.

Зельфа погладила белую гладкую кору – сколько воспоминаний связано с этими березами! Да, по сути, теперь вся ее жизнь – только воспоминания. Впереди она не видела ничего хорошего: болезни, дряхлость, смерть. Никому она не нужна, да и ей никто не нужен.

Ну что ж, ночь оказалась хорошей советчицей. Цыганка в последний раз взглянула на рощу, улыбнулась чуть порозовевшему боку облака и встала на рыжий камень. Да, там, в пустыне, ждало ее царство грез, вкрадчивый голос Миург звал ее, обещая блаженство. Там она будет счастлива, по-прежнему молода и красива. Там встретит она своего желанного атамана, и никто не помешает им любить друг друга до самой смерти.

ГЛАВА 10.

Славень сидел у окна и задумчиво глядел вдаль. Взору его открывался давно уже надоевший вид горного ущелья. Далеко внизу, так далеко, что даже шум воды не долетал, пенилась река, зажатая с двух сторон отполированными скалами. Выше, с каменных уступов, бородами свисал мох. Трава здесь не росла, ей не хватало света. Ближе к солнышку рос лес. Как он отличался от родных берез, от светлых, пропитанных запахом смолы и хвои, сосновых боров, от кудрявых дубов! Темные ели теснились так близко друг к другу, что ветви их образовали один сплошной шатер. Нижним веткам не перепадало ни лучика солнца, поэтому они быстро теряли хвою, высыхали и становились легкой добычей ветра, частенько бедокурившего в горах. Да, прогулка по такому лесу не сулила удовольствия!

На уступе скалы, прямо над пропастью, высился замок. Стены прочные, под стать окружавшим его горным породам, были неприступны. Круглые сторожевые башни по углам щерились амбразурами, готовые в любой момент обрушить на незваных гостей тучи стрел. Самое главное, что отличало замок от сотен ему подобных, было то, что к нему не вело ни одной дороги. Даже тропинки не было видно между деревьями. Ворот тоже не наблюдалось.

Здесь, в этом неприступном бастионе, обитал теперь Славень. А в памяти его все теснились березы у околицы родного села, крыльцо родного дома, который он покинул десять лет назад.

Тогда, дождливым осенним утром, он знал, что уходит из дома навсегда. Он не хотел уходить, бросая любимую жену, малышку-дочь, но должен был сделать это. Должен!

Славень нахмурился, прикрыл глаза, вспоминая…

Отец умирал. Сомневаться в этом не позволяли его запавшие, обросшие бородой щеки, заострившийся нос, блуждающие полубезумные глаза, посиневшие губы. Видимо, боль – страшная, пронзающая насквозь  боль – мучила его не один час, а может, и день. Дыхание с хрипом и бульканьем вырывалось из груди. Крупные капли пота стекали со лба.

- Сын! – глаза старика остановились на вошедшем в избу Славене. – Подойди скорее. Дай руку.

Славень переминался у порога, вглядываясь в такое знакомое лицо. Если бы он сказал, что любил его, то покривил бы душой. Всю жизнь он боялся отца, стыдился его, бунтовал против его воли. Даже проклят был родителем, ослушавшись его и женившись на Поляне. И вот теперь перед ним на лавке лежал обессилевший, такой жалкий и одинокий старик!

Славеню стало до боли жалко отца. Он все ему простил, забыл все, что их разделяло. Шагнул к лавке, опустился на колени.

- Отец!

Судорога передернула губы старика, пальцы его бесцельно зашарили по одеялу. Наконец, справившись с волной боли, он взглянул на сына. Взглянул так, как утопающий смотрит на соломинку.

- Сын, помоги мне…

- Но как, отец?

- Помоги мне… Умереть. Дай руку.

Старик ледяными пальцами сжал теплую руку сына.

- Возьми. Возьми себе…

Рука отца вздрогнула и разжалась. Он потянулся всем телом и затих.

Славень удивленно посмотрел на свою ладонь: что передал ему отец? Ладонь была пуста.

Дар – или проклятье? – переданный ему перед смертью отцом, Славень ощутил на другой день после его похорон. Ночью ему приснился отец. Он гадко улыбался и подмигивал сыну.

- Ну что, сынок, бунтовал, презирал отца? Вот теперь сам таким стал. И будешь таким до самой смерти. Если сможешь умереть – ха-ха-ха!

Проснувшись в полном смятении, Славень решил сходить к Священному Дубу. Ему всегда становилось легко и спокойно возле этого могучего дерева, увешанного цветными лоскутками. Казалось, все Боги одновременно прячутся в его раскидистой кроне и утешают, помогают пришедшему сюда.

Тропинка петляла по берегу реки. Славень остановился и загляделся на темную воду. Так хотелось спуститься к берегу и окунуть в нее ладони!

- Зря я тогда не сделал этого!

 Мужчина у окна горько усмехнулся. Теперь он знал, что вода помогла бы ему, смыла хотя бы часть тайного проклятого наследства, которое вложил ему в ладони отец с последним вздохом. Но тогда он не знал о великой силе воды и пошел дальше, к священному капищу.

Вот уже и дуб показался за излучиной реки. Ветер играет лоскутами на его ветвях. И тут с ногами Славеня стали происходить странные вещи: они отяжелели, будто налились свинцом. Здоровенный мускулистый мужчина с трудом отрывал их от земли. Несколько шагов – и ноги совсем перестали слушаться.

Славень взглянул на дуб, рассчитывая почерпнуть от него силу, но вместо этого сердце его наполнилось неистовой паникой и отвращением. Ему стало так плохо, что он не смог устоять на ногах и рухнул на мокрую траву. Десятки голосов зазвучали в ушах, высоких и низких, тоненьких и басовитых. Но все они твердили одно:

- Уходи отсюда!

-Уходи!

- Теперь ты наш, наш, наш…

С трудом Славень поднялся на ноги и повернулся к дубу спиной. И тут его словно ветер подхватил и понес, как пушинку, прочь от священного дерева. Не прошло и минуты, как Славень был уже далеко, очень далеко.

«Дурак! – подумал мужчина у окна. – Нужно было уже тогда догадаться, что случилось!»

 Нет, он не догадался.  Переведя дух, Славень решил идти в кузницу. Там он разведет огонь, возьмет в руки свой большой молот – и все беды отступят сами собой.

Вот и кузница. Как положено, она стоит на отшибе, у околицы села. Никого нет. Помощники, поди, еще дома за столом сидят. Ну, да это и к лучшему: нужно прийти в себя, успокоиться.

Славень подошел к наковальне, потрогал ее и – отшатнулся. На наковальне неизвестно откуда возник маленький чертенок. Он скорчил смешную рожицу и показал кузнецу язык.

- Ну, чего онемел, детина? – чертенок явно издевался. – Не ожидал меня увидеть? Ничего, тебе теперь и не такое откроется. Папаша твой покойный знатным колдуном был, многое умел. Теперь ты – его наследник.

- Ты чего болтаешь, нечистый? – Славень хотел пристукнуть чертенка кулаком, словно муху, но тот проворно отскочил в сторону.

- А ничего я и не болтаю. Папаша помер? Помер! Ты его в это время за руку держал? Держал! Он тебе силу свою и знания передал? Передал!

- Ничего он мне не передавал, - Славень рассердился не на шутку. – Ничего…

И вдруг осекся.  Он вспомнил, как отец, держа его за руку, прохрипел перед смертью: «Возьми, возьми себе!» А сын потом разглядывал пустые ладони и недоумевал, что же хотел передать ему отец?

И тут Славень все понял! Как мог он забыть то, что в селе знает каждый мальчишка: колдун перед смертью сильно мучается, не может умереть, пока ремесло свое кому-нибудь не передаст. Но откуда мог Славень знать, что отец его – колдун?

- Э, врешь, парень, ты догадывался об этом! – мужчина у окна усмехнулся. – Потому и сбежал из дома. Вспомни, как отец с матерью в ночь полнолуния ходили в лес за травами, как варили что-то в глиняном горшке, пришептывая при этом непонятные слова. А черные петухи? Их никогда не ели, хотя кровью убитых птиц всегда была пропитана особая дощечка, прикасаться к которой строго-настрого запрещалось мальчонке. А нелюдимость родителей, их вечное стремление держаться подальше от соседей! А священный дуб – ведь отец ни разу не был возле него. Не хотел, а может, не мог приблизиться к дереву? Да, только слепой не увидел бы, что родители ведут себя необычно. И ты, парень, это видел, потому и тянулся к односельчанам, не хотел быть похожим на отца!

Чертенок поцокал копытцами по наковальне, привлекая внимание кузнеца.

- Слушай, детина, приходи сегодня ночью в дом отца. Там тебе все растолкуют.

К вечеру подморозило. Небо очистилось от туч, и полная луна царила среди бесчисленных звезд, милостиво освещая и землю с ее обитателями.

Славень шел по дороге, почему-то тревожась и оглядываясь по сторонам. Он не хотел, чтобы его кто-нибудь увидел.

Вот  дом отца. Ночью он выглядел еще более неприветливо, чем днем. Скрипучие ступеньки, незапертая дверь…

В горнице никого не было.

«Должно быть, что-то с головой, - подумал Славень. – Чертенок привиделся, какую-то ерунду плел. А я, дурак, решил, что это реальность».

Он облегченно вздохнул и повернулся к двери, чтобы уйти.

- Куда же ты? – голос был так знаком.

Славень обернулся и чуть было не лишился чувств. За столом сидел его отец! Отец, которого он только что похоронил. Лунный свет, не задерживаясь, проходил сквозь его тело, не оставлявшее никакой тени. Лицо было бледно, но глаза смотрели пристально и требовательно.

«Призрак?» - мелькнуло у Славеня в голове.

Отец щелкнул пальцами – и над столом, не касаясь столешницы, повисла горящая свеча.

- Ну, как, впечатляет?

«А ведь и вправду он колдун!» - Славень не устоял на подкосившихся ногах и плюхнулся на лавку.

- Нет, колдун теперь – ты!- отец явно прочел его мысли.

- Зачем? Зачем ты это сделал, отец?

- Э, ты еще не знаешь, какое это наслаждение – быть всемогущим! Радуйся, что тебе это досталось без всякого труда. А вот мне пришлось потрудиться, чтобы отшлифовать свой дар. Я многому научился сам. Одно плохо – помирать тяжело. Но ведь у меня было, кому передать свои знания! Ты тоже передашь, когда срок придет, дочери.

- Ни за что!

- Не зарекайся. Вот как начнет тебя ломать, ты света белого не взвидишь. Готов будешь сделать, что угодно, лишь бы освободиться от боли. Да, кстати, о ломке. Черные колдуны обязаны делать людям всякие пакости. Иначе их ломать начинает – боль невыносимая! Но это легко предотвратить: порча-другая на людей или скотину – и все как рукой снимет.

- Порча? Что ты говоришь!

- Подумаешь, испугался! Какой праведник выискался. Ничего тут страшного нет. На белом свете всегда были и зло, и добро. Это как день и ночь, одно без другого не бывает. Вот ты оказался на стороне ночи, на стороне зла. Поверь, это гораздо приятнее, чем быть слюнявым добрячком! Ты можешь очень многое, почти все! Тебе подчиняются стихии, тебе служат силы, о которых простые смертные и не догадываются! Ты – всемогущ! И всем этим тебя наделил я, твой отец. Это – мое наследство.

- А ты спросил, нужно ли оно мне, это твое наследство?

- Не кочевряжься, ты еще не понимаешь, какое богатство получил. Однако хватит разговоров. От твоего желания теперь ничего не изменится. Ты – черный колдун, смирись с этим! Знания уже сидят в тебе, как семечки в огурце, и только смерть освободит тебя от них. Но умереть ты не сможешь, пока не передашь их своей дочери. Или сыну, если Поляна расстарается, - и призрак рассмеялся.

- Но я не хочу, не хочу, не хочу быть черным колдуном!

- А тебя никто не спрашивает, хочешь ты, или нет. Ты – уже колдун, и имя тебе – Ворон.

Свеча погасла и исчезла бесследно. Призрак тоже растворился в лунном свете. Исчез и Славень – добрый малый, хороший кузнец. За столом сидел Ворон – колдун, обязанный творить зло.

Славень еще долго сидел за столом, не в силах принять обрушившееся на него несчастье. Мысли, одна мрачнее другой, теснились в голове. Что делать? Что делать?!

Перед его мысленным взором встали жена и дочь. Он не хотел причинять им зла! А разве сможет он делать гадости односельчанам, людям, которые всегда относились к нему с такой теплотой? Он вообще не может и не хочет никому причинять зло!

Но как избавиться от отцовского наследства? И вдруг Славеня осенило: он просто забудет все, что случилось! Просто сделает вид, что ничего не произошло. Неужели он не справится, не устоит?

Славень решительно поднялся с лавки и пошел домой. Осторожно, чтобы не разбудить Поляну, разделся и залез под одеяло. Теплое, такое родное и желанное тело жены привычно успокоило его. Он немного послушал ее сонное дыхание и смежил веки.

Поляна бесшумно скользила по избе, оберегая сон мужа. Как он, бедный, намучился за последние дни, сколько пережил со смертью отца! Пусть отдохнет. Женщина с любовью взглянула на спящего Славеня. Какое у него хорошее, доброе лицо! Вот только пара морщин прибавилась между бровями.

Поляна затопила печку, приготовила чугунок для каши, взяла в руки крынку с парным молоком.

«Приготовлю сегодня его любимую, пшенную», - подумала.

Но что это? Парное молоко сгустком шлепнулось в чугунок. Прокисло? Но как это может быть, ведь и часа не прошло, как она подоила корову!

Поляна удивленно разглядывала крынку, а Славень с болью наблюдал за растерявшейся женой. Колдун в доме – вот и молоко прокисло. И тесто не подойдет, пока он здесь.

Мужчина вскочил с лавки, торопливо натянул на себя одежду и, наскоро поцеловав жену, без слов выбежал за порог. Он был уже на полпути к кузнице, когда вдруг резкая боль пронзила его с ног до головы. С каждым шагом боль все нарастала, заполняя его, как вода заполняет сосуд. Славень с трудом добрался до кузницы, схватил большой молот и стал в ярости стучать им по наковальне, не желая сдаваться. Однако боль не только не отступала, но становилась все сильней, все невыносимей.

- А-а-а-а! – Славень словно обезумел, но боль не выплеснулась и с криком.

Свет померк в его глазах. Судорогой свело руки и ноги. Мужчина упал на пол и стал кататься, сшибая все, что ему попадалось. Боль была невыносимой!

И тут на наковальне снова возник чертенок.

- Слушай, детина, ты дурак – или притворяешься? Ну, сколько можно здесь все крушить? Ты разве не знаешь, что с тобой происходит? Ах,  ножки-ручки бо-бо! Так это и есть ломка. Нет, видно, ты не Ворон, а дохла ворона, к тому же безмозглая. Покопайся в своей голове, может, выудишь оттуда что-нибудь, что тебе поможет избавиться от боли!

В затуманенном сознании Славеня будто что-то щелкнуло, а мысли уже услужливо подхватили, передавая языку, слова заговора. Корчась от боли, в беспамятстве, он зашептал то, что возникло у него в голове, над горстью выхваченного из холодной топки пепла. Потом машинально дунул на ладонь – пепел разлетелся легким облачком.

Боль оставила его мгновенно. Только легкое головокружение напоминало о том, что он только что пережил.

- Ну вот, я же тебе говорил! – чертенок довольно подмигнул кузнецу. – Избавиться от боли проще простого. А лучше до нее не доводить, загодя позаботиться о себе.

- Кыш, окаянный! – Славень замахнулся на надоедливого советчика, готовый прихлопнуть его, словно муху.

- А теперь посмотри, что у тебя получилось, Ворон! – чертенок захихикал и исчез.

Дверь кузницы распахнулась, и на пороге показался помощник кузнеца, здоровенный парень по прозвищу Кувалда.

- Ты что это, Славень, на полу сидишь? – Кувалда удивленно уставился на мастера.

- Да вот, щипцы куда-то запропастились, - ляпнул тот в ответ первое, что пришло в голову.

- А, - Кувалда и не думал сомневаться в словах кузнеца, озабоченный собственным носом.

Он наклонился над кадкой с водой, разглядывая свое отражение.

- Надо же такому случиться – чирей вскочил прямо на самом кончике! А у меня сегодня свидание. Проклятье!

Чертенок,  выглянув из-за горна, подмигнул Славеню и снова исчез.

ГЛАВА 11.

Черная птица, сидящая на голой ветке дуба, опасливо косилась  в сторону одинокого путника, что расположился тут же, на поросшем лишайником камне. Промокшая, заляпанная грязью одежда не оставляла сомнения в том, что путь его был долог и утомителен.

Мужчина отломил кусочек от горбушки хлеба, который жевал без всякого удовольствия, и протянул птице:

- Что, тезка, поужинаем вместе?

Ворон презрительно вздернул клюв и отвернулся: с каких это пор ему предлагают объедки?

- Не хочешь? Ну, дело твое. Я, честно сказать, тоже есть не хочу. Вообще ничего не хочу. Впору помереть, да с этим тоже незадача.

Ворону надоело сидеть на ветке, он взмахнул крыльями и взмыл вверх.  Мужчина проводил его взглядом, вздохнул и тоже поднялся. Вот уже несколько дней прошло с тех пор, как оставил он родной дом, тайком, ни с кем не прощаясь. Решение уйти досталось ему с большим трудом, ведь сердце прикипело к жене и дочке. Но остаться он не мог, не мог позволить себе изломать жизнь любимым людям. Нет, он в одиночку понесет свое проклятие. Он унесет его как можно дальше от родного дома. Пусть думают, что кузнец Славень сгинул, умер. Да так оно и есть на самом деле. Теперь он – колдун. Ворон – одиночка.

Отцовское наследство открывалось ему не сразу. Нет, он не чувствовал себя всемогущим, как обещал отец. Скорее, растерянным и испуганным. Привычный мир изменился, словно перед ним, ранее обитавшим в одной маленькой комнатке, распахнулись двери бесчисленных хором. Ворон заглядывал в эти неизведанные хоромы, не решаясь войти, не зная, что его там ждет.

Вот вчера вечером он остановился на ночлег у большого озера. Место тихое, безлюдное. Вековые дубы подобрались к самой воде, утопив свои отражения  в холодной, по-осеннему прозрачной, настоянной на опавших листьях воде. Густой подлесок так увит, опутан ежевикой, что пробраться к воде довольно трудно. И только в одном месте, как по волшебству, открывается большая поляна, поросшая невысокой травкой с кое-где уцелевшими поздними цветами. Поляна плавно спускается к озеру, и травы ее плещутся в темно-коричневой прозрачной воде.

Ворон завернулся в плащ, уселся под дубом, привалившись спиной к его непоколебимому, надежному стволу, и прикрыл глаза. Ни есть, ни пить не хотелось. Ветер посвистывал в ветвях монотонно. Ворон уже начал придремывать. И тут…

Холодные капли упали ему на лицо, заставив открыть глаза.

- Хи-хи-хи-хи! – серебряными колокольчиками рассыпалось по воде.

Недалеко от берега, у слегка побуревших камней резвилась стайка девушек. Мокрые длинные волосы то веером расплывались по воде вокруг из симпатичных головок, то окутывали голые спины и торчащие соски грудей.

«И как это они в холодной воде не мерзнут?» - было первое, о чем подумал Ворон.

Серебристый смех снова прозвенел над озером.

- Эй, сестрички, что же вы замешкались? – одна из девушек шлепнула по воде ладонью. – Так мы его никогда не поймаем.

- Из наших сетей еще ни один мужчина не ушел, - возразила другая.

- Не уйдет, не уйдет, красавчик, - третья метнула горячий взгляд в сторону Ворона. – Ох, и натешимся мы с ним сегодня ночью!

Девушки дружно нырнули в воду, взметнув над ее поверхностью чешуйчатые рыбьи хвосты.

- Русалки! – Ворон протер глаза, не веря себе.

А внутренний голос уже нашептывал:

- Чего удивляешься? Ты теперь и не такое увидишь! Все сокровенные миры тебе откроются, ты для их обитателей – брат родной.

Из воды показались поднятые руки с тончайшей переливающейся водяной сетью. За ними вынырнули девичьи головки, плечи, груди.

- Ох, я уже сомлела вся! – самая нетерпеливая русалка подгоняла сестер. – Хватит уж копаться. Давайте кидать!

- Раз, два, три! – водяная сетка взвилась в воздух и полетела в сторону Ворона.

- Осторожно, опасность! – скомандовал невидимый учитель в голове, и Ворон выставил вперед руки, защищаясь от переплетенных водяных струй.

 Зеленое пламя рванулось из ладоней, остановило на лету сетку и сдернуло ее на землю, превращая в лужу. Пока Ворон с удивлением рассматривал свои ладони, перепугавшиеся не меньше его самого, русалки выволокли из-под коряги невысокого зеленоволосого старика. Водяной – решил Ворон, почти не сомневаясь в своей догадке.

- Дедушка, дедушка, он нашу сеть порвал, - обиженно стала жаловаться старику самая молоденькая из русалок, показывая пальцем на Ворона.

- Дедушка, помоги нам его в озеро затащить, - подхватила другая. – Он такой красавчик, пусть нас полюбит, всех по очереди. Я – первая!

- Нет уж, я его первая увидела, пусть меня первую любит! – третья готова была вцепиться в волосы сестре.

- Тише вы, вертихвостки! – водяной шлепнул ладонью по поверхности озера. – Как же это он от вашей сетки увернулся?

- А он ее огнем сдернул!

- Он как выставит руки вперед, а из ладоней – огонь!

- Сетка наша чуть-чуть не долетела!

- Э-э, внучки, глупые же ваши головушки! Разве вы не поняли, что это не простой человек, а колдун? Уносите-ка свои хвосты поскорее в омут, не то он вас за них повесит, да и высушит, как рыбешку мелкую.

Водяной ухнул с головой под корягу, а за ним метнулись и русалки.

- Ну, чудеса! – Ворон никак не мог поверить, что все это ему не привиделось.

Однако лужа на траве у его ног доказывала обратное.

Где-то за деревьями протяжно и тревожно кричала сова. Колючая изморозь впивалась в озябшие щеки. Ворон сидел у костра, грея натруженные за день ноги. В котелке побулькивала немудреная похлебка. А в голове ворочались тяжелые булыжники мыслей.

Вот уже около месяца отчаяние гнало Ворона неизвестно куда, лишь бы подальше от родного дома. Насколько хватало сил, Ворон противился своей новой сущности. Он обходил стороной деревни, добывая себе пропитание в лесу. Конечно, Ворон понимал, что долго так он не протянет: заходила зима, а с ней голод. Нужно было идти к людям. А вот этого-то Ворон не хотел больше всего. Он боялся причинить людям зло. Периодически посещавшие его ломки заставляли «лечиться» с помощью черных заговоров. Ворон, казалось, нашел выход,  наводя порчу на сорок да зайцев. Но с каждым разом нужно было усиливать «дозу», и чуткое зверье стало оббегать его стороной, не попадаясь на глаза. И вот настал момент, когда колдун понял: только общение с людьми может избавить его от испепеляющей боли.

Ворон помешал в котелке похлебку.

- Ну что, не надоело бегать? – голос отца заставил его вздрогнуть от неожиданности. – Ты же, вроде, не дурак, разобрался уже, что к чему. А одного так и не понял: нельзя есть одно только сладкое, без горького оно станет безвкусным и нежеланным. Нельзя жить только в радости: горе больше помогает духовному росту человека. А кто же помогает людям изведать горе, как не ты? И потом, для одних – это горе, а для других это же – счастье.

 Не веришь? А знаешь, скольких девок я осчастливил, привораживая им любимых? Для парней это, конечно, не мед, зато девка довольна. Или по-другому: начнет, бывало, меня ломать, так я какого-нибудь мужика к чужой бабе и присушу. Жена ко мне – помоги! Я ей – как избавиться от соперницы, а она мне – десяток-другой яиц, либо молока крынку. И ей хорошо, и мне.

 А уж от тяжкой хвори с помощью черных сил вылечить – это ли не благодеяние? Конечно, потом это лечение боком выходит тем же людям, или их детям – но это уже их проблемы.

 Да  ты вспомни-ка: в нашей деревне к знахарке бабке Поветихе только с пустячными бедами шли, а чуть случай посерьезней – ко мне, хоть и тайно. Думаешь, люди не знали, какой я силой обладаю?

А теперь эта сила – твоя. Смирись с этим и постарайся найти свое место в жизни.

- А может, прав отец? – Ворон стиснул ладонями готовую взорваться голову. – Сколько на свете колдунов и ведьм, я – только один из многих. Изменить что-то невозможно. Значит, нужно смириться и жить дальше уже в новом качестве. Решено!

До первого снега Ворон уже обосновался в старой избушке-развалюшке на окраине леса. По слухам, когда-то она принадлежала ведуну, но вот уже много лет пустовала. Жители ближнего села  вскоре привыкли к мрачному сероглазому мужчине, временами заходившему в их трактир. Трактирщица, разбитная бабенка, по секрету растрезвонила бабам, что, мол, не простой это человек, а колдун. И потянулись к Ворону за помощью и советом несчастливые жены, да нелюбимые девки.

Домовой давно уже перестал прятаться от Ворона. Это поначалу, приняв нового обитателя избушки за простого человека, он прикидывался то веточкой на полу, то валенком под лавкой, едва Ворон боковым зрением улавливал его движение и поворачивал голову посмотреть, что это там перемещается? Однако колдун есть колдун, ему многое открыто, многое ведомо, многое видимо.

Как-то Ворон, помешивая в чугунке похлебку, снова уловил движение у себя за плечами. Не поворачивая головы, он усмехнулся и сказал:

- Ну, чего ты прячешься? А то я не знаю, что ты у меня за спиной стоишь! Шустришь, братец, да неловок больно, - и Ворон быстро обернулся.

На него глянули испуганные голубые глаза.

- Стой, шустрик, я тебя вижу! Давай лучше знакомиться. Вот я – Ворон. А ты?

Застигнутый врасплох, домовой замялся: он не помнил своего имени. Да и было ли оно у домового? Когда он крошкой еще жил в лесу, его точно никак не называли. А потом, повзрослев и отправившись искать себе жилье, он так ловко прятался от людей, что никому и в голову не пришло нарекать его именем. К тому же он был невезучим: первый его дом сгорел, из второго ушли жильцы, не позвав с собой домового. Соскучившись в одиночестве, он пришел в эту избушку-развалюшку, как только в ней поселился человек.

- Ну, чего молчишь? Имени у тебя нет, что ли? Так пусть тебя Шустриком зовут.

И вот теперь Шустрик вовсю хозяйничал в избушке, помогая Ворону в делах – и бытовых, и колдовских. Был он смышленым и чутким, посетителей за версту угадывал.

- Эй, Ворон, чего расселся, к тебе девка идет!

И верно, через полчаса в дверь робко постучали.

- Входи, входи, красавица, не стесняйся.

Ту, что перешагнула через порог, красавицей назвать можно было разве что спросонок. Ярко-рыжие волосы только подчеркивали россыпи веснушек на щеках, носу и даже  на шее. Небольшой нос-репка, бесцветные редкие брови и ресницы, невыразительные глаза…

Услышав лестное обращение, девушка покрылась пятнами румянца и затеребила конец платка.

- Мне сказывали, ты колдун, дяденька…

- Вороном меня зовут. Зачем пришла?

- Замуж хочу.

- А никто не сватает? – догадался Ворон.

- Не сватает, - покорно согласилась девушка, и слезы повисли на бесцветных ресницах.

- Ну, а ты приглядела себе кого, или нет?

- Да мне бы хоть кого, не хочу в вековухах оставаться.

- Знаешь, чтоб кого-то приворожить, нужно сначала сделать выбор.

- Что ж, не поможешь мне? – девушка опустила голову.

- Отчего же, помогу. Тебя как зовут?

- Яся.

Сердце Ворона больно сжалось, он вспомнил свою кроху – дочку, оставленную жену. Поборов минутную слабость, колдун повернулся к девушке:

- Вот что, Яся, сделаем так. Через неделю полнолуние. Ночью, как только полная луна заглянет тебе в окошко, поставь на стол миску с водой, рядом – свечу так,  чтобы в воде и луна отражалась, и свеча. Потом садись у стола и жди. Тот, кого в воде увидишь, и есть твой суженый. Его и привораживать не надо, сам тебя полюбит. А коли не увидишь ничего, выйди на рассвете за калитку. Кто из ребят тебе первым встретится, того и приворожим. Согласна?

- Согласна, дяденька.

- Ну, вот и хорошо. Так что жду тебя через неделю.

Дверь за девушкой закрылась, а Шустрик, повертев головой, уже снова пророчил посетительницу.

На этот раз пришла не старая еще бабенка. Не успев переступить порог, она грохнулась на колени и поползла к лавке, на которой сидел колдун.

- Смилуйся, батюшка, помоги!

- Что случилось, бабонька? – Ворон поднялся, помогая женщине встать на ноги.

- Кобель-то мой, муж окаянный, опять со двора ушел. К ней ушел, к разлучнице-стервозе. А ведь как врет-то, как вывертывается, что твой уж! Я, говорит, к шорнику, уздечку новую для лошади присмотреть. Знаю я эту лошадь, кобылу сивогривую! Трактирщица наша, шалава бесова. Муж-то ее позапрошлым летом утонул, так она теперь мужикам нашим прохода не дает. Видно, сильно чешется промеж ног-то! Вот и олух мой попался: как вечер – так в трактир. Добро бы только пить ходил, так нет, нужно и под подол к этой сучке забраться! Помоги, батюшка, дай зелья остудного, или еще чего. Мочи моей нет, люблю я его, мужа своего окаянного!

- Постой-ка, а ты точно знаешь, что муж твой на сторону гуляет?

- Уж куда точней! Вчера, как только он за порог, я шубейку на плечи – и за ним. Иду, трясусь вся: вдруг обернется, да меня увидит. А он и не оглядывается, чуть не рысью в трактир бежит. Вошел внутрь-то, а я к окошку, поглядеть, что дальше будет. Трактирщица моего-то встречает, улыбается, чарку ему подает. Ну, он, конечно, не отказался – кто из мужиков от зелья того проклятого откажется! Пару глотков выпил, а она к нему так и льнет, так и прижимается: то грудью заденет, то бедром. А потом и вовсе обняла, стакан отняла и давай целовать моего-то.

- А со стаканом что?

- Со стаканом? Да ничего. Там еще немного вина оставалось, так трактирщица его в печку выплеснула.

- Ага, понятно, почему муж твой дорожку в трактир забыть не может. То, что налито, допивать нужно до дна, иначе трактирщица, выплеснув остатки в огонь, крепко к заведению своему мужика привязывает.

- Если бы только к заведению! Он, паразит, к хозяйке привязался. Смотрю, рукой ей под подол лезет, а та и рада, ноги пошире расставила. У, придушила бы сволочь эту своими руками! Верни мне мужа, батюшка, пособи в горе моем!

- Ну, что ж, не такая это сложная задача. Ты хочешь только мужа вернуть, или и разлучницу наказать?

- Конечно, наказать хочу! Чтоб у нее чирей на заднице вскочил, чтоб она ни сесть, ни лечь не могла, проклятая!

- Ладно, слушай меня внимательно. Как пойдет твой муж снова в трактир, ты иди за ним и в следы его сыпь сосновые иголки. А под порог трактира сыпь коры осиновой. Делай так три дня. Да сама не будь дурой, приласкай мужа, приголубь. Будете спать ложиться, ты себя с ног до головы почками березовыми натри, вот они, в мешочке. А в еду мужу – в кашу там, в щи – добавляй по нескольку зернышек овса. Все поняла?

- Поняла, поняла, батюшка!

- Ну, а с разлучницей твоей мы тоже поквитаемся. Как бросит муж по вечерам в трактир шастать, приходи ко мне на закате. Да принеси муки горстку, воды из своего колодца и иголку поострей.

- Принесу, принесу, батюшка!

Женщина прижала к груди мешочек с березовыми почками и попятилась к двери, не переставая благодарить Ворона.

Когда за посетительницей закрылась дверь, Шустрик высунул из-за печки довольную рожицу и заявил:

- Ну вот, теперь можно и яичницу пожарить. Поди-ка в сени, там бабонька лукошко с яйцами, да горшок с маслом оставила, - и домовой похлопал себя по брюшку, намекая, что пора ужинать.

ГЛАВА 12.

Метель швыряла в окна охапки снежинок, ломилась в дверь, посвистывала в трубе. Избушка-развалюшка кряхтела и стонала, присаживаясь на корточки под тяжестью снега. Скрипели над крышей ветки деревьев, изредка роняя обломанные сучья.

В такие глухие вечера Ворон ложился на лавку поближе к печке и закрывал глаза. Перед его мысленным взором сразу же открывались страницы книги – отцовского наследия, где были собраны все знания, накопленные старым колдуном.

Теперь Ворон  совсем уже смирился со своей новой ролью и с все возрастающим интересом постигал тайны колдовского ремесла. Новый заговор или ритуал он стремился опробовать скорее. Открывающиеся перед ним возможности будоражили кровь.

Если ему что-то было непонятно, являлся отец с готовностью все растолковать. Он явно гордился сыном.

Как-то поздним вечером, когда снег стучал в окно, а свеча уже догорела, старый колдун явился в последний раз.

- Ну, сын, растолкую тебе последние тонкости  и - прощай! Больше я тебе не нужен. Все, что я знал, теперь будешь знать и ты. Вот только научу тебя путешествовать без тела.

- Без тела? Это как?

- Я бы сказал – очень просто, да нет, это не так. Путешествовать без тела может далеко не каждый, но колдуну это просто необходимо. То, что ты видишь в тихой воде, - твое лицо, руки, туловище  - это только часть тебя, самая грубая. Внутри тела, как яйцо в скорлупе, прячется другая твоя часть, для обычного глаза незаметная. Это можно сравнить с тем, как человек носит одежду. Но тело – не только одежда, но и инструмент, который служит для того, чтобы что-то делать в этом мире. Вот ты работал кузнецом. Что ты делал с молотом, когда заканчивал работу?

- Клал на место, в угол.

- А сам шел домой! Ведь не нужно же было тебе тащить с собой молот, если ты не собирался ковать железо?

-  Конечно, не нужно.

- Ну, так вот, тело нужно тебе, чтобы брать, переносить предметы, баб лапать, - отец глухо рассмеялся. – А видишь, слышишь, чувствуешь запахи и вкусы ты другой своей частью, той, что внутри тела. Скажи, если ты собираешься в путешествии только наблюдать, не вмешиваясь в жизнь окружающих, нужно ли тебе твое тело?

- Да вроде не нужно.

- То-то! Вот я и предлагаю тебе, отправляясь в путешествие, оставлять его дома, как молот в кузнице.

- А разве это возможно?

- О невозможном я бы не говорил. Как ты думаешь, почему, когда человек засыпает, он перестает слышать, видеть и чувствовать то, что его окружает?

- Я как-то об этом не задумывался.

- Потому, что во сне ты выходишь из своего тела и отправляешься в путешествие. Все, что ты видишь, - это твои сны. Но во сне ты себе не хозяин, никогда не знаешь, куда тебя занесет. Колдун умеет путешествовать без тела осознанно, бывать там, где ему хочется. Вот этому я и буду тебя учить.

Ворон только хлопал глазами и молчал.

- Слушай меня внимательно и запоминай. Чтобы выйти из тела, нужно подготовиться: целую неделю питайся только растительной пищей. Настрой себя на то, что через семь дней, потом – шесть, потом – пять и так далее, ты выйдешь, наконец, из своего тела. А когда подойдет заветная минута, ложись на лавку, постарайся отключиться от всего окружающего. Представь, что ты – комок света, собранный в середине живота, ближе к груди. Вдохни поглубже – и с выдохом вытолкни этот комок из тела. Не удивляйся тому, что увидишь, почувствуешь. Можешь отправляться, куда хочешь, только сначала недалеко, а то заблудишься и не найдешь дорогу обратно. Да поставь охрану возле своего тела, чтобы кто-нибудь им не воспользовался в твое отсутствие.

- Да кого же я поставлю?

- А домовой твой, Шустрик, как раз на это и сгодится. Ну, теперь ты все знаешь, что знал я. Прощай, не поминай лихом.

Долго еще сидел Ворон, размышляя над словами отца, пока Шустрику не надоело это молчание. Громыхнув пустым котелком, он жалобно захныкал:

- Ты думаешь кормить своего домового, хозяин? Так и с голоду помереть недолго. Я б сейчас кашки с молочком съел. Что скажешь?

- Нет, простоквашу я не буду. Слышал, что отец сказал: неделю есть только растительную пищу. Так что простокваша  - тебе, а мне и каши хватит.

Седмица – невеликий срок – быстро пробежала. Ворон отсчитывал сначала дни, а потом часы с все возрастающим нетерпением. И вот, наконец, заветный час настал. Полная луна заглядывала в окошко. Небо, очистившееся от туч, мерцало звездами. Час был уже довольно поздний, так что посетителей не ждали.

Ворон, ощущая где-то под ложечкой острый зуд нетерпения, зажег свечу, улегся на лавку и сказал домовому:

- Тебе, Шустрик, поручается сегодня не только дом стеречь, но и своего хозяина.

- А чего тебя стеречь, ты, что ли, клад какой?

- Нет, ты тело мое стереги, никого к нему не подпускай. Сделаешь?

- А то нет? – Шустрик с досадой засопел. – Обижаешь, хозяин!

- Ну, вот и хорошо. А теперь полезай-ка за печку и не мешай мне.

Несколько минут Ворон лежал на лавке, прислушиваясь к своему телу, сосредоточиваясь. Потом представил себе, что это и не тело вовсе, а фигурный мешок, наполненный серебряным сиянием. Вот это сияние начинает стягиваться к центру «мешка», становясь плотнее и ярче. Вот уже все оно  собралось в один плотный яркий шар где-то выше пупка. И – странное дело – мысли Ворона роились теперь не в голове, а там же, в этом светящемся шаре.

Ворон представил, что тело его – это огромный мех в кузнице. Вот он вдохнул – воздух набрался в мех. А теперь – выдох. Мех ухнул и, словно пушинку, подбросил серебряный шарик вверх.

То, что затем увидел Ворон, потрясло его необычайно. Оказалось, что он висит под самым потолком избушки, а внизу на лавке лежит он же: неподвижный, непривычно-жалкий и даже отталкивающий. Ворон без труда спустился вниз, скользнул к лавке и прикоснулся к своему телу. Оно было теплое, но явно неживое.

И тут Ворону стало страшно: он забыл спросить у отца, как вернуться в тело! Неужели теперь придется скитаться по миру вот так, без оболочки? Ворон попытался схватить себя за руку – и вдруг рука тела ожила, пальцы дрогнули и сжались в кулак.

«Вот оно что!» - догадался колдун. Он быстро забрался на лавку и лег на свое тело, мгновенно провалившись внутрь его. Веки приподнялись, и Ворон глянул по сторонам своими обычными глазами.

- Уф! – колдун облегченно стер выступивший на лбу пот. – Хорошо хоть догадался, как вернуться назад, в тело. Теперь можно продолжить, вернее, придется начать все заново.

Ворон снова повис под потолком избушки, но уже не испугался. Спустился к двери, хотел ее открыть, чтобы выйти, да не тут-то было: ни рук, ни ног! Вернее, он их ощущал, только ни толкнуть, ни взять что-либо в руки не мог. А ведь отец его предупреждал, что тело – это инструмент. Как же все-таки выйти, ведь не о путешествии от одного угла избы до другого шла речь?

В раздражении Ворон все-таки пнул дверь бестелесной ногой – и провалился сквозь нее на порог. Он даже ушибся!

- Ага, значит, я сквозь стены могу проходить, - удовлетворенно хмыкнул Ворон и пошагал к деревне.

- Куда же направиться? – Рассуждал он сам с собой.- Да вот хоть бы к Ясе под окошко, посмотреть, как она гадает: нынче же полнолуние!

Только мысли сформировались в голове, как Ворон очутился у окошка девушки.

- Вот это да! Это даже не полет, это – мгновенное перемещение в нужное место! Необходимо только решить – куда.

Ворон захотел проверить свою догадку и представил трактир. В тот же миг он сидел у стола в опустевшем уже зале и смотрел, как трактирщица вытирает кружки грязным полотенцем, время от времени, хлопая им по пробегающим по столешнице тараканам.

- Нет, тут неинтересно,- и Ворон в мгновение ока перенесся в уютную горницу девушки.

Та уже сидела у стола, напряженно вглядываясь в его мерцающую поверхность воды. Ворон осторожно подошел сзади и заглянул ей через плечо. Того, что он отразится в миске, колдун никак не ожидал. А Яся, увидев в темной воде сероглазого мрачного мужчину, вздрогнула всем телом и задула свечу. Видение исчезло.

- Все, достаточно на сегодня, - решил Ворон и пожелал оказаться в своей избушке.

Только Ворон отправился в свое путешествие, в дверь избушки постучали. Ответить было некому, а так как задвинуть засов Ворон не догадался, селянка робко перешагнула через порог. Так повелось, что Ворона, в основном, навещали женщины. Видно, они больше нуждались в посторонней помощи при решении своих житейских вопросов.

- Есть кто дома? – женщина завертела по сторонам головой.

И тут она увидела колдуна, распростертого на лавке.

- Ворон, спишь, никак? Ты уж прости, что пришла поздно, уж больно спешное у меня дело. Да и не хотела я, чтобы люди видели, как я к тебе пошла.

Тараторя без умолку, женщина подошла к лавке и заглянула колдуну в лицо, удивляясь его крепкому сну. И тут на нее с печи полетел валенок: это Шустрик, помня о наказе хозяина стеречь тело и никого к нему не подпускать, начал атаку.

- Ох-ти, кто это тут валенками кидается? – женщина бросила взгляд на печку, но, естественно, ничего не увидела. – Упал сам, что ли?

Только она вернулась от печки, в воздух взмыл чугунок и с грохотом пронесся мимо головы женщины. Следом полетели ухват и кочерга.

- Да что ж это деется, мамушка моя родная? Ворон, вставай скорей, тут у тебя черти бедокурят!

Женщина тряхнула колдуна за плечо, но рука его безжизненно свалилась на пол.

- Ой, да ты жив ли, дядька? – посетительница хотела еще раз тряхнуть колдуна, но на нее сзади налетела метла и стала охаживать по мягким возвышенностям ниже пояса.

- Ай, отвяжись, окаянная! – завизжала баба и опрометью кинулась к двери.

Наутро уже вся деревня знала, что колдун помер. О подробностях своего визита баба благоразумно умолчала.

Женщины, собравшись у колодца, судачили о новости и так, и этак. Не одна пожалела, что не успела сходить к Ворону в избушку. Печальнее всех была рыжая Яся: накануне Ворон явился ей в зеркале, значит, он и был ее суженым! А теперь вот и сам умер, и приворожить кого-нибудь другого не успел. Видно, сидеть ей в девках до смерти!

« А какой видный мужчина был! – Яся зажмурилась, сдерживая слезы. – Это ничего, что уже не юноша. Зато, какие у него пронзительные серые глаза, какие сильные руки! То, что он мрачен и неулыбчив, - не беда. Как бы я любила его, скольких детей ему нарожала бы!»

- Нужно его похоронить! – Яся решительно повернулась к женщинам.

- Что ты – боязно!

- Он же колдун, его сжечь надобно.

- Вот сама и иди к нему в избушку, коли такая храбрая!

Женщины засуетились, подхватывая ведра с водой. Каждая вдруг вспомнила о неотложных делах.

- Чего шумим, бабоньки?

Женщины повернулись на голос и ахнули: в двух шагах от них стоял живой и невредимый Ворон, белозубо улыбаясь из-под черных усов.

- Приведение! Белым днем! А-а-а! – бабы кинулись врассыпную.

- Чего это они? – удивился Ворон, обращаясь к оставшейся на месте Ясе.

Девушка стояла, ни жива, ни мертва, страшась колдуна и одновременно радуясь тому, что он жив.

- Да вот, говорят, ты помер!

- Да ну? А я думаю, чего это я так проголодался? Выходят, покойники всегда есть хотят? – засмеялся Ворон.

- Шутишь, дяденька? – Яся улыбнулась, потупя глаза. – А ты, правда, не привидение?

- А ты пощупай, - Ворон протянул девушке руку.

Та несмело взяла его крепкую ладонь в свои теплые пальчики, и сердечко девушки екнуло: вот он, ее суженый, живой и здоровый. Интересно, он ее уже полюбил, или еще нет?

- Ну, так что, живой я, или привидение?

- Живой, дяденька.

- Да что ты все – дяденька, да дяденька! Не знаешь разве, что имя мое – Ворон?

«Наверное, уже влюбился!» - неопытная девушка затрепетала от этой своей мысли.

Зардевшись, она бросилась догонять женщин. А Ворон, посмеиваясь, - Шустрик уже доложил ему о своих военных действиях – направился прямиком в трактир:  дома кончились соль и мука.

Ядреная трактирщица уныло сидела в углу  и, от нечего делать, внимательно следила за мухой, невесть откуда взявшейся среди зимы и облюбовавшей кувшин с вином для своего туалета. Посетителей            в этот час в трактире почти не бывало. Вот и развлекалась женщина, наблюдая, как муха сначала терла лапкой о лапку, потом чистила крылышки. Но, как только она захотела взлететь, мокрая тряпка настигла бедолагу, расплющивая чистое тельце на грязной столешнице.

Дверь скрипнула, и в пустой трактир вошел колдун. Полусонная меланхолия хозяйки сразу же сменилась оживлением. Выложив на стойку увесистые груди, она во весь рот улыбнулась посетителю, постреливая глазами и наливаясь румянцем.

- А что, хозяюшка, не найдется ли у тебя соли и муки на продажу? – Ворон белозубо улыбнулся, отчего одинокая женщина моментально сомлела.

- Да уж найдется, конечно, соколик. И не только соль да мука, но и все прочее, чего только пожелаешь, - трактирщица недвусмысленно покосилась на Ворона.

- Вроде, ничего больше  и не требуется, - Ворон сделал вид, что не понял намека.

Однако трактирщица и не думала сдаваться. Бросив на колдуна томный взгляд, она протянула руку через стойку, отчего груди ее почти совсем вывалились из сорочки, и схватила Ворона за рукав:

- А ты подумай хорошенько, соколик. Быть того не может, чтоб мужчине в расцвете сил от женщины только соль, да мука нужны были. Ты ведь одинокий, я знаю. А я – вдова. Вот и сладились бы. А то мне уже надоело отбиваться от жен, опостылевших мужьям, - трактирщица кокетливо захихикала.

- Ну что ж, я подумаю, - Ворон не хотел грубо отшить женщину.

- Подумай, соколик, подумай,- трактирщица повернулась к нему спиной и, нагнувшись за мукой и солью, откровенно продемонстрировала свой необъятный зад.

Ворон только крякнул и, поспешно расплатившись, двинулся к двери.

- Приходи, соколик, поскорее. Ждать буду! – неслось ему вслед от стойки.

Всю дорогу до своей избушки Ворон то посмеивался, вспоминая маневры трактирщицы, то хмурил брови, когда мысли его улетали к далекой родной деревне, к Поляне, к дочке. Мысль, что он никогда их больше не увидит, была невыносимо горька. Иногда ему почти удавалось убедить себя плюнуть на все и вернуться. Но как только перед глазами его вставали любимые очи родниковой чистоты, ласковая улыбка, заботливые руки жены, Ворон понимал, что не сможет объяснить происшедшую в нем перемену, не позволит разочароваться в себе. Хуже всего было то, что сам он уже почти свыкся со своей новой сутью, и только сравнивая себя со светлым образом жены, он понимал, как сильно пал.

- Нет, - Ворон не заметил, что разговаривает сам с собой вслух. – Пусть лучше Поляна думает, что ее муж умер, путь вспоминает о нем с любовью и гордостью. Я не хочу, чтобы она узнала, кем я стал!

Петляя между деревьями, заснеженная тропинка вывела колдуна к его избушке. У крыльца, переминаясь с ноги на ногу и согревая дыханием озябшие руки, его поджидала давешняя селянка. Увидев колдуна, она обрадовано замахала ему руками.

- Что, тетка, замерзла?

- Ох, закоченела совсем, думала, не дождусь тебя.

- А чего ж в избу не идешь? У меня не заперто.

- Да чтоб я еще раз к тебе без приглашения зашла! – женщина испуганно заморгала. – Там у тебя такое творится!

- Что-то я не замечал ничего особенного.

- Где уж тебе заметить-то! Ты сам вроде как неживой был, а по хате то валенки летали, то чугунки, то ухваты…

- Брось, тебе показалось. Ты, часом, стаканчик – другой не опрокинула перед тем, как ко мне идти?

- Да что ты говоришь! Я это зелье и не употребляю вовсе, не то, что мой благоверный.

- Ладно, заходи, а то и вправду замерзнешь на пороге.

Опасливо косясь по сторонам, женщина вошла в избу вслед за хозяином.

Ворон неторопливо разделся, положил покупки на полку, пригладил волосы и усы и повернулся к посетительнице. Та все еще стояла у дверей, не решаясь сдвинуться с места.

- Ну, чего же ты встала? Садись на лавку, да рассказывай, с чем пришла.

Женщина засуетилась, доставая из-за пазухи узелок с «благодарностью».

- Я вот тут тебе пирожков напекла. Тепленькие пирожки-то, с пылу, с жару. С зайчатиной любишь?

- Да я не о том, - Ворон усмехнулся. – Какое у тебя ко мне дело?

- А ты разве забыл? Муж у меня повадился к трактирщице ходить. Я все сделала, как ты велел.

- Ну, и?

- Теперь не ходит. Спасибо тебе.

- Так чего же ты пришла?

- А как же, трактирщицу-то наказать надо? Пусть знает, как чужих мужиков отбивать!

- Ах, да, - Ворон, наконец, вспомнил. – Принесла, что я велел?

- А то как же, все принесла, ничего не забыла. Вот мука, вот вода, вот иголка.

- Ну, тогда приступим…

Ворон смешал муку с водой, приговаривая какие-то непонятные слова. Из полученного теста вылепил человеческую фигурку.

- Так, теперь нужно ее наречь. Как зовут трактирщицу?

- Смирна,  батюшка.

- Ага, нарекаю тебя Смирной! – Ворон ткнул пальцем в грудь свежевылепленной кукле. – Теперь скажи, как бы ты хотела наказать обидчицу?

Колдун повернулся к селянке.

- Чтоб она сдохла, проклятущая!

- Э, нет, - Ворон засмеялся. – У кого же я тогда провизию покупать стану?

- Тогда пусть у нее чирей на заднице вскочит, а лучше – два, чтоб на спину опрокидываться несподручно было!

- Это – ладно, это можно.

Ворон повернул куклу к себе спиной и, бормоча что-то вполголоса, воткнул иголку поочередно в два тестяных холмика, разделенных ложбинкой.

- А еще пусть у нее на носу бородавка вырастет, да побольше, чтоб мужики на нее не завидовали!

- Бородавка, говоришь? Пусть будет и бородавка, - Ворон сунул руку в печку, зачерпнул горсть золы и, сыпля ее над свечкой, зашептал заговор, одновременно сдувая золу в сторону деревни.

- Что еще?

- Да хватит уж! Что я, супостатка какая? С нее и этого довольно будет, - женщина явно смягчилась.

- Тогда давай сюда свои пирожки, пообедаем, что ли.

- Ой, нет, я пойду, а то зимой смеркается рано. По дороге в трактир загляну, полюбуюсь на хозяйку – красавицу! – женщина ехидно засмеялась.

- Как хочешь, - Ворон сунул в рот пирожок и позвал,- Шустрик, иди есть!

- Кота кличешь, или собачонку? Что-то я не приметила, кто с тобой живет!

- Кота, кота, - Ворон уже смеялся в полный голос. – Шустрик, кис-кис!

Валенок незамедлительно полетел с печки, а за ним – овчинные рукавицы.

- Ох-ти, опять летают! – селянка в ужасе бросилась к двери, поминая всех пращуров и богов.

Когда за ней захлопнулась дверь, не на шутку рассерженный домовой возник посреди избы.

- Что я тебе – кот, что ли? Чего ты меня «кис-кис» зовешь? Хороший хозяин своему домовому должен кота подарить на забаву и в помощь, а не обзывать его «кис-кис»!

- Ладно, ладно, Шустрик, не сердись. Съешь-ка лучше пирожок. Не мог же я бабе этой сказать, что домового зову обедать? Это я так, понарошку. А кота я тебе подарю, если хочешь. Ты какого предпочитаешь: черного или серого?

- А любого, хоть рыжего, - Шустрик сменил гнев на милость и в знак того, что хозяин прощен, сунул себе в рот сразу два еще теплых пирожка.

Наутро в трактире было не протолкнуться. У баб в деревне разом «закончилась соль», поэтому им просто необходимо было наведаться в заведение, куда обычно они приходили только за своими подгулявшими мужьями.

Трактирщица и радовалась необычному наплыву покупателей, и стыдилась показать им свой нос с невесть откуда взявшейся огромной бородавкой. Время от времени, неловко повернувшись и задев ягодицами  стойку, она не могла скрыть гримасу боли: это чирьи на заветном месте давали о себе знать.

Оповещенные о недугах трактирщицы, бабы прыскали в кулак, явно злорадствуя и ничуть ее не жалея. Некоторые с невинными физиономиями интересовались, не простудилась ли, часом, хозяйка трактира, и даже давали советы.

- Ты бородавку-то на ночь дерьмом намажь, да смотри, не лизни ненароком. Тараканы сбегутся, бородавку вместе с дерьмом сожрут.

- Нет, от бородавок верное средство – лягушачья кровь. Вот только где ее возьмешь зимой, лягушку эту?

- Ой, что ты все бегаешь, все суетишься? Присядь, отдохни, - истекало ядом мнимое сочувствие.

Наконец трактирщица поняла, что бабы толкутся в ее заведении неспроста. Плюнув на выручку, она вытолкала покупательниц за дверь и в отчаянии плюхнулась на лавку. В то же мгновение пронзительная боль пружиной подбросила вверх ее дородное тело.

- Проклятье! Как же я теперь сидеть буду? Да и лежать, поди, только на животе придется. Надо же такому приключиться! И это теперь, когда я глаз на Ворона положила. Что за мужчина: крепок, силен, красив! В постели, должно быть, равных ему нет. Ну, как же некстати повылезали эти чирьи! А бородавка? Видно, и впрямь придется прибегнуть к помощи тараканов.

Трактирщица водила носом перед ушатом с водой, разглядывая бородавку с разных сторон. И тут ее осенило: да это же само провидение послало ей «украшение» на нос! Лучшего предлога, чтобы обратиться к колдуну за помощью, и придумать было трудно. Главное – попасть в его избушку, а уж там она придумает, как соблазнить одинокого мужчину!

Трактирщица спешно принарядилась, сунула в корзинку бутыль с вином и полдюжины горшочков с разной снедью, повесила на дверь своего заведения замок и прямиком отправилась на опушку леса, к избушке колдуна.

Ворон почти не удивился незваной гостье. Он просто не ожидал, что она явится к нему так скоро.

- С чем пожаловала, дорогуша? Может, приворожить кого задумала? Так тебе с твоей красотой это ни к чему: мужики, поди, и так к тебе липнут, - колдун с иронией посмотрел на бородавку, оседлавшую нос трактирщицы.

Та, не почувствовав издевки, радостно закивала в ответ.

- Вот именно, приворожить надо. Хочу, чтоб один красавчик моим был.

- Это кто же?

- Неужели не догадываешься? Ты, конечно.

Трактирщица сбросила шубу на пол и, звеня монистами, двинулась в сторону опешившего мужчины.

- Ух ты, мой желанный, иди к своей крале!

Неуловимое движение руки – и юбка уже валяется на полу в двух шагах от шубы. Сорочка с трудом удерживает рвущиеся на свободу груди, обтягивает пышный зад. Не успел Ворон опомниться, как оказался прижатым к стенке истекающей похотью трактирщицей.

- Ну, не упрямься, не упрямься, глупый! Сначала я тебя вылечу от одиночества, потом ты меня – от бородавки, - проворные руки женщины рвали рубаху с груди колдуна.

Ворон попытался оттолкнуть трактирщицу, но та уже добралась до его портков.

- Шустрик, выручай!

Кочерга метнулась от печки и принялась охаживать бабу пониже спины. Видно, чирьям не понравилось такое обхождение. Они метнули в ягодицы своей хозяйки стрелы нестерпимой боли.

- Ай, что же ты делаешь, окаянный! Я ж к тебе лечиться пришла, а ты меня совсем покалечить хочешь?

Трактирщица, подхватив ладонями колышущийся зад, отпрянула в сторону, прижавшись спиной к печке. Кочерга упала на пол.

- Лечиться, говоришь, пришла? – Ворон поднял кочергу и поднес ее к носу трактирщицы. – Вот самое подходящее лекарство от наглости и похоти.

- Нет, мне вот это вылечить надо, - трактирщица схватила руку Ворона и, сунув ее к себе под сорочку, прижала к ягодицам – она еще не теряла надежду соблазнить колдуна.

Ворон стряхнул со своей руки руку женщины и, подняв юбку с пола, кинул ей:

- Одевайся и уходи. Не то к двум твоим чирьям прибавится еще дюжина. И запомни: как только ты начнешь приставать к женатому мужчине, у тебя будет вскакивать чирей на заднем месте.

- Ну, ты-то не женат! – не унималась трактирщица.

- И про меня лучше забудь, для твоей же пользы. Шустрик, проводи ее!

Из взмывшей в воздух корзинки посыпались горшки. Бутылка с вином плюхнулась прямо на голову трактирщицы. Шуба ее сама собой вылетела за дверь. Только теперь баба испугалась. Опрометью кинулась она за порог, проклиная и себя, и Ворона. А вслед ей несся хохот колдуна.

ГЛАВА 13.

Весна подкатилась незаметно, пустила по небу кораблики кучевых облаков.

Ворон вышел на крылечко своей избушки-развалюшки и набрал полную грудь хмельного  мартовского воздуха. Хорошо! Еще сугробы горбились по сторонам тропинки, еще ели сумрачно опускали потерявшие блеск лапы, а солнышко уже улыбнулось, погладило Ворона по щеке, пробежало теплыми пальцами по его волосам, пощекотало в носу.

- Апчхи!

Ворон обернулся через плечо и увидел у себя за спиной разомлевшего на солнышке домового.

- Будь здоров, Шустрик!

Домовой зажмурился и, сморщив нос, чихнул еще раз.

- Вот и перезимовали. Теперь жизнь веселее пойдет.

- Знамо дело, веселее, - Шустрик хитро прищурился. – Весна в крови, что молодое вино, - бродит, покоя не дает. Теперь у тебя, поди, от невест совсем отбоя не будет. Одна трактирщица чего стоит! Совсем остервенела баба. Чужих мужиков привечать чирьи на заднице отвадили, так она за тебя с новой силой примется. Ты же, вроде, холостяк.

- Нет, Шустрик, не холостяк. Есть у меня жена, есть дочка – малышка, - на чело Ворона набежала туча. – И не далеко они, а словно за тридевять земель. Не могу я к ним вернуться, не имею права.

- А, верно, скучаешь?

- Не то слово! Все бы отдал, только б взглянуть на них одним глазком.

- Ну и глупый же ты, приятель, - Шустрик разочарованно выпятил нижнюю губу. – Уж чего-чего, а поглядеть на них для тебя – пара пустяков! Забыл, чему тебя отец учил? Отправляйся в путешествие, а о теле твоем я, так и быть, позабочусь.

- Ты прав, дружище: я круглый дурак! И как я мог забыть о такой возможности? Сегодня же попробую, прямо сейчас. Пошли в избу!

На этот раз Ворон не забыл запереть дверь: мало ли кому взбредет в голову навестить колдуна! Улегшись на лавку, он сосредоточился, стягивая себя в одну точку в солнечном сплетении. На этот раз ему все удалось довольно быстро. Выдох – толчок – и вот он уже парит под потолком избушки, равнодушно взирая на свое распростертое внизу безжизненное тело.

Шустрик, устроившийся на лавке охранять хозяина, задрал голову вверх:

- И чего ты там болтаешься, как дерьмо в проруби?

- А ты меня, никак, видишь?

- Ясное дело, вижу, я ж домовой все-таки. Отправляйся-ка быстрее к жене и дочке. Только недолго там, а то, как бы бабы из деревни не набежали. Страсть как надоело с ними воевать!

Ворон не стал тратить время на пустые разговоры и, мысленно представив свой дом в родной деревне, в то же мгновение оказался в нем, никем не замеченный.

Поляна мыла посуду, тихонько напевая  что-то себе под нос. Тут же, у печки, белокурая девочка играла с поленьями, складывая из них нечто вроде колодца. Вот последняя миска, сверкая влажными боками, поставлена на полку. Но гвоздь, на котором эта полка держится, вдруг выскакивает из стены, и вся посуда с грохотом валится на пол.

Ворон кинулся, было, подхватить падающую полку, но бестелесные руки провалились внутрь нее, а посуда без задержки посыпалась вниз.

Поляна в сердцах топнула ногой, подхватила на руки испуганную дочку.

- Не плачь, Ясочка моя милая. Не пугайся. Это просто гвоздик из стенки вывалился. Вот мы с тобой сейчас черепки подберем, и гвоздь тот противный снова забьем. Эх, был бы наш папа дома, он бы это в два счета сделал. Ну, а нам с тобой придется повозиться.

Дверь избы отворилась, и на пороге возник сосед, великий до баб охотник.

- Что это ты, соседка, посуду бьешь с утра?

Поляна с досадой глянула на валяющиеся на полу миски.

- Да вот, полка упала, язви ее в душу. Нужно новый гвоздь забивать.

- Это я тебе сей момент устрою, соседушка. Как не помочь такой сдобной, да сладкой! – мужик протянул руку ущипнуть Поляну за бок, однако, тут же получил по рукам.

- Ты, сосед, иди-ка лучше домой, свою жену щупай. А не то ведь ты мой нрав знаешь, как бы худо не было!

- Хватит брыкаться, кобылка моя необъезженная! Твой-то мужик уже полгода где-то куролесит, небось, ни одной юбки не пропускает. А тебе грех себя изводить – такой молодой, да ядреной. Пойдем в чулан, я тебя утешу, - сосед мертвой хваткой прижал к себе Поляну.

- А пошел ты, кобель! – Поляна подбросила вверх коленку, и мужик, согнувшись в три погибели и держась обеими руками за портки между ног, отлетел в сторону. – Проваливай подобру-поздорову, не то Снежень твоим последним сыном будет!

Пряча глаза и матерясь от боли, сосед отступил к двери и поспешно захлопнул ее за собой.

- Мамочка! – Яся распахнула навстречу Поляне наивные глазенки.- Это дядя с тобой так играл?

- Видел бы Славень эти игры! – прошептала Поляна, без сил опускаясь на лавку и смахивая со щеки слезу. – Где ты, любимый?

Ворон сидел на лавке мрачнее тучи. Шустрик благоразумно спрятался за печку, не решаясь расспросить хозяина о его бестелесном путешествии домой. День сменился вечером, вечер – ночью, а колдун все не зажигал огня, уставившись в одну точку и подперев голову руками. Наконец домовой, снедаемый любопытством, подал голос:

- Что, хозяин, хмуришься, или не ждут уже тебя дома?

Ворон стряхнул оцепенение:

- То-то и оно, что ждут, а вернуться я не могу.

- Так  никогда и не вернешься?

- Нет, не имею права.

- Ну, тогда забудь о доме раз и навсегда, вырви из сердца и дочь, и жену. Мало ли баб на свете, которым ты и такой, какой есть, сгодишься? Коли взялся служить злу, так не распускай нюни. Ты же не просто черный колдун, ты еще и мужчина – загляденье! Да по тебе полдеревни баб сохнет! Я бы на твоем месте ни одной не пропустил, глядишь, и выпала бы заноза из твоего сердца.

- А как же Поляна? Как смогу предать ее?

- Сможешь, сможешь, коли дорога назад заказана.

- Смогу? А может, и правда, смогу?! Поляна погорюет, да и полюбит кого-нибудь другого, - при этой мысли сердце Ворона нестерпимо заболело.

Да, видно, непросто будет извлечь из него занозу – любовь! Ворон еще раз встряхнул головой и решительно встал с лавки:

- Ты прав, Шустрик, пора начинать новую жизнь, коль к старой возврата нет. Эх, мог бы я умереть, лучше б с жизнью расстался!

Ворон накинул на плечи плащ и шагнул за порог.

С этой ночи колдун пустился во все тяжкие. Женщины, словно глупые мотыльки, слетались на свет его окошка. Ни одна не могла устоять против зовущих глаз, манящих губ, влекущих рук Ворона. А он ни одной не мог насытиться, в каждой ища и не находя Поляну. Селянки же, отведав ласк колдуна, теряли и голову, и стыд. Не одна уже отказывала мужу в постели, предпочитая воспоминания о роскошном пиршестве любви приевшейся семейной «трапезе».

Собираясь по утрам у колодца, женщины ревниво косились друг на друга, выискивая среди соседок счастливицу, побывавшую этой ночью в избушке колдуна. Ее легко можно было обнаружить по ярко лучащимся глазам, алым зацелованным губам, по всему ее ликующему нахально-гордому виду.

Обманутые мужья в одиночестве вострили яростью развесистые рога, стыдясь поделиться несчастьем с себе подобными. Каждый клялся отомстить обидчику, не решаясь, впрочем, сделать это: сила и способности колдуна не ставились под сомнение. Да и как можно было признаться соседям в том, что жена ночью бегала к другому мужчине? Самые непримиримые колотили неверных жен, таскали их за косы, запирали в чулан. Но достижения их были мизерными. Разглядывая в воде «фонари» под глазами, жены старательно прикладывали к ним мокрые тряпицы и мечтали о том, как они снова пойдут к колдуну в избушку.

Трактирщица оказалась в числе последних из тех, кого приголубил колдун. Сначала она страшно злилась  на то, что ей было отказано в любви. Она ведь первая положила на Ворона глаз! Кроме того, воспоминания о ее первом посещении избушки-развалюшки ввергали бедную женщину в панический ужас. Но, тем не менее, как только зажили чирьи на ягодицах, трактирщица решила повторить попытку соблазнить колдуна.

На этот раз она стала действовать умнее. Выждав, когда Ворон ушел куда-то по своим делам, Смирна бегом пустилась к опушке леса. Тропинка, еще не просохшая от талого снега, чавкала под ногами, грязь летела во все стороны, но женщина не замечала того, как испачкался ее подол.

Вот и избушка. Дверь оказалась не заперта, чему Смирна очень обрадовалась. Она шмыгнула внутрь и робко остановилась на пороге. Так и есть, колдуна не было дома. Недолго думая, трактирщица сбросила с себя всю одежду и юркнула под одеяло на лавке. Вот тут она и подождет своего желанного. Быть того не может, чтобы теперь он не поддался ее жарким ласкам, не соблазнился ее пышным телом!

Однако ожидание затянулось. Видно, колдун не торопился в свое одинокое жилище. Смирна сначала мечтала о любви, потом разглядывала закопченный потолок избушки, потом зевала, потом – уснула.

Шустрик, до этого тихонько сидевший в своем уголке за печкой, осторожно выглянул из укрытия, на цыпочках подобрался к лавке, разглядывая сомлевшую под одеялом женщину. В последнее время он так часто становился свидетелем любовных утех хозяина, что теперь домовому самому нестерпимо захотелось проделать то же самое. На всякий случай, сделавшись невидимым, он залез под одеяло и вытянулся рядом с нагим телом женщины. Это ничуть не потревожило сон трактирщицы. Шустрик положил ладошку на тугое бедро и провел ею вниз до коленки – никакого толка! Домовой потрогал увесистую грудь, пробежал легкими пальцами по животу – трактирщица не реагировала. Раздосадованный, Шустрик нырнул под одеяло с головой и укусил соню за сосок.

- Ах! – трактирщица, не размыкая век, притянула к груди лохматую голову домового. – Еще, пожалуйста, еще!

Шустрик, хихикнув про себя, вонзил зубы в белую мякоть груди.

- А-а-ах! – трактирщица закричала то ли от боли, то ли от страсти.

Домовой, вспоминая, что проделывал с женщинами его хозяин, старательно повторял увиденное. Теперь уже не оставалось сомнений в том, что трактирщица стонет от удовольствия. Одеяло давно свалилось с лавки, открыв взору незаметно вошедшего колдуна корчащееся в экстазе дородное женское тело. Домовой по-прежнему оставался невидим.

Вдоволь насмотревшись, Ворон крякнул и шагнул к лавке.

- Что это ты, подруга, здесь вытворяешь?

Трактирщица открыла глаза и в изумлении уставилась на колдуна, все еще одетого в охабень и сапоги. Потом, пошарив рядом с собой и наткнувшись на волосатое тело домового, она завизжала и вскочила на лавке, ища и не находя одеяло – прикрыться.

- Да чего ты визжишь, словно свинья недорезанная? – колдун нахмурил брови. – Зачем пришла? Хотя, зачем – понятно.

Ворон усмехнулся, глядя на трясущееся голое тело.

- Только вот непонятно, что ты тут вытворяла?

Шустрик, соскользнув с лавки, шмыгнул к себе за печку.

- К-к-к-кто? – зубы женщины отбивали дробь

- Что – кто?

- К-кто тут был?

- Где?

- Т-т-тут! – трактирщица указала на лавку. – В-волосатый!!!

- Волосатый, говоришь? – Ворон смекнул, кто развлекался с трактирщицей в его отсутствие.

- Д-д-да!

- И что же этот волосатый тут делал?

- Л-л-любил м-меня! – лицо женщины покрылось красными пятнами.

- Ах, любил! Ну, Шустрик, ты у меня дождешься! – шепнул колдун в сторону печки. – Тебе, верно, все приснилось. Любить здесь некому, кроме меня.

- Ворон, миленький, прости меня, глупую! Пожалей меня, приласкай! Не то с ума сойду от страха.

- Приласкать, говоришь? А почему бы и нет! – теперь ему было все равно, пути назад не было.

Утром, проходя мимо колодца, трактирщица победно несла свою бородавку. Вот, бабоньки, утерла носы вам всем, хоть они у вас и без бородавок! Раньше уводила мужей, теперь увела любовника.

- Что это ты, Смирна, сияешь с утра пораньше? – не выдержала самая любопытная из селянок.

- Сияю? – трактирщица зевнула во весь рот, откровенно потягиваясь. – Наоборот, не выспалась я нынче. Всю ночку не спала, к колдуну ходила.

- Никак, бородавку с носа сводить?

- До этого дело не дошло. Он меня и такую любил, с бородавкой. А уж как любил! – трактирщица бесстыже улыбнулась.

Рыжая Яся, вспыхнув до корней волос, выронила из рук ведро. Не может быть, она все врет, эта наглая баба! Как может ее суженый любить какую-то другую!

А трактирщица, не стесняясь девушек, выкладывала кипящим от ярости соседкам подробности ночи в избушке.

Яся, забыв про ведро, бросилась бежать. Влетев в свою избу, она кинулась к сундуку, что стоял под окошком, и принялась выбрасывать из него вышитые полотенца, скатерти и сорочки. Вошедшая следом мать обмерла:

- Яся, ты зачем свое приданое швыряешь? Стой, не трогай сорочку, не рви! Да что с тобой?

Девушка, рыдая, уткнулась рыжей своей головой в материнские руки:

- Мама, как он мог? Предатель! Ведь он обещал…

- Кто обещал? Что?

- Ворон, мама! Он мне как суженый явился, он замуж обещал. Он меня обманул!

- Обманул? – сердце матери екнуло: обесчещенная дочь – что может быть страшнее!

- Он обещал, а сам – с трактирщицей. Я жить не хочу! Я никогда замуж не выйду. Обманщик!

- Тише, Яся, тише. Что, как соседи услышат? Найдем мы тебе жениха. Найдем. Пусть вдовца, пусть немолодого, но найдем обязательно!

- Нет, я Ворона люблю. Я без него жить не хочу! Мамочка!

- Да что же это такое? Околдовал, проклятый, дочку. Опоил, поди, чем-нибудь. Такая  скромница была – и на тебе! – мать, заломив руки, кинулась искать мужа.

А Яся, выскочив вслед за ней из избы, помчалась, куда глаза глядят.

Ноги вынесли ее к реке. Сизый лед, неподвластный еще слабому весеннему солнышку, был довольно крепок. Сверху он немного оплавился, стал чуть-чуть рыхловат, но держал на себе даже упряжку с лошадью.

В стороне от санного пути, неподалеку от берега, бабы вырубили проруби – белье полоскать. Как завороженная, Яся ступила на лед и остановилась только у одной из прорубей.

«Какая холодная, серая вода! – подумала девушка. – Как глаза у колдуна. Ворон, любимый, я так хотела утонуть в твоих глазах, раствориться в них без остатка! Я так мечтала быть любимой и желанной! Что же ты наделал? Зачем посмеялся над бедной девушкой? Неужели эта жирная баба – трактирщица с бородавкой на носу – лучше, чем я? Ну, конечно, я не красавица, знаю. Где мне равняться красотой с тобой, милый мой! Но ведь ты сам сказал, что суженый явится мне в полнолуние, - и явился. Зачем ты меня обманул? Как стану жить теперь без тебя, без любви, без надежды? Не хочу!»

Один шаг – и девушка ушла под воду с головой. Намокшая одежда сковала руки и ноги, холод сжал судорогой сердце – Яся не сопротивлялась. Покорно стала она опускаться на дно, провожая взглядом вырывающиеся у нее изо рта пузырьки воздуха. Вот ноги девушки мягко коснулись ила, вот последний воздух ушел из легких.

«Что я делаю, дура? Я хочу жить, каждый день видеть солнышко, улыбаться маме, просто дышать!» Яся рванулась наверх, изо всех сил борясь с течением и мокрой одеждой. В груди уже не оставалось ни капли воздуха – в судорожно открытый рот хлынула вода.

Наверх, только наверх! Вот уже над головой лед – но где же прорубь? Ударившись макушкой о прозрачный свод, девушка почти потеряла сознание. Но воля к жизни заставила ее стучать кулаками по льду, ловить, обдирая губы, крошечные пузырьки воздуха, скопившиеся над водой.

- Мама! Мамочка! – сознание, наконец, покинуло ее. А тело все еще рвалось наружу из ледяного плена.

Бабы, придя на реку полоскать белье, нашли Ясю час спустя. Душегрейка ее зацепилась за вмерзшую в лед веху, обозначающую санный путь, поэтому течение не смогло уволочь утопленницу вниз по реке. Из-подо льда на женщин глянуло посиневшее от удушья лицо  с широко раскрытыми глазами и застывшим в крике ртом. Яркие рыжие волосы сиянием струились вокруг головы девушки, впервые не портя, а украшая ее лицо.

Позвали на помощь мужиков, выдолбили лед. И вот уже вся деревня исходила воем.

Обезумевшая мать Яси металась по улице, рвала на себе волосы и, забыв про стыд, рассказывала всем и каждому, как проклятый колдун обманул, обесчестил ее девочку, а та, не выдержав позора, наложила на себя руки. Наконец-то для ярости забытых мужей нашелся выход! Горя общей ненавистью к удачливому сопернику, они собрались толпой перед домом утопленницы и, потрясая кольями, выломанными тут же из плетней, кричали, один громче другого:

- До каких пор мы будем его терпеть?

- На кол его, на кол проклятого!

- Дочерей наших бесчестить? Не позволим!

- Сжечь его, сжечь!

- А пепел – по ветру!

- Отомстим за Ясю, отомстим колдуну!

Однако дальше слов дело не шло: мужики боялись колдуна. Тут на крыльцо выскочила простоволосая мать девушки, подняв над головой расшитую свадебную сорочку дочери.

- Ясенька моя, невеста моя ненаглядная! Не надеть тебе эту сорочку теперь никогда, не растить тебе малых детушек, мне внучков на утешение! Обманул тебя проклятый колдун, опорочил, в речку быструю толкнул, жизни лишил! – причитала она, надрывая сердца собравшихся.

- Мужики вы, или зайцы трусливые? – обратилась мать к соседям. – Убейте его, убейте изверга проклятущего! Смерть ему!

- Смерть! Смерть! – заревела толпа и двинулась вслед за женщиной к избушке Ворона.

Кто-то уже тащил хворост, кто-то – охапки сена.

- Сжечь! Сжечь живьем!

Между тем, в избушке Шустрик сидел возле тела оставившего его хозяина и ни о чем не подозревал. Конечно, ему как домовому полагалось бы почувствовать беду и предупредить о ней хозяина. Но Шустрик витал в облаках, вспоминая прошедшую ночь и дебелую трактирщицу в своих объятиях. О том, как ему досталось утром от Ворона, он предпочитал не вспоминать.

Ворон же, потешаясь в душе над любовными проделками своего домового, решил этим утром незаметно навестить трактирщицу в ее заведении и вдоволь посмеяться над ней. Выйдя из тела и оказавшись в трактире, он, ничего не подозревая, ждал прихода хозяйки, готовясь послушать ее рассказы о прошедшей ночи.

ГЛАВА 14.

Избушка догорала. Черные головешки еще переливались зловещим багрянцем. Кое-где время от времени вспыхивал язычок пламени, раздуваемого порывом ветра. Шипел снег, нечаянно поймав искры от обрушившейся матицы.

Толпа стояла безмолвная, опустошенная, почти в недоумении взирая на дело рук своих. Гнев, ярость, злость – все сгорело в пламени пожара, оставив в душах людей пепелище, похожее на то, что они видели перед собой.

Вот один из толпы, не говоря ни слова, повернулся и побрел к деревне. За ним – другой, третий…

Не прошло и получаса, как опушка леса опустела.

- Эй, Смирна, язви тя в корень! Ну-ка, налей чего-нибудь покрепче!

- И мне налей!

- И мне!

Толпа пропахших дымом мужиков ввалилась в трактир.

Трактирщица, зевая и тараща слипающиеся после бессонной ночи глаза, не торопясь, принялась наполнять кружки.

- И откуда вы, такие закопченные, вывалились на мою голову?

- А ты, будто, не знаешь? – хмыкнул, утирая усы, Зор. – Полюбовника твоего жечь ходили.

- Как – жечь?

- А как жгут? Дверь избы дрючком подперли, соломки притрусили – и подожгли. Славно горело!

- А Ворон?!

- Отлетался твой Ворон, изжарился – и не пикнул.

- Да за что же это вы, изверги окаянные, злодейство такое учинили? – ноги трактирщицы подкосились, и она без сил рухнула на лавку.

- Ты, никак, только на свет родилась! Не знаешь, будто, что он рыжую Ясю соблазнил – обесчестил. Та, от такого позора, в прорубь сиганула? Там и осталась. Это как, по-твоему, можно простить, или нет?

Дальше колдун, бестелесно присутствовавший при разговоре, не стал слушать. Мгновение – и он уже на опушке леса, там, где стояла его избушка. Стояла…

Маленький юркий дятел усердно обстукивал корявый дуб, под которым расположился Ворон. Эта надоедливая дробь мешала думать, путала мысли, вяло ворочавшиеся в голове, или что там осталось у бестелесного колдуна?

«Да, положение – хуже некуда. Ни семьи, ни дома, - теперь вот и тела не стало. Как жить дальше? А может, я уже умер, раз тело сгорело?» - думал Ворон.

- Черта с два ты умер! – раздался за спиной знакомый голос. – Вот твое тело, получи с улыбкой.

И в самом деле, Ворон увидел свое тело. Но теперь оно было не безжизненным, каким он оставил его, отправившись накануне в трактир. Теперь оно сидело на соседней валежине и глядело на него живыми, моргающими глазами.

- Вот это да! – удивленный колдун растерял все слова и только ловил ртом воздух.

- Ну, чего медлишь, подселяйся!

- Как это – подселяйся?

- Да очень просто: входи в свое тело. Правда, тебе теперь в нем слегка тесновато будет, но что же делать! Как-нибудь вдвоем уместимся.

- Вдвоем?

- Ох, и тупой ты, Ворон, даром, что колдун! Ну, как ты думаешь, почему тело твое двигается, говорит? Потому, что я в нем сижу.

- Ты – это кто?

- Да я это, я – Шустрик, домовой твой. Теперь вот теловым стал, - криво усмехнулся рот колдуна.

- Э, друг, хватит шутки шутить. Ну-ка, вылезай из моего тела! Я тебя просил  его постеречь, а не носить, словно тулуп какой.

- Да я бы с радостью вылез, великовато оно для меня и тяжеленное. Вот только не получается никак.

- А зачем ты вообще в него залезал?

- Не догадываешься? Меньше надо было по трактирам шастать, особенно, когда на тебя вся деревня ополчилась! Оставил, понимаешь, домового тело стеречь–беречь. А как его убережешь, когда дверь подперли, избу соломой обложили и подожгли? Если бы не попался тебе такой умненький домовой, маяться бы тебе века без тела: умереть-то ты не можешь!

- Ладно, ладно, не бурчи. Расскажи лучше, как дело было.

- Да чего тут рассказывать! Я, как увидел, что из деревни толпа валит к избушке, с кольями, соломой, да факелами, сразу смекнул: к худу это, к худу. Дай, думаю, тело твое из избушки-то вытащу, а то, как бы чего не вышло. Стал тащить, а оно – тяжеленное, с места не сдвинешь. Я и так, я и сяк – ничего не получается. И толпа уже – вот она! Без малого шагов десять до нее. Тут я так перепугался, так перепугался! Со страху и сиганул в твое тело. Тут только до меня и дошло, что на себе его тащить гораздо тяжелее, чем в нем бежать. Я и побежал.

В окошко заднее выскочил, притворить его не забыл, чтобы мужики погони не учинили. Потом – в сугроб и под снегом – к крайней ели. Ну, чтоб следов на снегу не оставить, значит. Под еловыми лапами спрятался, там и сидел, пока мужики нашу избушку жгли. Эх, бедный, несчастный я домовой, опять без избушки остался! А какая была уютная избушка, какая теплая печка! А чугунки мои, сковородки – все сгорело.

- Да хватит тебе ныть, Шустрик. Будет у тебя новая избушка! Неужто жилья себе не найдем? Только ты из тела-то моего вылезай.

- Да не могу, я же тебе уже говорил! Со страху в него влез, сам не знаю, как. А вылезти теперь не могу, хоть тресни! Так что я сейчас потеснюсь, а ты входи в свои руки-ноги.

- Что же, мы теперь так и будем вместе в одном теле жить? Я не хочу!

- А я хочу, что ли? Надо что-нибудь придумать. Ведь должен же быть какой-нибудь способ, чтоб мне опять нормальным домовым сделаться! Надо стариков расспросить, они многое знают.

- Ты что, ополоумел? Каких стариков? Мне теперь в деревню и носа нельзя показывать.

- Да я не о ваших, я о своих стариках говорю, о домовых. Давай-ка, Ворон, залезай в тело, да пойдем к бабушке моей.

Колдун привычным движением прильнул к своему телу, ожидая, как всегда, погружения в него. Но не тут то было. Плоть отталкивала его, словно чужая. Ворон попробовал еще раз, с другой стороны, и еще. Ничего не получилось. Он не мог стать самим собой!

Отчаянье захлестнуло колдуна.

- Что же это такое, Шустрик? Мне что, так теперь бестелесным и маяться?

- Ну, чего ты сердишься, словно я нарочно тебя в тело не пускаю? Мне и самому мало радости таскать твои руки-ноги: они, брат, тяжеленные. Раз уж ничего у нас не получается, придется в таком виде к бабушке идти.

- А далеко это?

- Да как сказать. Сам увидишь. Нам бы только до заката к черному дубу добраться.

- К черному дубу? Это к тому, в который молния ударила?

- К нему самому. На закате возле него тайный ход открывается в наш мир. Только в это время мы и сможем отсюда уйти.

- Тогда поторопимся. Черный дуб – в самой чаще леса, путь туда нелегкий: снег-то под деревьями еще как зимой лежит, да и валежника на пути не меряно.

- Это точно. И как только я твое тело потащу по сугробам? – вздохнул Шустрик.

Огромный дуб в гордом одиночестве возвышался посреди небольшой поляны, заваленной нетронутым снегом. Видимо, тень от его кроны летом была настолько густа, что ни один новый росток не мог выжить под ней из-за недостатка солнечного света. Молния опалила ствол великана, оставив на нем незаживающую отметину. Сейчас, в кровавом свете заката, этот черный шрам придавал дереву еще более величественный вид.

На край поляны, увязая в снегу, пыхтя и ругаясь, вполз Шустрик. Вернее, домовой пыхтел и ругался, а выползало тело Ворона. Сам колдун, незримо скользя над сугробами и буреломом, давно уже добрался до дуба и поджидал приятеля, не в силах хоть как-то облегчит ему путь.

- Фу-у-х! – Шустрик без сил плюхнулся прямо на снег возле дуба. – Хорошо,  хоть в нашем мире эта пакость случается нечасто.

- Ты это о чем?

- Да о снеге я, о снеге! Никогда не думал, что снег может столько неприятностей доставлять. И как только вы, люди, все это терпите? И зачем ты, Ворон, так в тело свое возвратиться хочешь? От него одни неудобства: таскай его, тяжелое, корми, пои, согревай. У нас, домовых, все гораздо лучше устроено. Нужно тебе проявиться – пожалуйста, никаких проблем! Надоело видимым быть – переходи на другую сторону бытия. Очень просто!

- Ладно, друг, хватит болтать. Я же тебе не домовой, а человек, и жить мне нужно по-человечески, в теле.

- Ну, хорошо, живи, как знаешь. А только я бы с тобой никогда местами не поменялся!

Солнце тем временем добралось до края горизонта. В лесу, где деревья давно уже скрыли от глаз путников красный шар светила, этот миг можно было уловить только по смене освещения.

- Пора! – Шустрик прижался спиной к шероховатой коре дуба.

Ворон последовал его примеру. По всему бестелесному существу колдуна прокатилась волна вибраций. Воздух вокруг сгустился, потек струями, перламутрово переливаясь сиренево-розовыми оттенками. Свежесть морозного вечера истаяла, смешиваясь с ароматами прелых листьев и грибов. Капли влаги невидимо зашуршали вокруг. Порыв ветра рванул пелену, обнажив окружающую дуб поляну.

- Тьфу ты! – недовольно пробурчал Шустрик. – И тут погода подкачала. Теперь будет всю дорогу за шиворот капать!

Ворон осмотрелся по сторонам. Поляна, вроде бы, все та же, только снег бесследно исчез, по голым ветвям деревьев и ковру опавших листьев уныло барабанил мелкий осенний дождичек.

- Хватит рот разевать! – у Шустрика явно прорезались командирские нотки. – Поторапливаться надо, не то смеркнется – блуждай потом в потемках по лесу!

Деловито пошарив в валежнике и выбрав сук покрепче, домовой шагнул в чащу, опирая на посох непослушное тело. Ворон поплыл следом.

Не прошло и получаса, как мерцающий в сгущавшейся тьме огонек обозначил конец их пути.

- Вот тут и живет моя бабушка, - домовой указал на что-то, слегка возвышающееся над землей и подмигивающее слабо освещенным окошком. – Осторожнее, здесь ступеньки.

Глухой звук от удара лбом обозначил дверную притолоку.

- Проклятье! И надо же вырасти такому высокому! Нет, Ворон, мне твое тело явно великовато.

В полуземлянке было сухо и тепло. В очаге уютно потрескивали дрова, лаская огненными ладошками днище закопченного котелка. Наполовину сгоревшая лучина роняла пепел в подставленную глиняную миску с водой. У лучины с веретеном в руке сидела маленькая опрятная старушка и, приставив другую руку к глазам козырьком, старалась разглядеть, кто это ввалился в ее жилище.

- Никак, внучек пожаловал! – старушка улыбнулась сотней морщинок и, оставив веретено, засеменила к двери. – Что это вид у тебя какой-то странный? А это кто?

Она указала на Ворона, незримость которого, видимо, ничуть не мешала ей разглядеть гостя.

- Это, бабуля, хозяин мой и друг – Ворон. И тело на мне – его. Мы к тебе за советом пришли, за помощью. Сейчас все расскажу, дай только к огоньку ближе подобраться…

- Да, ребятки, попали вы в переделку.

Выслушав рассказ внука, старушка сокрушенно покачала головой.

- Чем и помочь вам – ума не приложу. Дайте-ка, я подумаю, может, чего и вспомню. Что-то последнюю сотню лет память меня подводить стала, - попыталась она оправдаться перед гостями.

- Последнюю сотню? А сколько ж тебе лет, бабушка? – Ворон не скрывал удивления.

- И-и, милый, точно-то я тебе не скажу, запамятовала. Ну, сотен пять-шесть наверняка будет. А может, и поболе. Мы ведь, домовые, долго живем, не то, что люди.

Старушка пошаркала в темный уголок, подальше от очага, уселась на лавку, прикрыла глаза и замерла. Время шло, а она не подавала никаких признаков жизни, если не считать едва слышного дыхания.

- Шустрик, заснула твоя бабушка, что ли?

- Нет, это она думает. Ты ей не мешай, сиди тихо.

- А что, правда, домовые так долго живут? – Ворон перешел на шепот. – Вот тебе – сколько лет?

- Я еще молодой совсем, прошлой осенью сто двадцать пять стукнуло.

- Сто двадцать пять? – Ворон даже присвистнул от удивления. – А я думал, что старше тебя.

- Если на ваши людские годы пересчитать, может, и старше. У нас ведь, у домовых, как: рождаемся мы в своем мире, в лесу. Лет до ста живем с родителями, а потом уходим в ваш мир уму-разуму учиться. Каждый находит себе свободное жилье и заботится о его обитателях – людях.

Тут по-разному бывает, кому как повезет. Если хозяева добрые, да работящие, да к домовому своему ласковые, тут и мы стараемся изо всех сил. Где помочь, где – от лиха уберечь. Ну, а если хозяин домовому по вкусу не пришелся – а мы страсть не любим лентяев, да нерях – тогда держись! И тарелки по воздуху сами в избе летать станут, и мешки с мукой прохудятся, и печка дымить начнет.

Живем мы с людьми лет до ста пятидесяти – двухсот. А как в силу войдем, да ума наберемся, возвращаемся в свой лес, невесту себе искать. Каждая пара строит себе жилье, обзаводится детьми…

Так еще лет двести проходит. Ну, а дальше живут, кто как захочет. Старушки, в основном, остаются дома, за внучатами присматривают, а старички время от времени в мир людей наведываются: молодежи своей помочь советом, да наставлением.

Лучина почти догорела. Шустрик не стал зажигать новую, а подбросил несколько поленьев в очаг. Пламя весело взметнулось вверх, котелок заурчал, забулькал, выпуская из-под крышки ароматные струи.

Старушка, не открывая глаз, проскрипела из своего угла:

- Ты, внучек, поешь-ка похлебки, да гостя попотчуй.

- А и впрямь, давно поесть пора, - Шустрик водрузил благоухающий котелок на стол.

- Кто поест, а кто и облизнется, - Ворон отвернулся от угощения. – Мне есть все равно нечем, но хочется!

- А ты, сынок, не стесняйся,- подала снова голос из угла старушка.- Нюхай на здоровье – вот и сыт будешь. Твоя пища теперь – запахи, звуки, цвета.

Ворон удивился, но послушно «понюхал». Странное дело: он почувствовал почти то же, что обычно ощущал, хлебая настоящую горячую похлебку с грибами. Сытное тепло разлилось по всему его существу. Казалось, он вновь обрел плоть. Ворон протянул руку к ложке, коснулся ее отполированной деревянной ручки – но не смог даже сдвинуть ее с места.

Старушка словно наблюдала за ним сквозь сомкнутые веки:

- Нет, дружок, так у тебя ничего не получится. Ты теперь имеешь только «тело желаний», поэтому желаниями и учись управлять. Чтобы чего-то добиться, тебе нужно собрать в комок свое желание, и оно осуществится. Понял меня?

- Что-то не очень. Вот я хочу ложку поднять, а она не поднимается.

- Мало хочешь. Слабое желание.

Ворон уставился на ложку и принялся сосредоточиваться. 

- А чего же ты руками себе не пособляешь? – наставляла старушка. – Они хоть и бесплотные, а – руки.

Ворон снова протянул руку к ложке, коснулся ее и изо всех сил принялся толкать. Ложка не поддавалась.

- Да что я, в самом деле, бывший кузнец, или дитя малое? – возмутился колдун своим бессилием и, что есть мочи, как когда-то молотом, ударил кулаком по ложке.

И она подскочила над столом!

- Получилось, получилось! – радовался Шустрик. Вот теперь тебе точно тело не нужно - такая обуза! Удалось бы еще мне из него выскочить – и никаких забот.

- Не радуйся, внучек, раньше времени. Вызволить тебя из чужого тела – это еще полдела. Ворону все равно нужно вернуться в плоть, да к тому же не позже, чем через сорок дней. Не успеет – потеряет и тело желаний. Тогда придется ему вечно скитаться в мире теней, не зная отдыха, не ведая ни радости, ни печали. Нет участи хуже!

- Что же делать, бабушка?

- А вот что: вспомнила я, как мне моя бабушка рассказывала про магический кристалл желаний. Тот, кто им обладает, любое свое желание осуществить может.

- Вот бы нам этот кристалл! А где же его взять?

- Ни в нашем мире, ни в мире людей его нет. Слышала я, будто бы находится он в мире демонов.

- А что, есть и такой?

- Эх, ребятки, миров разных – не счесть! Только попасть из мира в мир непросто.

- Что, они так далеко?

- Нет, все они здесь, в одном месте. Только – невидимы.

- Как же мы в невидимом мире неведомый кристалл найдем?

- Глупый ты, внучек. Уж кто-кто, а ты бы и догадаться мог! Вот, например, домовой: обычно он для людей невидим. А захочет – может и «проявиться». Так?

- Так!

- А почему? Потому, что он свой организм перестраивает, подлаживает под мир людей. Так и вам, чтобы попасть в другой мир, придется перестраиваться.

- А как это сделать?

- Есть два пути. Можно отыскать место, где два мира соприкасаются и взаимопроникают друг в друга. Такое, как поляна с черным дубом. Этих мест очень мало, найти их трудно. Гораздо проще пробить дыру между мирами и проникнуть через нее. Это возможно, если у вас будут черные жемчужины.

- Ничего себе – проще! Где же эти жемчужины взять?

- Самое трудное – отыскать первую. Тут уж вам придется постараться. От обычных жемчужин эти отличаются черным цветом и тем, что умеют петь. Ну, а где искать жемчуг? Не в хижине бедняка, конечно. Обычно такие дорогие вещи хранятся в сокровищницах, в украшениях. А уж поющих – не более сотни на мир. Слух о них далеко идет, только умей слушать! Найдете первую, умоете ее лунным светом, она вас в другой мир и приведет. А в новом мире – компасом послужит, укажет путь ко второй жемчужине…

- О, боги, да нам за сорок дней ни за что не успеть добраться до магического кристалла!

- Коли поторопитесь – успеете. Мир демонов – на третьем уровне от нашего, так что вам всего три жемчужины собрать надо.

- Ой, бабулечка,  что бы мы без тебя делали? – Шустрик кинулся обнимать старушку.

- Спасибо за науку, бабушка! – поклонился и Ворон. – А теперь, Шустрик, пора в дорогу, времени у нас уже тридцать девять дней осталось.

- А отдохнуть? – закапризничал домовой. – Тебе-то что: лети себе, да лети. А мне - твое тяжеленное тело на себе таскать. Я устал!

- Ну, хорошо. Подождем до утра, оно, как известно, мудренее вечера. А на рассвете – в путь.

ГЛАВА 15.

Всю ночь Ворон промаялся, обдумывая слова старушки. Сама она тоже не сомкнула глаз, бесшумно снуя по землянке, стряпая какую-то еду, собирая ее в котомку. Только Шустрик, безмятежно развалившись на лавке, выводил заливистые трели, храпя, что есть мочи.

Как только в окошке засерело, старушка растолкала внука.

- Вставай, вставай, соня-засоня!  Так все на свете проспать можно. Вот, гляди, я тебе в мешочек еды собрала: путь-то неблизкий. Друг твой этого есть не может. Для него вот бутылочка имеется. Понюхает то, что в ней, - и сыт будет.

- Это что же, еще и мешок на себе таскать? – забурчал недовольно Шустрик. – Мало мне тяжеленного чужого тела, так еще и провиант носи!

Метко пущенный Вороном пирожок запечатал  раскрытый рот домового.

- А ты не балуй, не балуй, парень! – остерегла колдуна старушка. – Сам знаешь, каких усилий тебе стоит предметы двигать. Будешь часто озорничать – быстро обессилишь. До кристалла тебе тогда ни за что не добраться! Да помни, что для всех, кроме Шустрика, - ну, и имечко ты моему внучку придумал! – ты никому не видим.

- А как же ты, бабушка? Ты меня видишь?

- Домовые – особая статья. Мы с людьми издавна бок о бок живем, почти родня. Потому-то и видим их в любом состоянии: хоть в теле, хоть без него. А другие обитатели нашего мира, хоть и частенько в ваш, людской мир заглядывают, но с людьми общаются мало, оттого и не увидят тебя. Оно, может, и к лучшему.

Утренний ветерок расшвыривал по небу остатки ночных облаков. Дождь прекратился, однако воздух был тяжел и влажен. Шустрик довольно быстро шагал по знакомым с детства тропинкам. Ворон скользил сзади.

- И куда мы идем? – поинтересовался колдун.

- А куда глаза глядят. Ты что, забыл, о чем бабушка нам вечером толковала? Чем больше народу мы встретим, да расспросим, тем быстрее жемчужину отыщем.

- Что-то я никакого народа не вижу, - с сомнением протянул Ворон.

- А ты гляди лучше. Наш народ – он разный. Да вот, пожалуйста, полюбуйся. Только тихо, не спугни.

Спрятавшись за куст, Шустрик поманил Ворона к себе.

- Вон туда гляди. Видишь, у пня…

- Да ничего я не вижу!

- Тс-с-с! Чего орешь? Вон там, маленькие такие.

Только теперь Ворон разглядел у пня два удивительных существа. Одно было совсем маленьким, не более локтя высотой. В остальном – вылитый человек. Загорелое лицо мужичка украшали аккуратная седая борода и усы. Одет он был в высокий красный колпак и подпоясанную ремнем синюю куртку. У пояса болтался наполненный чем-то мешочек.

Второе существо было немного повыше, с острыми длинными ушами и сморщенным лицом цвета коры дуба. Одежда, темная и мохнатая, делала его неприметным на фоне опавшей листвы.

- Тот, что поменьше – гном,- пояснил домовой.

- А второй?

- Гоблин.

- Ну, о гномах мне прежде приходилось слышать, а вот гоблин – это что-то новенькое.

- Да, их не часто встретишь. А если встретишь – не обрадуешься. Препакостные твари. Злобные и мстительные. А уж как любят людей пугать и досаждать им! Прознают, к примеру, что в доме хозяин умер, так сразу же являются туда, шуршат по углам, стучат в окна, чтобы домашним показалось, будто призрак бродит по избе.

- А лопатка ему зачем? – указал Ворон на немудреный инструмент в руках гоблина.

- Да они повсюду с лопатами ходят – золото ищут, серебро. Жадные страшно!

- А с гномами они что, дружат?

- Да какое там! У гоблинов друзей не бывает. Этот, наверное, у гнома его золото выпрашивает. Слушай, о чем они там говорят.

И впрямь, речь шла о золоте. Злобно сверкая глубоко посаженными глазами, гоблин, однако, чуть не капал медом с языка. Он так откровенно льстил гному, расхваливая его доброту и полное отсутствие жадности! Так доказывал, что найденный гномом самородок нужнее ему, гоблину, что бесхитростный гном, расплывшись в улыбке, достал из мешочка золото и протянул его собеседнику. Тот, схватив вожделенный металл и забыв поблагодарить гнома, юркнул за камень и был таков.

- Какой стервец! – Шустрик покачал головой и шагнул из-за куста.

Застигнутый врасплох, гном застыл на месте.

- Да ты не бойся, не бойся, дружок, - тихо и ласково обратился к нему Шустрик. – Я свой, здешний, тебя не трону.

- Что-то я в нашем лесу людей не встречал,- оправившись от неожиданности, отвечал гном.

- Я не человек, а домовой. Дело к тебе есть. Помоги, если можешь.

- Если тебе золото нужно, то у меня его нет, - гном вывернул наизнанку свой мешочек, показывая Шустрику, что он пуст.

- Нет, золото мне без надобности. И серебро – тоже. А слышал я, что где-то  есть жемчужина необыкновенная - черная, да к тому же поющая. У вас, гномов, всегда полны сундуки сокровищ. Нет ли среди них поющей жемчужины?

- Что ты! – гном замахал ручками. – Мы камни драгоценные собираем, металлы – все, что земля хранит. А жемчуг – это не по нашей части. Он в море родится, так что у моря его и ищи.

- У моря…

Шустрик сокрушенно почесал в затылке:

- До моря – топать и топать, не один день, не одну ночь. А найдем ли там черную жемчужину – еще вопрос!

- А ты к водяному наведайся. Он тут, недалече, в Круглом озере живет. Весьма сведущий водяной. Может, он про твою жемчужину знает.

Гном подхватил свой мешочек и, не дожидаясь благодарности, шмыгнул под корень пня.

- Что ж, придется к водяному идти, - Шустрик закинул свою котомку за плечи. – Ты, Ворон, не отставай! – горько пошутил он.

К полудню снова заморосил дождь.

- Что же это за наказание такое! – ворчал Шустрик. – Вода за шиворот капает, одежда вся промокла, еще тяжелее стала. Хорошо тебе без тела!

Ворон в ответ только усмехнулся. Дождевые капли пробивали его насквозь, вызывая ощущение прохладной щекотки. Совсем неприятное ощущение!

- Слушай, хозяин, давай-ка пообедаем. Вот здесь, под елкой, где посуше.

Не дожидаясь согласия Ворона, Шустрик залез под еловые лапы и развязал котомку.

- Что тут мне бабуля приготовила? Пирожки – сгодятся, грибки соленые – ох, люблю грибки! А вот и твоя бутылка, Ворон.

Шустрик сунул голову в мешок, стараясь разглядеть, какую еще снедь положила в него бабушка. А когда высунул ее обратно, половины пирожков не оказалось на месте.

- Э, хозяин, быстро ты пирожки умял, а говорил, что только запахами сыт.

- Да не брал я твоих пирожков!

- Не брал, говоришь? А куда же они делись? Я точно помню, что шесть пирожков из котомки выложил, а теперь их только три.

- Ну, что ты ко мне пристал со своими пирожками! Чем, по-твоему, я их жевал бы?

- Верно, зубов у тебя нет. И пирожков – нет. Хорошо, хоть грибочки…

Он хотел сказать «остались», но осекся, не веря глазам: грибы тоже исчезли!

- Может, сороки утащили, или зверек какой? – предположил Ворон.

-Да не видел я никакого зверька!

- Я тоже не видел, однако, где же твои пирожки с грибами?

Увы, снедь исчезла бесследно. Расстроенный  Шустрик проглотил то, что осталось, не почувствовав даже вкуса.

- Ты впредь не выкладывай еду из мешка, - поучал Ворон друга. – Достал пирожок – съешь его, а уж потом доставай следующий. А то с голоду помрешь через неделю.

- Можно подумать, мне бы на неделю хватило того, что бабушка собрала! Нет, друг, еду придется самим добывать. И – очень скоро! – домовой встряхнул полегчавший мешок.

Двинулись дальше. Домовой, с горем пополам успевший приноровиться к чужому телу, довольно быстро шел по знакомому с детства лесу, не выбирая дороги, увертываясь от осыпающихся холодными каплями еловых ветвей, пиная ногами попадающиеся на пути роскошные пятнистые мухоморы. Ворон скользил следом, стараясь не отставать, но и не забегая вперед.

Наконец деревья расступились, и в образовавшемся прогале блеснула вода.

- Вот оно, Круглое озеро!

Водоем, в самом деле, был на удивление круглым. Берега его густо поросли рогозом и камышом, поверхность воды пряталась под буро-зеленым ковром ряски и листьев кувшинок. Одинокая утка бороздила это зыбкое пространство, оставляя за собой быстро затягивающийся след чистой воды. Хотя чистой воду можно было назвать с большой натяжкой.  Она была мутная, перевитая изнутри нитями тины, в которой тут и там поблескивали пузырьки поднимающегося со дна газа.

- Фу, какая мерзость! – Ворону явно не понравилось обиталище водяного.

- А ты что думал, водяной в прозрачном ручейке барахтаться станет? Нет, брат, водяные любят омуты поглубже, воду помутнее, коряги на дне, да ила побольше. Те, что в вашем мире живут, - у мельниц селятся: там под колесом яма глубокая и вода, падая, песок и ил со дна поднимает. Благодать!

- А я думал, у водяных на дне – дворцы хрустальные, всякой всячиной набитые, русалки хороводы водят.

- Наслушался сказок! Может, где и есть дворцы, в теплых странах. А у нас, на севере, - холод, особенно зимой. Как лед озеро скует – куда водяному деваться? Он – спать ложится до весны, там, где поглубже, да тина помягче.

- Хорошо хоть у вас тут еще осень. А то, как бы мы водяного будили? Оно и теперь его докликаться, поди, трудно будет?

- Нет, это как  раз проще простого. Гляди!

Шустрик спустился к самой кромке воды, похлопал ладонью по ковру ряски и сказал:

- Дедушка водяной. Иди в карты играть!

Не прошло и минуты, как вода у берега вспучилась. В шапке водорослей, зеленобородый, лохматый показался водяной.

- А на что играть будем? – с ходу поинтересовался он.

- Я ставлю вот – мешок с едой! А ты ставь поющую  жемчужину.

- Эвон, куда хватил – поющую! Где же я тебе ее возьму? Хочешь, лягушек дюжину и пару тритонов в придачу? Если мало, могу пиявок добавить.

- Зачем мне твои пиявки, дедушка? Мне жемчужина нужна.

- Ну, ладно, уговорил! Есть у меня одна – чудная розовая!

- Нет, мне черная нужна, поющая!

- Заладил: поющая, поющая! У меня лягушки знаешь, как поют – заслушаешься. Давай – розовую жемчужину и пару поющих лягушек в придачу?

- Нет, видно, ты не хочешь играть! – Шустрик сделал вид, что собирается уйти.

- Постой, милай, не дай со скуки помереть! Хочешь, я свою Водяную Матушку на кон поставлю? Красавица! Не старая еще совсем.

Водяной шлепнул три раза ладонью по воде, и рядом с ним вынырнула Водяная Матушка. Красавицей ее уж никак нельзя было назвать. Голова большая, продолговатая, как огурец. Глаза черные, навыкате Волосы длинные. Сама нескладная. Тело красноватого оттенка, словно ошпаренное. Груди большие, торчком торчат.

- Ну, какова красотка? Для тебя – не жалко. Начинай игру.

- Да зачем мне твоя жена, дедушка?  Ты поющую жемчужину ставь!

- Нету, нету у меня никакой поющей жемчужины! Я ее еще на прошлой неделе лешему проиграл. У  меня теперь одно сокровище осталось – Матушка моя Водяная, краса ненаглядная.

- Ну, на «нет» - и суда нет! – домовой закинул котомку за плечи и повернулся к озеру спиной.

- Ты куда? Постой! – завопили в один голос водяной и его Матушка. – Не пустим!

В мгновение ока взорвавшиеся султаны рогоза запорошили Шустрику глаза, стебли кувшинок, извиваясь змеями, спутали ноги, берег озера заходил ходуном. Домовой свалился на землю. Проворная Водяная Матушка подхватила добычу на руки и утянула бы ее под воду, но вдруг невесть откуда сорвавшаяся шишка пребольно стукнула ее по носу, вторая – попала в глаз.

Минутное замешательство стоило Матушке добычи. Шустрик стряхнул с ног путы и пустился наутек. На суше он был куда проворнее, чем Водяная Матушка.

Остановился домовой не скоро. Отдышавшись и оглядевшись, убедившись в отсутствии погони, Шустрик присел на поваленное дерево и позвал Ворона.

- Да здесь я, здесь, - колдун, усмехаясь, показался из-за ели. – Ну, брат, и бегаешь ты – не хуже оленя. А говорил – тело тяжелое!

- Побежишь тут! Не унеси я ноги – не быть бы тебе в своем теле никогда. Водяная Матушка очень до человечинки охоча! Спасибо, ты ее шишками отделал.

- Какими шишками? Впервые слышу.

- А кто же в нее шишками кидал, если не ты?

- Понятия не имею.

- Ничего себе шуточки! Так кто же меня от водяных спас? Белка, что ли?

- Хи-хи-хи-хи-хи! – серебряно зазвенел девичий смех.

- Это еще кто здесь? – Шустрик и Ворон вскочили, оглядываясь.

- Хи-хи-хи-хи-хи! - смеялись все дальше, дальше…

И вот уже серебряный колокольчик смолк.

- Ну, брат, повезло нам, ничего не скажешь! Знаешь, кто это смеялся сейчас? Кто нас от водяных уберег? Не иначе, как нимфа.

- Нимфа? Это еще что за зверь?

- Никакой не зверь, - Шустрик укоризненно взглянул на Ворона. – Нимфы – это тоже обитатели нашего мира, хотя и у вас встречаются. Они разные бывают: лесные, водяные, горные. Только увидеть их не каждому выпадает. Такие осторожные, чуть что – прикидываются то листочком, то веточкой, а то и вовсе пылинкой. А могут просто в воздухе раствориться. Вот только что тут была – и нет ее!

- Так они девушки?

- Ну, какие девушки – нимфы! А принять вид девушки тоже могут. Особенно, если такого молодца, как я, увидят! – домовой гордо выпятил грудь и выставил вперед ногу.

- Хм, теперь он уже моим телом хвастает! Глядишь, совсем к нему привыкнет, не захочет и отдавать, - Ворон озадаченно почесал в «затылке». -  А скажи-ка, эти нимфы для нас очень опасны?

- Скажешь тоже – опасны! Да безобиднее их на свете не сыщешь. Есть, правда, у нимф один недостаток – уж очень любят прятаться за деревьями, да шпионить за людьми. Особенно за такими красавцами, как я!  А еще они в магии искусны.

- Волшебницы, значит?

- Что-то в этом роде.

- А найти поющую жемчужину нам нимфа не поможет?

- О, ищи ветра в поле! Та, что нам помогла, уже давным-давно умчалась отсюда.

- Ну, тогда и нам нечего мешкать. Пойдем-ка, поищем лешего!

ГЛАВА 16.

Тропа, уходящая в глубь леса, становилась все уже. Все ниже опускались темные ветви елей, все реже встречались поляны. Это и понятно: лешие любят забраться в самую чащобу, там их дом, там их царство.

Пока шли, Шустрик рассказывал Ворону про здешнего лешего по имени Амид.

- Его, Амида, в нашем лесу все знают. Да как и не знать, он же лесу хозяин! Родился он не так давно, лет сто назад. Молодой еще совсем. А знаешь, как лешие родятся? От молнии! Ударит молния в столетнюю ель, расщепит ее пополам и сожжет. Только обгорелый пень останется. Вот в этом пне, в самой его глубине, небесный огонь долго сохраняться может. Хоть день, хоть два, хоть несколько лет. Но вдруг от этого огня проснется пень, вырастут у него руки – ноги. Вот вам и новый леший!

- Так что же, лешего от пня и не отличить?

- Что ты, это поначалу он пень пнем, а потом все больше на человека начинает смахивать. А вообще-то они все разные. Один, глядишь, вылитый дед, только глаза зелеными угольями горят, да кафтан не на ту сторону запахнут, да лапти не на ту ногу одеты. У другого – бровей, ресниц и правого уха вовсе нет, а волосы длинные и зачесаны налево. А нашему Амиду совсем не повезло: кривой на один глаз, да и нога одна навыворот, пяткой вперед.

- Что ж, он с костылями ходит?

- Какое там! Носится вечно по лесу, как угорелый, без шапки, с дубинкой наизготовку. Все звери и птицы у него в подчинении, слушаются его беспрекословно. А белкам и зайцам совсем от Амида житья нет. Он, картежник страшный, их в карты проигрывает. Недавно, сказывают, соседнему лешему всех зайцев продул и погнал их через лес огромной стаей. Теперь, замечаешь, ни одного зайца по дороге нам не попалось?

Тропинка давным-давно затерялась в опавшей хвое, валежник делал путь почти непроходимым. Дневной свет с трудом проникал между тяжелыми еловыми лапами. Даже звуки погасли как-то сами собой.

Шустрик тоже умолк, экономя силы. Молчал и Ворон. День клонился к вечеру. Следов лешего так и не удалось обнаружить. Проблуждав до темноты, усталые путники забрались под ель и, наскоро перекусив, улеглись прямо на толстый слой опавшей хвои.

Наутро их разбудили странные звуки: кто-то не то пел, не то кричал во все горло, с хохотом, посвистом и ауканьем, то, подражая вою бури, то – детскому плачу. В лесу тоже было неладно: перепуганное зверье носилось туда-сюда, сами собой ломались и падали деревья.

Шустрик не на шутку встревожился:

- Нужно поторопиться, Ворон. Слышишь, леший поет, да в лесу озорует? Это он перед зимней спячкой бесится. Не успеем – заснет до весны, тогда мы черную жемчужину вряд ли отыщем.

- Что же нам делать?

- Пойдем на голос. Только бы Амид не замолчал!

Леший сидел на пороге не то землянки, не то берлоги, отчаянно вопя во весь голос и подбадривая себя хлопаньем в ладоши. Увидев Шустрика, – Ворон оставался для него невидимым – хозяин леса замолчал и уставился на пришельца своим единственным глазом. Потом сорвался с места и заковылял ему навстречу, размахивая кулаками. Не оставалось сомнения, что прием гостю будет оказан не слишком любезный.

Шустрик, быстро смекнув, что хозяин в боевом настроении, наутек, однако, не пустился. Скорчив разочарованную гримасу, он пробурчал:

- А мне-то говорили, будто Амид в карты любит играть. Он же, видно, только кулаками махать и горазд.

Такая оценка своих способностей явно не понравилась лешему. За малым не добежав до гостя, он круто развернулся и, молча, помчался назад, в свое жилище. Не прошло и минуты, как Амид уже сдавал себе и гостю карты.

- На что играем? – деловито осведомился Шустрик.

Леший молча хлопнул в ладоши, и на ближайшей ели выстроились в ряд с десяток белок.

- На белок я играть не буду, - Шустрик разочарованно выпятил губу. – На что мне белки?

- Зайцев нет.

- И не надо, не надо, Амидушко! Мы тут намедни с водяным в картишки перебросились, - бессовестно врал домовой. – Так он мне говорил, будто ты у него черную жемчужину выиграл. Ну, зачем лешему жемчужина? Поставь ее на кон, а?

- Нет! – леший отрицательно замотал головой. – Амид жемчужину подарил. Бери белок.

- Ну, кому ты мог жемчужину подарить? Ты же один-одинешенек живешь.

- А вот и не один, у Амида баба есть!

- Откуда же у тебя бабе быть, в чащобе этакой?

- Амид бабу украл. Красивая.

- Ну, ладно, - Шустрик сделал вид, будто ему наскучил спор, хотя в глазах домового мелькнули лукавые искорки. – На белок, так на белок. Начинай!

Леший так торопился начать любимую игру, что даже не поинтересовался,  что же в ответ ставит на кон гость? Старые замусоленные карты, с искусно вырезанными  на тончайших пластинках дерева обозначениями, порхали над землей, подобно гонимым ветром осенним листьям. Везение перепархивало вместе с ними то к одному игроку, то к другому. Соответственно, белки перепрыгивали то на ель позади домового, то снова возвращались на прежнее место рядом со своим хозяином. Леший злился и свирепел. Он, непревзойденный картежник, никак не мог одолеть какого-то пришлого простака! Где ему, одноглазому, было углядеть, что за плечами его стоит еще один игрок – Ворон – и знаками сообщает партнеру, какие карты у лешего на руках.

Сначала Ворон не понимал, почему домовой сразу не разобьет лешего в пух и прах. Зная все карты противника, он умудрялся время от времени проигрывать, к великой радости Амида. Но потом до Ворона дошло: Шустрик просто тянет время!

 Солнце уже начало клониться к закату, а игра все продолжалась. Тени деревьев стали длинными и густыми, а картежники все не унимались. Но вот леший начал отчаянно зевать, единственный его глаз все чаще закрывался тяжелым веком. Он пытался взбодриться, похлопывая себя по ляжкам, однако неумолимое время все приближало неизбежное для этого времени года событие. Как только солнце скрылось за макушками елей, леший, не в силах больше бороться, молча, ринулся к своему жилищу. Через минуту мощнейший храп возвестил о начале зимней спячки хозяина леса. Белки прыснули по ветвям ели, радуясь освобождению.

Ворон заглянул в хитрые глаза Шустрика:

- Ну, и что теперь делать?

- Как что, теперь самое время забрать жемчужину.

- Откуда забрать?

- Ну, Ворон, ты меня удивляешь! Никак не пойму, ты глухой, или тупой? Разве леший не сказал, что он жемчужину своей бабе подарил?

- Сказал. Только я что-то никакой бабы не вижу.

- Сейчас увидишь. Случается, бабы сами к лешему приходят, он у них слывет неотразимым соблазнителем. Не знаю, чего они ищут: ласки, острых ощущений, или просто богатства, но живут такие с лешим, бывает, по несколько лет, а потом к себе возвращаются при деньгах. Такая баба от нас бы спряталась, не показалась. А эту, что сейчас у Амида живет, он украл, ты же слышал. Такой жизнь в лесной глухомани, да еще с этаким «красавцем» - хуже каторги, горше полыни. Такая нам рада будет как избавителям. Вот гляди, сейчас и покажется.

И верно, не успело затихнуть последнее слово домового, как из землянки, потупив взор, показалась девушка.

Возможно, когда-то она и была красавицей. Из-под длинных черных ресниц полыхнули огнем огромные ярко-синие глаза, черты лица казались правильными и выразительными. Но в остальном…

Волосы, когда-то длинные и шелковистые, теперь сбились в грязный колтун, расчесать который не представлялось никакой возможности. Очертания фигуры не просматривались под ветхим тряпьем, заменявшим девушке одежду. Босые ноги были грязны и ободраны. Картину дополняли многочисленные «украшения» из желудей, шишек, ягод рябины. Острый глаз домового сразу заприметил и черную жемчужину, болтавшуюся на шнурке между желудевых бус.

Между тем, девушка робко шагнула раз, другой, а потом вдруг упала на колени и поползла к Шустрику, протягивая к нему руки. Странные звуки – не то слова, не то рыдания – вырвались у нее из груди. Добравшись до домового, она обняла его колени и припала к ним головой.

- Спаси, родимый, не погуби бедную девушку!

Шустрик, отвернувшись, чтобы не ощущать исходившие от пленницы сомнительные ароматы, с трудом оторвал от себя «Амидову бабу» и, поставив ее на ноги, отступил назад.

- Полно тебе, полно, не голоси! Конечно, мы… Я тебя не оставлю. Конечно, помогу. Чего ты хочешь?

- К людям хочу, подальше от этого лесного отродья! Помоги, мил-человек! Век тебя помнить буду.

- Ладно-ладно, только не реви! Знаю я способ отправить тебя домой, да путь предстоит неблизкий. Завтра с утра и отправимся. А ты тем временем приведи себя в порядок: умойся, да сними с себя все эти шишки-желуди. А то люди испугаются – вылитая лешачиха!

Девушка послушно стала срывать с себя желудевые бусы, рябиновые браслеты. Вот руки ее коснулись черной жемчужины и замерли.

- И это снимать? – она вопросительно взглянула на Шустрика.

- А это – в первую очередь! Ты что, хочешь, чтобы люди, увидев на тебе необычное украшение, заподозрили тебя в связи с лешим? Разбойники, опять же, за эту штуку могут и жизни лишить. Так что снимай, не сомневайся. Дай-ка я ее подальше в кусты заброшу.

Шустрик размахнулся и, что было силы, швырнул жемчужину в кучу валежника.

- Ну вот, порядок. Теперь можно и поспать до утра.

На рассвете домовой растолкал Ворона.

- Вставай, пойдем.

- Куда пойдем, темно же? И жемчужину нужно отыскать, ты ведь ее вчера невесть куда закинул.

- Ха, закинул! А это ты видел? – и довольный домовой показал приятелю заветную жемчужину. – Я же не дурак, чтоб драгоценности раскидывать! Так что пойдем.

- А как же девушка? Ты же обещал…

- Мало ли что я обещал! Мы ведь торопимся, а ее нужно к черному дубу вести – это день пути. Пусть сама выбирается!

- Нет, Шустрик, так дело не пойдет. Девушка на тебя надеется. Без нас она пропадет. Имей же совесть, выполни обещание!

- Какой ты сердобольный стал, дружище. Может, она тебе приглянулась? – домовой ухмыльнулся.

- Девушке нужно помочь – и точка! – Ворон решительно не хотел замечать насмешек домового. – Буди ее и – в путь.

- Как скажешь! – Шустрик пожал плечами и пошел будить девушку.

Погода менялась. Еще на рассвете мелкий осенний дождик прилипал к лицам путников влажной паутиной, а к полудню дождевые капли превратились в острые, секущие кожу льдинки. Пронизывающий ветер шуршал листьями, покрытыми тончайшей ледяной коркой, не в силах поднять их с земли и закружить, звенел заледеневшими веточками деревьев. Снежная крупа обильно «присолила» тропинку, на которой четко отпечатывались следы двух человек: мужчины и женщины.

Шли молча. Ворон не хотел выдавать своего присутствия, а домовой, явно недовольный решением друга, не удостаивал девушку и словом. «Амидова баба», смиренно потупив взор, покорно шагала за своим освободителем и не пыталась вступить в разговор.

Осенний день короток. Едва перевалило за полдень, свет пробивающегося меж туч солнышка стал меркнуть. Шустрик, тревожно поглядывая на небо, все убыстрял и убыстрял шаг. Однако, как они ни торопились, добраться до черного дуба к вечерней заре путники так и не успели.

- Все, привал! – Шустрик раздраженно кинул свою котомку на поваленную липу и уселся рядом. – Надо же, из-за какой-то лешачихи два дня потеряем! Жди теперь следующего заката!

Ворон приблизился к самому уху друга и прошептал:

- Не сердись. Все равно нам нужно было бы ночи дождаться, чтобы жемчужину лунным светом умыть. Если, конечно, луна за тучами не спрячется. Мы девушку и ночью до дуба доведем, ты ведь дорогу хорошо знаешь. Объяснишь, что на закате ей делать нужно, а сами – в путь. Только бы луна выглянула!

Шустрик посмотрел на небо. Там, между порванных ветром облаков, проклевывались звездочки. Морозец крепчал. Похоже, ночь и в самом деле обещала быть лунной.

Домовой развязал котомку и достал из нее пирожок. Он уже, было, впился в него зубами, но тут голодный взгляд девушки заставил домового захлопнуть рот.

- Ты, никак, тоже проголодалась!

Девушка молча проглотила слюну.

- Что, надоела тебе лешачья еда: грибы-желуди? Пирожков, поди, давно не пробовала?

Девушка молча кивнула, жадно глядя на вожделенный пирожок.

- Ладно, так и быть – бери! – Шустрик протянул еду «лешачихе».

Та не заставила повторять сказанное дважды. Один миг – и быстрые челюсти не оставили от угощения и крохи.

- Хм, горазда ты есть, так тебя не прокормишь! Ладно, вот тебе еще один пирожок – и больше не проси. Я тоже есть хочу.

Поев, Шустрик растянулся на толстом липовом стволе, намереваясь чуть-чуть отдохнуть. Он, было, прикрыл глаза, но прикосновение холодных пальцев к щеке заставило его поднять веки. Рядом, ежась на холодном ветру, стояла совершенно голая «Амидова баба». Увидев, что Шустрик открыл глаза, она заученным движением подняла вверх руки, потянулась и, извиваясь и вертя бедрами, стала оглаживать свое лицо, груди, бока, ягодицы…

Домовой выпучил глаза, вскочил и заерзал задом по стволу дерева.

- Ты это чего делаешь, а?  Лешачиха ненормальная!

Девушка, ничуть не смущаясь, продолжала свое представление. Вот вихляющей походкой она приблизилась к домовому и ловко запрыгнула к нему на колени. В следующее мгновение нос Шустрика уперся в тугую девичью грудь, а голова была охвачена ее руками и покрыта быстрыми жаркими поцелуями.

- Ты что, ты что…

В голове домового промелькнули, было, воспоминания о ночи, проведенной с трактирщицей, но то, что случилось с ним теперь, не шло ни в какое сравнение с однажды испытанным. Натренированное в любовных утехах тело Ворона само собой вытворяло такое…

Колдун же, глядя на все это со стороны, сначала забавлялся, потом рассердился, потом, собрав в комок желание, столкнул переплетенные тела со ствола липы. Однако это оказалось напрасной тратой сил. Ни девушка, ни Шустрик даже не заметили, что теперь лежат на мерзлой земле. Они вообще ничего не замечали. Ворон попробовал растащить парочку, но силы быстро покинули его. Раздосадованный, колдун отвернулся и стал следить за небом.

Облака, все более редея, неслись космато и низко, едва не цепляясь за верхушки деревьев. Вот уже последние темные клочья расползлись, открывая глубокое звездное небо, край которого становился все светлее и светлее. И вот сквозь черное кружево веток проглянул огромный красно-желтый диск восходящей полной луны. Какая удача: сегодня – полнолуние! Нужно поторапливаться. До черного дуба еще часа два ходьбы, а потом они умоют поющую жемчужину лунным светом – и в новый мир!

Ворон обернулся, намереваясь привести-таки в чувство друга, - и застыл в ужасе. Если бы у него были волосы, они, наверняка, встали бы дыбом.

Гибкое, гладкое тело девушки, оседлавшей домового, вдруг содрогнулось в конвульсиях и стало покрываться шерстью. Неуловимо менялась фигура: мышцы взбугрились рельефнее, перетекая к спине; груди перемещались к животу и сжимались, ноги и руки утончались, принимая звериный вид. Еще минута – и над Шустриком стояла, скалясь и капая слюной с клыков, огромная волчица.

«Оборотень!» - Ворон не раз слышал о людях, превращающихся в волков под светом полной луны, но встречать их ему не приходилось ни разу.

Между тем, Шустрик, млея с закрытыми глазами, продолжал гладить волосы девушки, не замечая, что они превратились в шерсть. То, что произошло дальше, заняло не более секунды, но показалось Ворону вечностью. Пасть человеко-волка распахнулась, метя вонзить клыки в шею домового. Шустрик, почуяв смрадное дыхание зверя, открыл глаза и остолбенел, а Ворон, в мгновение ока, превратившись в комок ярости, прыгнул на волчицу, тараня ее бесплотными руками и ногами.

Не ожидавший нападения, оборотень свалился с Шустрика, а тот, придя в себя, вскочил на ноги и, нашарив в мерзлой траве свой посох, приготовился отражать атаку. Она не заставила себя ждать.

Взвыв от досады, волчица прыгнула на недавнего любовника, однако крепкий сук, ударив в грудь, откинул ее шагов на пять назад. Поняв, что пред ней достойный противник, волчица прижала уши и, сверкая глазами, стала медленно кружить вокруг домового, выбирая момент для прыжка. Вот лапы ее напряглись, живот подобрался – но тут неведомая сила подняла зверя за холку и, как щенка, швырнула на поваленную липу. Хруст ломаемого позвоночника – и схватка окончилась. Луна посеребрила холодным светом свое порождение, снова превращая волчицу – уже мертвую – в девушку.

Домовой отер со лба холодный пот и, не выпуская из рук палки, подошел к липе. Девушка не дышала. Шустрик плюхнулся на траву рядом со стволом и поискал глазами приятеля. Ворон лежал неподалеку, совсем без сил.

- Ну, дружище, и вляпались мы с тобой! Если б не ты, не было бы у тебя тела, а у меня – жизни. А все твоя доброта! Незачем было с лешачихой нянчиться.

- Да кто ж знал, что она оборотнем окажется! – прошелестел в ответ Ворон. – Говорила, что леший ее из деревни украл.

- Тут-то она, может, и не врала, да только в нашем лесу оборотней не меньше, чем обычных волков. Наверное, кто-то из них и покусал «Амидову бабу», пока леший в зимней спячке был. А кого оборотень укусит, - ты же слышал, верно, - тот сам оборотнем становится.

- А тебя она, случаем, не покусала?

- Нет, только целовала. А целуется эта стерва замечательно!

Помолчали. Каждый вновь и вновь перебирал в памяти мгновения схватки. Ворон опомнился первым:

- Гляди-ка, Шустрик, луна вот-вот за деревьями скроется. Доставай скорее жемчужину, а то не успеем ее лунным светом умыть.

Шустрик снял с липового сучка котомку и запустил в нее руку.

- А я думал, ты жемчужину на шею повесил.

- Вот еще, буду я на себя всякие бабские украшения надевать! Она и из котомки никуда не де…

Домовой не договорил, еще усерднее шаря в котомке. Потом, изменившись в лице, вытряхнул ее содержимое на землю. Два целых и четыре накусанных пирожка, бутылка с «едой» для Ворона, гора крошек…

И больше – ничего! Шустрик растерянно посмотрел на колдуна.

- Странно, я жемчужину вчера сюда положил. А теперь ее нет.

- Может, в дырку выпала?

Шустрик просмотрел – прощупал котомку: дырок не было.

- Куда же она делась? Я ведь сумку из рук всю дорогу не выпускал, на привале – на сучок повесил, так что вывалиться жемчужина не могла.

- Слушай, а украсть ее никто не мог?

- Украсть? Да мы же никого не встречали, ни с кем про нее не говорили. Хотя…

Домовой подобрал с земли пирожки и указал на них Ворону.

- Видишь, два – целые, а четыре – накусанные. Я к пирожкам не прикасался после ужина, «Амидова баба» - тоже. Кто пирожки накусал?

- Кто накусал, тот мог и жемчужину забрать.

- Кажется, я знаю, кто это. Помнишь, у нас уже воровали и пирожки, и грибки соленые?

- Может, белка какая?

- Хуже. Это наверняка гоблин, тот, что с гномом разговаривал. Он, паразит, подслушал, что мы жемчужину ищем, и за нами пошел. Дождался удобного момента  - и спер ее. И пирожки понакусывал из вредности.

- Значит, все пропало? Где теперь того гоблина сыщешь!

- Кое-кто мог бы нам помочь. Слышал я, ундины умеют краденое возвращать.

- Постой-постой, ундины – это ведь духи воды, водяницы по-нашему. Был бы я в теле, смог бы их вызвать! Этому колдовству я обучен.

- А я? Я смогу помочь! Ты меня научи, я все исполню, как надо.

- Ну что ж, выбора у нас нет. Давай попробуем, может, что и получится. Только нужно родник найти.

- Это проще простого, тут в двух шагах от нас один имеется.

Друзья, не теряя времени, разыскали небольшой родничок, дававший начало почти незаметному ручью, не скованному еще льдом.

- Слушай внимательно все, что я тебе говорить буду, и делай в точности. Нужно очертить на земле круг.

- Начертил.

- Теперь в центре круга нарисуй печать Духа: крест, а между его концами – полумесяцы в полукружье.

- Готово.

- Теперь на  эту печать нужно поставить сосуд, наполненный родниковой водой.

- А где же сосуд нам взять? У нас только бутылка с твоей «едой» имеется.

- Ну, так опорожни ее и налей воды из родника.

- А ты с голоду не помрешь?

- Делай, что говорю.

Домовой послушно выполнил указания друга.

- Что  дальше?

- Теперь протяни руки над бутылкой и позови водяницу. Четко, вслух скажи, зачем ее зовешь. Замри…

Не прошло и минуты, как друзья заметили отразившуюся в воде водяницу.

- Повторяй за мной заклинание:

«Грозный владыка вод! Ты, который держишь ключи небесных потоков и удерживаешь в пещерах подземные ручьи. Царь потопа и весенних дождей, открывающий истоки рек, повелевающий влаге, которая есть кровь земли, превратиться в сок растений. Мы поклоняемся тебе и призываем тебя выполнить следующее: пошли водяницу найти украденную у нас черную жемчужину и вернуть ее нам».

Тоненько зазвенела, завибрировала бутылка с родниковой водой. Из ее горлышка ударила вверх прозрачная струя, тончайшей серебряной нитью повисла в воздухе. Вот конец нити завертелся, вытягивая из бутылки и навивая на себя все новую серебристую пряжу. Вот уже целый клубок водяных нитей крутится в воздухе. Вода в бутылке иссякла, клубок перестал вертеться. Наоборот, нитки распустились, сама собой завязалась на конце петля, и вот уже водяное лассо заброшено в чащу леса. Мгновение – нитка натянулась и стала снова сматываться в клубок, явно испытывая сопротивление. Не прошло и минуты, как друзья увидели болтающегося в водяной петле гоблина, а в руках у него – похищенную жемчужину.

- Благодарим тебя, водяница!

Друзья подхватили гоблина, от страха обмочившего свои мохнатые штанишки, отобрали у него жемчужину и, дав хорошего пинка, отпустили с миром.

Луна уже наполовину опустилась в крону дуба.

- Скорее, Шустрик, скорее подними на ладони жемчужину! Пусть лунный свет умоет ее, пока луна совсем не скрылась в ветвях.

Домовой поднял жемчужину над головой. Черная блестящая горошина вдруг замерцала. Сначала снаружи, потом свет словно бы проник внутрь ее, в самое сердце. И жемчужина запела. Тихо, очень тихо запела. Голос был не человеческий, не птичий. Он вообще не походил ни на один из известных друзьям звуков. Что-то бесконечно вибрирующее, сладостное, слагающееся в необычную мелодию.

Звук все усиливался, усиливался, вот он уже стал невыносимо оглушителен. В унисон завибрировало все: воздух, земля, деревья. Внутри друзей вибрировала каждая частичка, подчиняясь ритму песни черной жемчужины.

И вдруг все смолкло. В глазах у Шустрика заклубилось багрово-алое облако, мышцы расслабились – он потерял сознание.

Неизвестно, сколько продолжался обморок. Сначала в полной темноте снова зазвучал голос жемчужины, но теперь он был так тих, что еле улавливался ухом. Потом чуть-чуть посветлело, вернулось ощущение рук и ног. Вот запахи пробились к сознанию. Шустрик окончательно пришел в себя.

Неподалеку возвышалась  зыбко-туманная фигура. Присмотревшись, домовой обнаружил в ней сходство с колдуном.

- Ворон, это ты?

- Похоже, так. Только я себя как-то странно чувствую.

- Да ты и выглядишь странно. Раньше я тебя только внутренним взором видел, а теперь и глазами различаю. Какой-то ты туманный, словно привидение. Не знаю, к худу это, или к добру. Видно, в новом мире и законы другие. Смотри, мы все-таки попали в этот новый мир!

Только теперь друзья огляделись по сторонам.

ГЛАВА 17.

Осенний лес исчез. Кругом, насколько хватало взора, высились голые скалы. Огромные валуны, когда-то сорвавшиеся с вершин, громоздились на уступе, приютившем наших путников. В двух шагах уступ заканчивался провалом, на дне которого, неразличимая в предутренней дымке, журчала вода. Чуть тронутые первым солнечным лучом, розовели далекие снежные вершины.

- Ну, и что дальше? – Шустрик вопросительно воззрился на друга.

- Да ничего особенного. Я думаю, пока совсем не рассветет, не имеет смысла трогаться в путь. Опять же, отдохнуть надо.

- И подкрепиться не мешало бы, - домовой сокрушенно потряхивал пустую котомку.

- Ладно, не переживай. Кто спит – тот обедает. Так что, закрывай глаза – и обедай на здоровье!

Шустрик проснулся оттого, что горячий солнечный луч забрался к нему под ресницы. Слегка приоткрыв один глаз, домовой увидел  рядом, на камне, странную двуногую ящерицу. Пара сравнительно длинных конечностей, расположенных как раз посередине между головой и хвостом, по-видимому, хорошо служила и для передвижения, и для ловли добычи. Сейчас ящерица использовала их для сидения, опираясь еще и на хвост, подняв вверх переднюю часть туловища и раскрыв веером обрамляющие голову роговые чешуйки. Пестрая окраска животного сделала бы честь самому красивому цветку из тех, которые когда-либо видел Шустрик.

Однако домовой не стал любоваться перламутровым переливом чешуи ящерицы. Одно неуловимое движение – и скользкое тельце у него в кулаке. Еще одно движение – и челюсти сомкнулись на шее бедного животного.

- Ты что это, Шустрик, вытворяешь? – слабо мерцающее бледное облако в форме человека возникло рядом с домовым.

- Не видишь разве – завтракаю!

- Тьфу, гадость какая!

- Много ты понимаешь! Голод – не тетка. Приспичит – и не то съешь. Кстати, вот еще и закуска имеется, - Шустрик разгреб мелкие камешки на солнечном припеке и выудил из ямки полдюжины небольших серо-голубых яичек в кожистых оболочках.

Ворон отвернулся, не в силах наблюдать за трапезой друга. Есть и ему хотелось отчаянно, но заветная пахучая бутылка была потеряна безвозвратно, так что заморить червячка было нечем.

- Я готов! – Шустрик отбросил в сторону  пустую оболочку яйца и поднялся на ноги. – Куда пойдем?

- Да тут одна дорога, - Ворон указал на узкий карниз вдоль скалы. – Не в пропасть же кидаться!

Прижимаясь к скале и стараясь не глядеть в пропасть, друзья медленно двинулись в путь. Прошло не менее часа, прежде чем они добрались до небольшого разлома в горной породе.

- Куда теперь? По разлому пойдем, или опять по карнизу?

- Раз появился выбор, нужно посоветоваться с жемчужиной. Разве ты забыл, что теперь она – наш компас?

- Верно, - Шустрик сдернул с шеи все же повешенное на себя «бабское украшение».

Теперь черная жемчужина снова молчала, однако внутри нее еще теплилась искорка света.

- Смотри, Ворон, огонек-то внутри жемчужины не посередине, а словно бы к одному боку смещен.

- А ты поверни жемчужину в другую сторону. Видишь, огонек не крутится вместе с ней. А все туда же показывает, что и раньше. Вот тебе и ответ, куда идти!

- Ничего себе, ведь он почти вверх указывает! Я же не ящерица, чтобы по скалам карабкаться. И крыльев у меня нет, чтобы в небо взлететь.

- Чего у тебя нет, так это – мозгов, дружище. Смотри, в расщелине между камнями вода сочится, крошечный такой ручеек. А куда он течет? Правильно, в пропасть! Теперь скажи, может ли вода течь снизу вверх? Умница, конечно, не может. Значит, она течет сверху – вниз. Пойдем по расщелине против течения ручейка – и поднимемся вверх. А как заберемся на гору, жемчужина снова поможет нам выбрать нужное направление.

Скользя на влажных камнях и ругаясь, Шустрик углубился в расщелину. Следом плыл колдун, превозмогая чувство голода и слабости. Внезапно черная тень от огромных крыльев скользнула по расщелине, и сразу сверху посыпался град камней. Шустрик задрал вверх голову, пытаясь рассмотреть, что же там происходит, но, получив по лбу увесистым булыжником, со стоном осел на землю.

Наверху кто-то истошно закричал, причем голос очень напоминал человеческий. Послышался шум борьбы, хлопанье крыльев, визгливый женский смех. Ворон, вспомнив, что может быстро перемещаться без тела, метнулся вверх, но опоздал. Огромная крылатая тварь скрылась за выступом скалы, не дав рассмотреть, какую добычу она уносила с собой.

Ворон вернулся к другу, все еще сидящему на мокром камне и прикладывающему другой, поменьше, к здоровенной шишке на лбу.

- Ну что, увидел, кто на меня напал?

- Если бы на тебя напали, то ты не сидел бы сейчас здесь, а летел бы по воздуху в гнездо птички-невелички, у которой крылья в размахе всего ничего: локтей десять.

Шустрик поежился и встал.

- Пойдем отсюда скорей, вдруг она вернется.

К полудню друзья добрались до входа в пещеру. Огонек жемчужины указывал как раз в ее сторону, поэтому путники, не колеблясь, вошли под каменные своды. Уже через десять шагов кромешная тьма окутала их, но компас не подвел: теперь вся жемчужина светилась ровным матовым светом с яркой точкой на той стороне, куда нужно было двигаться.

Заворожено уставившись на каплю света у себя на ладони, Шустрик брел вперед, натыкаясь на острые камни и выступы. Не один сталагмит разлетелся вдребезги, встретившись с его, уже потерявшим чувствительность от бесконечных ударов, лбом. Гнетущая тишина, нарушаемая только звуком шагов домового, леденила сердце. Трудно было понять, сколько времени уже прошло. Видимо, немало, если судить по урчанию в животе снова проголодавшегося Шустрика.

- И долго мы будем так в потемках блуждать? – домовому явно надоело это занятие. – Тут ведь с голоду помереть – пара пустяков. Ну, скажи на милость, Ворон, чем я набью твое ненасытное брюхо? Слышишь, какую музыку оно выводит?

Ворон, молча, двигался вперед.

- Да ты здесь ли, приятель?  - не унимался Шустрик. – В этой темени я тебя никаким зрением не вижу.

- А ты оглянись – увидишь.

«Бум!» - очередной сталагмит оказался на диво крепким, уложив налетевшего на него домового на пол пещеры. Светящаяся горошина соскользнула с ладони и – погасла!

- Проклятье! – Шустрик в отчаянье стукнул по камню кулаком. – Только этого нам и не хватало. Теперь уж точно мы пропали. В потемках, без света, без компаса…

- Не ной, Шустрик, безвыходных положений не бывает. Нужно только найти его, этот выход.

- Ну, вот и ищи, а я не могу. Я и так весь в синяках, да шишках. У меня мозги не работают.

Ворон замолк, перебирая в уме слова известных ему заговоров и заклятий. Воспользоваться ими в этом новом мире было сложно, да и не находилось ничего подходящего. Пожалуй, зажечь свечу он бы смог, но только свечи-то не было. Вызвать духов гор колдун поостерегся: можно было спровоцировать землетрясение. А быть заваленными в пещере путникам не улыбалось.

И вдруг Ворона осенило! Вспомнив, как легко ему удавалось перемещаться бестелесно в любое место, стоило только представить его себе, колдун постарался как можно ярче представить черную светящуюся жемчужину. Один момент – и он куда-то перенесся. Однако тьма по-прежнему была непроницаема. Ни одной светящейся искорки!

- Шустрик, ты меня слышишь?

Никакого ответа.

- Шустрик! – громче позвал колдун.

Опять тишина. Ворону стало страшно. Неужели он так удалился от приятеля, что тот его не слышит?

- Шустрик! – что есть мочи завопил колдун.

- Ну, чего ты надрываешься? - послышалось в двух шагах от него. – Я не глухой. Дальше. Говори дальше. А то все – Шустрик, да Шустрик, и ни слова больше.

От возмущения Ворон захлебнулся словами. С каким наслаждением он отвесил бы сейчас дружку хорошую затрещину! Но – силы надо было экономить. Посему колдун постарался успокоиться и через мгновение уже говорил, как ни в чем не бывало.

- Иди на мой голос, Шустрик. Теперь опустись на колени и пошарь между камней. Жемчужина где-то здесь, просто ее не видно.

Стук передвигаемых булыжников указал на то, что его послушались.

- Есть! – светящаяся капля торжествующе взвилась вверх. – Ну, родимая, теперь я тебя ни за что не выпущу из рук.

И Шустрик привязал шнурок с жемчужиной к своему запястью.

Снова друзья шли во тьме, ведомые слабым мерцающим огоньком. Внезапно Шустрик остановился.

- Что, опять на камень наткнулся?

- Нет. Ворон, смотри, огонек переполз на другую сторону жемчужины. Нужно поворачивать.

Домовой, держа компас на вытянутой руке, стал поворачиваться, ориентируясь по пульсирующей искре. Вот он сделал в новом направлении шаг, два…

- А-а-а-а!

Светящийся шарик, а вместе с ним, естественно, и домовой, ухнули куда-то вниз. Колдун, не задумываясь, последовал за ними. Падение длилось секунды. Затем – ледяные объятия подземного потока, бешено вертящаяся воронка, путь в неизвестность…

Больно ударившись многострадальной головой об очередной камень, Шустрик открыл глаза. Отплевался, откашлялся  и с удивлением обнаружил, что вода больше не несет его со страшной силой, а просто перекатывает с боку на бок на отмели. И – странное дело – домовой увидел эту отмель, увидел возвышающуюся над водой площадку, к которой его прибило.

Позади слышался мощный гул падающей воды. Шустрик обернулся – и замер. Зрелище, открывшееся ему, было до того величественным, что бедный домовой почувствовал себя крошечной песчинкой рядом с этим могучим водопадом.

Водяные струи, низвергающиеся с затерянной во мраке высоты, светились, переливались, искрились всеми цветами радуги и сотнями их оттенков. Перламутровое облако брызг окутывало основание водопада. Огнями переливалась вода плеса вокруг захлебнувшегося восторгом домового.

Стены подземного зала, вместившего все это великолепие, прятались во тьме. Но здесь, возле водопада, было очень светло.

Шустрик выбрался из воды и поискал глазами товарища. Колдун возлежал неподалеку на огромном валуне и выглядел очень довольным.

- Ты жив, дружище! – домовой искренне обрадовался.

- Если будешь мне мешать, то помру, - был ответ.

- Мешать чему? Ты, вроде, ничего не делаешь.

- Я – обедаю!

- Обедаешь? – домовой почувствовал голодные спазмы в желудке. – Я тоже есть хочу!

- Ну, так поищи себе ящерицу, или там летучую мышь. Здесь, наверное, водятся какие-нибудь съедобные твари.

- А ты? Чем ты обедаешь? – домовой принюхался, но никаких запахов не обнаружил.

- О, у меня сегодня настоящий пир, - колдун указал на водопад. – Какое буйство красок! Кажется, я сейчас лопну от переедания.

- Так ты красками сыт?

- Нет - чувствами, которые будит во мне красота. Я даже не предполагал, что такое возможно.

- Зато у меня в животе кишки дерутся. Придется, наверное, и вправду поискать какую-нибудь живность.

Домовой, обиженно засопев, пошлепал мокрыми ногами прочь от водопада. Он внимательно разглядывал каждую щелку между камней, надеясь найти что-нибудь съестное. Но – увы! А урчание в животе становилось все настойчивее. Все быстрее становились и шаги голодного домового. Вот он достиг границы света и тени – и неожиданно уперся в скалу. Шустрик похлопал камень руками и стал шарить по его поверхности, надеясь хоть на ощупь найти для себя еду. И тут из щели в стене пещеры что-то выползло.

Осторожный Шустрик отскочил в сторону, силясь рассмотреть это нечто. В неверных отблесках далекого водопада он увидел небольшое мешковидное тело без глаз и конечностей, которое словно бы вытекало из щели между камней.

Шустрик дотронулся до кожи животного пальцем – оно замерло и напряглось. Тогда осмелевший домовой похлопал ладонью по упругой поверхности живого мешка – он сжался и стал твердым.

- Не очень-то аппетитная штука, - пробурчал Шустрик себе под нос. – Но есть-то - хочется! Придется попробовать тебя на вкус.

Домовой отвернулся от зверя  и начал искать под ногами камень поострей, чтобы отрезать себе кусочек на обед. За спиной зашуршал гравий. Шустрик обернулся.

Из расщелины скалы перла упругая переливающаяся масса. То, что домовой принял за незнакомого зверя, оказалось лишь маленькой толикой огромного бесформенного тела, перетекающего с поразительной быстротой, окружающего собой незадачливого охотника.

- Ворон, на помощь! – заорал изо всех сил домовой, колотя направо и налево пудовыми кулаками бывшего кузнеца.

Но кулаки проваливались в противника, как в тесто, не причиняя ему никакого вреда.

- Ворон! – еще успел крикнуть домовой и оказался в воздушном пузыре внутри чудовища.

Жидкость, заструившаяся по стенкам его узилища, обожгла ступни, потом, скапливаясь и наполняя тесный пузырь, - ноги, добралась до пояса…

«Ну, все, конец! – подумал Шустрик. – Сейчас я захлебнусь, а может, сначала облезу от этой едкой жидкости».

Последнее, что запомнилось домовому, было бледное туманное облако у себя на плечах и – ощущение полета.

…Сознание медленно возвращалось. Шустрик почувствовал, что снова лежит в воде. Благодатная влага смывала с него жгучую жидкость, врачевала язвы, проясняла мысли.

- Ну что, приятель, оправился маленько? – в голосе колдуна не было ни тени насмешки. – Аппетит ты уж точно потерял, я думаю.

- Что это со мной случилось? – обратился Шустрик к колдуну.

- Да вот, решил ты пообедать, а получилось, что чуть не пообедали тобой.

- Значит, чудище мне не привиделось?

- Нет, дружище, не привиделось. Не подоспей я вовремя на помощь, то от тебя и косточек бы не осталось.

-Как же тебе удалось его победить?

- Да я и сам толком не понял. Все так быстро получилось. Услышал твой крик. Смотрю, а ты уже в каком-то пузыре барахтаешься. Я – к тебе. Перенесся в твой пузырь, да как ударю в его стенку! Вот только чем – я и сам не понял. Похоже было на луч, яркий-яркий такой! Дырка получилась отменная, нас с тобой через нее наружу выбросило.

- А чудище, что с ним?

-Вон твое чудище. Можешь посмотреть.

Ворон небрежно указал на лужу студенистой массы внушительных размеров.

- На кисель похоже.

В животе домового отчаянно заголосили сотни две голодных кошек. Решительно выбравшись из воды, Шустрик молчком направился в сторону останков чудовища.

- Ты куда? – не понял Ворон.

- Как это куда? Обедать, конечно. Не пропадать же добру, - домовой зачерпнул пригоршню студня и отправил его в рот. – Ничего, съедобно.

Когда последняя голодная кошка в животе домового смолкла, друзья вспомнили о жемчужине. Ее огонек указывал прямо на расщелину, из которой выбралось поверженное Вороном чудовище.

- Что ж, придется лезть в щелку, - Шустрик сокрушенно покачал головой. – А вдруг там еще такая же зверушка прячется?

- Сделаем так: я пойду первым. Если все будет в порядке – вернусь и позову тебя, - решил Ворон. – Жди, я скоро.

В расщелине было тесно и темно. Видимо, она довольно долго служила убежищем мешковидному зверю, так как камни были отполированы его кожистыми боками. Но вот проход сузился еще больше.

«Здесь Шустрик только на четвереньках проберется», - подумал колдун.

Поворот – и в расщелину брызнул яркий дневной свет. Свод пещеры поднялся, стены раздались – и вот уже Ворон оказался на небольшой площадке, с которой открывался вид на зеленую долину. Склоны окружающих ее гор поросли незнакомыми колдуну деревьями. Мягкий теплый ветерок доносил благоухание цветов. Далеко на дне долины отражало облака довольно большое озеро, на берегу которого Ворон различил какие-то строения. От них, петляя между деревьями, шла дорога прямо к той скале, на которой сейчас стоял Ворон.

Колдун перевел взгляд себе под ноги. На краю площадки, на которую вывела Ворона расщелина, валялись сотни человеческих скелетов. Дожди и солнце выбелили кости, кое-где между ними пробивалась безобидная травка. Юркая ящерица вынырнула из пустой глазницы и устроилась на черепе, подставив солнышку изумрудную спинку.

В центре площадки высился круглый, похожий на жернов камень. Боковую поверхность его покрывали вырезанные непонятные письмена, а бурые пятна наверху не оставляли сомнения в том, что это был жертвенник.

-Веселенькое местечко! Какому же кровожадному божеству поклоняются в этой стране? – Ворон еще раз вгляделся вглубь долины.

Покой. Тишина. Умиротворение.

Обратный путь показался Ворону короче. Вот и пещера с водопадом.

- Шустрик, ты где? – позвал Ворон друга.

 Никто не отозвался.

«Объелся, наверное, и спит!» - подумал Ворон с раздражением.

- Шустрик!

Опять в ответ – тишина. Колдун заскользил по пещере, ища друга. Его нигде не было.

- Что за ерунда! Куда же он подевался?

Снова и снова осматривал колдун пещеру, пока не убедился, что друга  в ней нет. Вернувшись к расщелине, Ворон в очередной раз принялся шарить между камней, надеясь отыскать хоть какой-то след. И тут на глаза ему попалась нитка с нанизанными на нее разноцветными отполированными камешками.

- Бусы! Кто обронил их?

Ворон еще тщательнее стал осматривать камни. На одном из них он обнаружил мокрый отпечаток ноги явно большего, чем у Шустрика, размера. А рядом валялся гвоздь. Этот гвоздь всегда лежал в кармане штанов Ворона как талисман, как напоминание о прошлой счастливой жизни. Теперь и штаны, и тело колдуна носил Шустрик, он и обронил заветный гвоздь.

Его похитили! – догадался Ворон. Но кто? Зачем?

Странный чужой запах, которому раньше он не придал значения, подтвердил догадку колдуна. Принюхиваясь, Ворон двинулся по следу. Конечно, он мог бы мгновенно перенестись в то место, где находился в нестоящее время домовой. Однако колдун поостерегся пользоваться этой своей способностью: мало ли, какая опасность подстерегала его. Чтобы помочь другу и самому не попасть в беду, следовало сначала осмотреться.

ГЛАВА 18.

Обострившееся чутье сослужило колдуну хорошую службу, ведь очень скоро он оказался вне досягаемости света от водопада, и ориентироваться приходилось только по запаху. Темные каменные коридоры чередовались с пещерами. Иногда своды настолько опускались, что нормальный человек мог протиснуться здесь только на четвереньках, а иной раз – ползком. Пару раз путь преграждали глубокие щели, но через каждую из них был перекинут легкий мостик из жердей. Это убедило Ворона в том, что путь, которым он следовал, давно обжит какими-то неведомыми существами. Хотя почему – существами? След от мокрой ноги, который недавно видел колдун у водопада, был явно человеческим. Да и кто еще, кроме людей, мог украшать себя бусами?

Ворон потерял счет времени: в непроглядной темноте трудно было ориентироваться не только в пространстве. Запах, однако, не ослабевал, наоборот, он становился гуще и противнее. Наконец путь преградила дверь, грубо сработанная из неошкуренных кольев. Должно быть, для обыкновенных существ она и была непреодолимым препятствием, но только не для бестелесного колдуна. Просочившись в щель между кольями, Ворон оказался в сравнительно просторной пещере. Из-за выступа скалы пробивался свет.

Колдун осторожно повернул за угол и оказался в очень большой пещере. В самом ее центре пылал костер, над которым на вертеле жарилось какое-то животное. Вокруг костра собралось десятка два людей. Мало что скрывающие набедренные повязки не оставляли сомнения в том, что все они – мужчины. На лицах незнакомцев не было и тени свирепости, зато и умными их трудно было назвать. Бусы, браслеты, ожерелья из перьев и камней служили украшениями, а плечи и спины до самых пяток укрывали плащи разнообразных расцветок: от соломенно-желтой и рыжей до густо черной.

Каждый из мужчин был занят делом: один крутил вертел, другой точил острым камнем конец короткого копья, третий нанизывал на кожаную тесемку разноцветные камешки…

Вот один из мужчин достал из-под камня костяной гребень и, что-то сказав, протянул его соседу. Тот кивнул головой и принялся усердно расчесывать плащ первого. Тут только до Ворона дошло, что спину незнакомцев покрывают не плащи, а длинные, растущие на плечах волосы. Между тем, головы мужчин были абсолютно лысы.

Шустрика нигде не было видно. Боги, неужели это его тело крутят на вертеле?!

Ворон скользнул ближе к костру и тут увидел связанного по рукам и ногам домового, который лежал за большим валуном. Подобравшись совсем близко к другу, он прошептал:

- Не бойся, я здесь. Я тебя освобожу.

Глаза домового радостно сверкнули. Еле шевеля губами, он произнес:

- Не надо, не трогай меня. Будь рядом, но ни во что не вмешивайся. Я тебе потом все объясню.

- Как это – не вмешивайся! А если они тебя съесть задумают?

- Нет, они меня не съедят. Я им для другого нужен.

Один из незнакомцев встал и направился к Шустрику. Ворон скользнул в тень. Мужчина поднес ко рту домового большой кусок горячего мяса и что-то сказал. Гортанные звуки сложились в незнакомые слова, однако, Ворон без труда понял их смысл:

- На, поешь, а то помрешь с голоду!

Шустрик поднял вверх связанные руки, давая понять, что ремни мешают ему есть.

- Развязать? Это можно. Все равно от нас не убежишь.

Мужчина положил мясо на камень и принялся распутывать ремни. И тут он увидел болтающуюся на шнурке черную жемчужину, которую Шустрик привязал к своему запястью.

- Черная Звезда! Черная Звезда! – завопил дикарь и, упав на колени, прижался лбом к земле.

Услышав крики, остальные соплеменники всполошились, словно стая ворон, которую спугнули с дерева. Все кинулись к пленнику, но стоило им увидеть жемчужину – и глуповатые лица утыкались в землю. На ногах остался один, самый старший воин, седые волосы которого стелились позади, подобно шлейфу. Опираясь на копье, он подошел к домовому, взглянул на жемчужину и произнес:

- Это – не Черная Звезда, хотя очень на нее похожа. Да и как могла главная святыня Аморов оказаться у чужестранца? А может быть, это – чужестранка, ведь мужчинам запрещено прикасаться к святыням?

Осмелев от таких слов своего предводителя, дикари подняли головы, вглядываясь и в жемчужину, и в ее владельца. Потом они захотели потрогать домового, хотя до черного светящегося шарика дотронуться не осмелился ни один.

- Кто ты – мужчина, или женщина? – обратился к Шустрику предводитель аморов.

- Ни то, ни другое. Я – домовой.

- Слова его непонятны, - старец пожал плечами. – Придется проверить.

Не дожидаясь приказа, несколько аморов кинулись к пленнику и принялись снимать с него одежду. Когда штаны оказались на земле, вздох восхищения вырвался у дикарей.

- Он мужчина. Да еще какой! Ни один из нас не может с ним сравниться.

- Но почему тогда у него – святыня? Как посмел он прикоснуться к ней – и не умер?

- Тише! – предводитель поднял руку. – Разве вы не видите, что он не такой, как мы? У него волосы не на спине, а на голове и груди. Это – избранник Богов. Это – суженый Аморины.

- О-о-о! – завопили аморы, прыгая и потрясая руками. – Наконец-то! Наконец-то это произойдет! Наконец-то нас перестанут приносить в жертву!

Почтительно кланяясь и подобострастно улыбаясь, Шустрика освободили от пут на ногах и подвели к костру.

- О, избранник Богов! Прости своих детей за то, что они не сразу узнали тебя. Вкуси нашей пищи, испей нашего вина. А завтра мы отведем тебя к твоей суженой. Да воссоединятся Черная Звезда и твоя святыня!

Улыбающийся домовой не заставил просить себя дважды: аппетит у него всегда был отменный. Самые поджаренные, сочащиеся жиром куски мяса перекочевали в его рот, заливаемые не очень кислым вином. Рубаху и зипун заботливо накинули ему на плечи. Вот только со штанами вышел конфуз: их торжественно бросили в огонь. Аморы не могли допустить, чтобы грубая ткань скрывала от них такое мужское великолепие!

Наконец, устав от восторгов и выпитого вина, аморы прикорнули возле костра, не забыв выставить часовых у выходов из пещеры. Колдун незаметно подобрался к другу.

- Сейчас я как-нибудь отвлеку часового, а ты – беги, - прошептал он.

- Ты что, разве не слышал, о чем дикари толковали? Или не понял?

- Слышал и понял, хотя неясно, как мне это удалось: язык совсем незнакомый!

- Э, друг, есть не только внутреннее зрение, которым я тебя вижу, но и внутренний слух. Вот он-то и сослужил нам добрую службу. Оказывается, мы с тобой любого человека без слов понять можем.

- Ну, и что же ты понял? Никак, тебя опять на любовные приключения потянуло, раз ты бежать со мной не хочешь, а ждешь, чтобы тебя какой-то Аморине представили?

- Ты, я смотрю, самое главное мимо ушей пропустил. Разве ты не слышал, что у этой Аморины есть Черная Звезда, святыня, которая похожа на нашу черную жемчужину? И разве не ее мы ищем в этом мире? И разве сможем мы добраться до нее быстрее, чем сейчас, когда нас без всяких хлопот доставят, куда нужно?

-А ведь и верно! – колдун смутился. – Как я сам не догадался?

- Это потому, что ты за свое драгоценное тело испугался: как бы я его не поизносил малость,- хихикнул домовой. – Ладно, не обижайся. Понюхай-ка лучше жареного барашка, или что это там болтается еще на вертеле. Ты, поди, проголодался, дружище?

Рассвет приятели встретили на большой площадке перед входом в пещеру. Незадолго перед этим домового довольно бесцеремонно растолкали, раздели донага, вымазали какой-то вонючей жидкостью и посадили на круглый валун лицом к востоку. Как только небо зарозовело, снизу, из долины поднялась стая огромных птиц.

«Вот кого я видел в горах», - мелькнуло в голове Ворона.

- Летят! Они летят! – забеспокоились аморы и поторопились спрятаться в пещеру.

На площадке остались только предводитель, да Шустрик. Невидимый Ворон тоже, конечно, присутствовал.

Вот птицы подлетели ближе – и домовой от изумления уронил челюсть: это были красивые девушки с огромными кожистыми крыльями за спиной. Стоило девушкам коснуться ногами земли, как крылья сложились, приняв форму плаща.

- О, прекрасные аморки! – почтительно склонил голову предводитель мужчин. – Аморы приветствуют вас.

- Готов ли мужчина для Аморины? – старшая из девушек пропустила приветствие мимо ушей.

- О, да, прекрасная Ариса. Боги послали царице не просто мужчину, а долгожданного суженого. Взгляни – указал старик на Шустрика.

Замерзший на утреннем ветерке, голый домовой выглядел не очень внушительно. Однако девушки пришли от него в полный восторг. Каждая норовила притронуться к этому удивительному, не похожему на обыкновенного амора, мужчине. Особенно восхитили их усы и борода.

- Взгляни, Ариса, - старец указал на черную жемчужину. – У этого избранника Богов есть святыня, похожая на Черную Звезду. Он останется с Амориной навсегда, и вам не нужно будет каждую луну доставлять царице нового мужчину.

- Это верно, - согласилась крылатая девушка. – Однако вам радоваться нечего. Все равно ежемесячно требуется приносить жертву Духу Горы, так что готовь одного воина на заклание.

- О, прекрасная! Дух Горы больше не нуждается в жертвах. Вчера мы нашли его останки в пещере у водопада. Кто-то освободил нас от этого чудовища. Осталась только лужа слизи.

- Не может быть! Дух Горы непобедим.

- Вы убедитесь в обратном, как только очередная жертва окажется нетронутой.

В продолжение этого разговора остальные девушки достали из ниши в скале большую корзину, усадили в нее Шустрика, вдели шесты в особые крепления и, подхватив их с двух сторон, подняли домового в воздух. Ариса поднялась следом. Ворон, никем не замеченный, забрался в корзину еще раньше.

Воздушное путешествие заняло совсем немного времени. Не успел домовой насладиться ощущением полета, ощущением, дотоле ему неведомым, как корзина была опущена на площадку перед великолепным сооружением. Ни Шустрик, ни Ворон даже не предполагали, что жилище может быть таким огромным.

 Формой своей дворец напоминал гигантский колокол, увенчанный короной. И шпиль кровли, и корона сверкали от бесчисленных разноцветных камней. Высокие сводчатые окна без стекол говорили о том, что жителям неведомы холода. Стройные колонны, поддерживающие кровлю террасы, увивали розы. По сторонам мраморной площадки, на которую открывались массивные двери, располагались еще восемь небольших строений, по четыре с каждой стороны дворца. Мраморные ступени лестницы уходили в воду круглого озера, обрамленного незнакомыми путникам деревьями.

Ариса властным жестом отпустила подруг и, подойдя к домовому, взяла его за руку.

- На каком языке привык общаться посланец Богов? – обратилась она к Шустрику.

- Я не знаю вашего языка, - был ответ.

- Наречие твое мне тоже незнакомо, - Ариса покачала головой. – Однако язык ума и сердца у нас сходен, мы будем понимать друг друга без слов.

После этого аморка больше не открывала рта, но мысли ее беспрепятственно доходили до сознания и Шустрика, и колдуна.

- Должно быть, ты чужестранец, посланец Богов? Ты так не похож на аморов! Наша повелительница будет в восторге. Ей страшно надоели наши мужчины, эти слабовольные низшие существа. Они годны только на то, чтобы оплодотворить царицу и тут же быть принесенными в жертву Духу Горы. Больше, чем на одну ночь, сил у этих слабаков не хватает. А ведь царица обязана каждый месяц приносить народу по яйцу.

- Причем тут мужчины? – удивился Шустрик. – Разве мало у вас петухов и кур?

- Я не понимаю тебя, чужеземец, - Ариса подняла тонкие брови. – Разве в твоей стране младенцы появляются не из яиц?

Шустрик вовремя прикусил язык: вдруг его крылатая спутница решит, что он – неподходящий жених для ее царицы? Тогда добраться до заветной жемчужины будет, ох, как непросто!

- Познакомь меня с дворцом и теми, кто в нем живет, - домовой поспешил перевести разговор на другую тему. – Кто обитает вон в тех домиках по бокам от дворца?

- Это кельи наседок. Восемь самых красивых девушек удостаиваются чести высиживать яйца царицы. Они не имеют права выходить из своих келий восемь месяцев, пока не вылупятся младенцы.

- А потом?

- Потом на смену им приходят другие. А младенцев растят уже няньки. После того, как детям исполнится восемь лет, девочки отделяются от мальчиков. У них к тому времени уже начинают расти крылья и грудь. А мальчиков везут на торжище, где обменивают на других, из соседних племен. Мужчины у нас живут отдельно, как ты видел. Девочки учатся все делать сами. Они отличные хозяйки – и отличные воины. Вот только нести яйца им запрещено. Это может делать только царица.

- А если девушка полюбит, как тогда?

- Любовь? Мне незнакомо это слово.

- Неужели тебе никогда не хотелось иметь собственных детей, самой их ласкать, воспитывать?

- Воспитывать? Для этого есть няньки. Ласкать? Это вредно для здоровья. А дети у меня будут. Вот только царица снесет не овальное, а круглое яйцо, ее тут же убьют. Каждая девушка имеет право победить в честном бою и стать после этого царицей. Я – самая сильная. Следующей царицей буду я!

Не останавливаясь, Ариса провела Шустрика анфиладой изумительных по красоте залов и, наконец, остановилась перед золотой дверью.

- Сейчас я представлю тебя царице – Аморине.

Двери бесшумно отворились, открывая взорам друзей огромный, залитый светом зал. Казалось, стен у него не было – одни окна, а в узких промежутках между ними – зеркала. Легкие, воздушные занавески слегка колебались ветром. Сверху, из-под купола, лилось непонятное сияние, заставляющее искриться расположенное в центре зала круглое ложе.

На узорчатом покрывале возлежала женщина удивительной красоты. Правильные черты лица – тонкие изящные брови, огромные глаза цвета морской волны под сенью длинных черных ресниц. Роскошные каштановые волосы струились по плечам и спине, ниспадая на ворох подушек. Грудь, тонкая талия, бедра были изумительны!

Ариса, ведя за руку Шустрика, приблизилась к ложу.

- О, несравненная Аморина! Приветствую тебя этим чудесным утром. Готово ли твое лоно принять мужское семя?

Красавица, следуя неизменному этикету, потянулась с кошачьей грацией, выгнула спину, лишенную крыльев.

- О, да! – жеманно скривила губы царица. – Я готова принять мужчину.

И тут она изменилась в лице. Видимо, жмурясь в истоме, Аморина сначала не обратила внимания на того, кто стоял перед ней.

- Кто это, Ариса? Кого ты привела в мою опочивальню?

- Это – посланец Богов, твой суженый, царица. Он не только особенный мужчина, но также и обладатель святыни, подобной Черной Звезде.

- Быть того не может! – Аморина, забыв об этикете, спрыгнула с ложа и подбежала к домовому.

- О, ты права, - обернулась она к Арисе, обходя Шустрика кругом и любуясь обнаженным мужским телом. – Этот мужчина положит начало новой расе аморов. А где твоя Черная Звезда?

Это было сказано уже домовому.

Шустрик поднял руку с болтающейся на шнурке черной жемчужиной, огонек которой показывал прямо на царское ложе. Мало того, жемчужина вдруг запела! Звук был совсем иной, чем раньше, нежный и тихий. В ответ ему послышался словно бы звон серебряного колокольчика.

- Они поют вместе, невероятно! – Аморина подбежала к своему ложу и достала из-под подушки крошечный прозрачный ларец. В нем лежала овальная черная жемчужина.

- Теперь я не сомневаюсь, что ты – мой суженый!

Царица взяла Шустрика за руку и потянула за собой на подушки.

- Не слишком увлекайся любовью, дружок,- шепнул Ворон на ухо домовому. – Помни, нам нужна жемчужина. И дорого время.

ГЛАВА 19.

Уже совсем стемнело. Луна заглядывала в окно, отражаясь в зеркалах. Какая-то сладкоголосая ночная птаха выводила свои трели в кусте роз. Аморина, наконец, прикрыла глаза.

Шустрик протянул руку к ларцу.

- Нет, шалунишка, этого мало. Я хочу еще, еще!

И снова тела переплелись. Всходило солнце, вечерняя заря разливала благоухание цветов, снова наступала ночь, и снова всходило солнце…

Царица не могла насытиться. Бедный Шустрик совсем уже отчаялся вырваться из объятий Аморины. Голодный, обессилевший, домовой готов уже был придушить эту венценосную самку! И вдруг она уснула.

Шустрик не верил своему счастью. Он подул Аморине в лицо – она спала. Он тряхнул ее за плечо – она спала.

- Ты что, на самом деле хочешь ее разбудить? – услышал домовой голос Ворона. – Я уже устал ждать. Бери скорее жемчужину и беги в сад, к озеру. Скоро взойдет луна, нам нужно умыть ее светом Черную Звезду.

В мгновение ока заветный ларец оказался в руках у домового.

- Ты хоть простыню на себя накинь, - тихонько засмеялся Ворон. – А то в новом мире голышом разгуливать может быть неудобно.

Осторожно, все еще боясь разбудить царицу, Шустрик накинул на себя простыню и, прихватив ларец с черной жемчужиной, выскользнул из опочивальни. На цыпочках он пробежал анфиладу залов, отворил массивные двери. Противный скрип несмазанных петель грянул как гром среди ясного неба. Во дворце послышались шаги, голоса.

- Он сбежал! Он унес Черную Звезду! – это кричала Ариса.

- Догнать!

- Вернуть святыню! – топот ног, крики неслись со всех сторон.

Шустрик, путаясь в простыне, бежал уже по лестнице к озеру. Ворон скользил следом. Вот последняя ступенька. Домовой поднял ларец с жемчужиной над головой, навстречу только что показавшейся из-за горизонта луне. И тут на него налетели девушки, вцепились в простыню, в волосы, визжа и хлопая крыльями.

- Прыгай в воду! – завопил колдун.

Шустрик рванулся и нырнул в озеро, оставив материю и клок своих волос в руках преследовательниц. Рядом колыхалось блеклое туманное облако.

Крылатые аморки кружились над озером, вглядываясь в его поверхность, ища, не покажется ли где-нибудь голова беглеца. Внезапно вода засветилась изнутри, вспучиваясь, расходясь к берегу кругами, - и запела. Нежно-сладостные звуки становились все громче, срываясь с поверхности волн ветром. Они ударили в крылья девушек, взметнули занавески опочивальни царицы. Через мгновение все кончилось. Тишина окутала почерневшие воды, в которых отражались только ущербная луна, да россыпи звезд ночного неба.

Отплевываясь и кашляя, домовой вынырнул из воды. Дольше оставаться на глубине он не мог – не хватало воздуха. Так что приходилось рисковать в надежде, что преследовательницы не сразу заметят его голову. Однако, оглядевшись, Шустрик не увидел не только крылатых дев, но и их дворца, столь спешно покинутого им несколько минут назад. Темные спокойные воды озера отражали звезды, лунная дорожка загадочно мерцала живым серебром. Кругом – ни души.

- Тебе не надоело ночное купание? – послышался над ухом знакомый голос, и колдун осел на лунную дорожку туманным облачком.

- Тише! Вдруг эти крылатые фурии услышат и снова накинутся на меня.

- Ты, приятель, с перепугу стал соображать туго, - колдун себе на удивление заговорил в рифму. – Разуй глаза – мы в другом мире!

- Значит, мы успели! Значит, у нас получилось! – Шустрик в восторге зашлепал ладонями по воде.

И вдруг приуныл:

- А где же берег? Не сидеть же мне в озере до утра, как лягушке.

- Берега я что-то не вижу.

- Ну вот, теперь я утону, - силы сразу оставили Шустрика. – И ухватиться не за что. Хоть бы коряга какая-нибудь попалась.

- Не паникуй. Плыви потихоньку вдоль лунной дорожки, зря силы не трать. Авось, до берега и доберешься.

Домовой плыл уже около часа, а берег все не показывался.

- Может, мы в море попали, а не в озеро?

- Нет, вода-то пресная. Значит, это озеро. Где-то должен у него быть берег. Я чувствую запах цветов. Держись, дружище.

Окрыленный надеждой, Шустрик быстрее заработал руками и ногами. И вдруг наткнулся на что-то твердое. Нет, это не было берегом, так как тут же погрузилось под воду, едва домовой попытался на него забраться. Гладкая упругая поверхность была скользкой, но не тонула. Домовой кое-как вполз на «это» животом, с трудом продвинулся еще на несколько локтей – и оказался на сухой поверхности, которая, однако, колыхалась при каждом его движении.

- Это что-то вроде плота, - Шустрик был рад любой опоре. – Теперь до рассвета я продержусь, а там видно будет.

Всю ночь домовой не смыкал глаз, боясь, что ненадежное его прибежище погрузится в воду. Только на рассвете он успокоился: то, что колыхалось под ногами, но не тонуло, оказалось огромным листом какого-то растения, вроде одолень-травы. Выбравшись на самую середину зеленого плота, Шустрик свернулся калачиком и заснул.

Солнце было уже высоко, когда домовой открыл глаза. И тут же их зажмурил: то, что он увидел, не шло ни в какое сравнение с самым страшным кошмаром. Опираясь на четыре длинные членистые ноги, над ним нависло огромное чудовище. Длинное туловище и концы лап были покрыты серебристыми наростами. Они походили на волосы, но были гораздо толще и жестче их. Спина страшилища, жесткая и блестящая, была лишена растительности. Небольшая голова оканчивалась довольно длинным хоботком, который чудовище чистило парой коротких конечностей. Наконец зверюга решила, что туалет окончен, выдвинуло из хоботка острые стилеты и протянуло лапы к домовому, намереваясь схватить легкую добычу и впиться в ее мягкую плоть.

Тут остолбеневший Шустрик опомнился. Перекатившись на другое место и вскочив на ноги, он увернулся от лап чудища и помчался у него под брюхом к краю листа. Не ожидавшее такой прыти, чудовище с треском поймало воздух. Поняв, что промахнулось, оно подпрыгнуло сразу на четырех ногах, ловко развернулось в обратную сторону и кинулось вдогонку за домовым. Однако тот уже достиг воды и, не задумываясь, нырнул в озеро.

Чудовище, вероятно, не умело плавать. Оно скользнуло с листа на воду и помчалось по ее поверхности не хуже, чем по суше. Черная тень мелькнула над головой Шустрика – и исчезла.

Остерегаясь высовываться на поверхность, домовой огляделся по сторонам. Воды озера были полны жизни. Странные полупрозрачные существа ростом с хорошую собаку скакали в толще воды вокруг Шустрика. Их бочкообразные, заостренные внизу тела без головы, но с парой огромных глаз, заканчивались двумя ветвистыми конечностями. Ими животные пользовались на манер весел. На домового эти зверушки не обратили ни малейшего внимания. Смешно подпрыгивая, они сновали вверх-вниз по каким-то своим делам.

Вот один из «попрыгунчиков» подскочил к пучку извивающихся змей, который свисал с нижней поверхности листа-плота. И тут же был ими атакован. Только тут Шустрик понял, что это не змеи, а щупальца мешковидного гада, окружающие его рот. Мгновение – и «попрыгунчик» исчез внутри этого мешка.

Даже если бы у домового хватило воздуха в легких, он ни на секунду не остался бы рядом с пожирателем «попрыгунчиков». Словно ошпаренный, выскочил он на поверхность воды и снова взобрался на зеленый плот.

- Ты что, искупаться решил? – невесть откуда взявшийся, Ворон уставился на трясущегося не то от холода, не то от страха домового.

- Да уж, искупаешься тут, - зубы Шустрика выбивали четкую дробь. – В воде полным-полно зверья. Да и на поверхности – тоже.

Домовой с опаской осмотрелся по сторонам, но давешнего чудовища поблизости не заметил.

- А где тебя нелегкая носила? – обратился он к другу.

- Видишь ли, пока ты нежился на солнышке, я осмотрел окрестности.

- И, конечно же, обнаружил, что мы как раз на середине озера, - Шустрик уныло оглядел сверкающую водную гладь.

- Нет, приятель, тебе крупно повезло. Поплавать, конечно, еще придется, но самую малость. Смотри! – колдун указал на зеленую полоску впереди. – Там начинается почти сплошной ковер из листьев одолень-травы. Она здесь огромная. По листьям доберешься до берега. Путь неблизкий, но до вечера мы его одолеем.

-Если меня раньше какая-нибудь зверушка не сожрет,- пробурчал домовой себе под нос, но покорно сполз в воду.

Страху, которого натерпелся бедный Шустрик, пока плыл в сторону берега, хватило бы не на одну жизнь обыкновенного домового. Опасность была везде: в воде и на ее поверхности. Кроме того, огромные летучие твари проносились по воздуху, трепеща прозрачными крыльями, или противно воя. Шустрику повезло, ведь его сопровождал колдун. Он скользил над водой и, заметив опасность, тут же предупреждал друга. Только благодаря этой поддержке, домовому  удалось добраться до крайнего листа одолень-травы.

- Чтобы я еще когда-нибудь полез в воду! – Шустрик в изнеможении растянулся на прохладной зеленой поверхности.

- Берегись – сверху! – закричал колдун, и домовой в то же мгновение очутился в воде и забрался под лист. Только нос торчал на поверхности.

Вода пошла рябью, возмущенная вибрацией громадных крыльев нового летающего чудища. Его длинное, отливающее металлическим блеском туловище без труда держалось в воздухе благодаря четырем прозрачным жилистым крыльям. Голова, казалось, состояла из пары огромных глаз, да мощных челюстей со страшными острыми крючьями на концах. Зависнув над укрытием Шустрика, чудище повертело головой, выискивая жертву. Похоже, ни одно живое существо не показалось ему достойным внимания. И вот уже тень крылатого хищника заскользила по воде в десятках локтей от зарослей одолень-травы.

Вконец обессилевший, Шустрик выполз на лист.

- С ума сойти! – бурчал он себе под нос. – Что за мир нам попался! Чувствуешь  здесь себя беззащитной букашкой.

- А мы и есть букашки, - «утешил» друга Ворон. – Вернее, только ты. Маленькая голая букашка. А мир – самый обыкновенный. Очень похож на наш, если смотреть с высоты птичьего полета. Просто все здесь – огромное, а ты – маленький. Знаешь, какая тварь сейчас тебя так напугала?

- Змей Горыныч какой-то!

- Не угадал. Обыкновенная стрекоза!

- Стрекоза? Ты спятил, должно быть. У этой стрекозы один глаз больше, чем весь я. Вернее – ты. Ну, то есть, твое тело.

- И все же это стрекоза. Крупновата, конечно. Представляю, что бы ты запел, попадись нам на пути лягушка.

- Нет уж, пусть лучше не попадается, - по голой спине домового явственно пробежали мурашки.- Пойдем-ка поскорее отсюда. Что-то мне неуютно здесь.

- Тогда доставай жемчужину, будем ориентироваться.

Шустрик поднял руку с болтающейся на шнурке жемчужиной, но та была мертва. Ни звука, ни искорки света в глубине.

- Ну, что ты пялишься на эту жемчужину? – Ворон был явно раздосадован бестолковостью друга. – В этом мире нашим компасом может быть только Черная Звезда. Где она?

Лицо домового вытянулось огурцом.

- У меня ее нет.

- А где же она?

- Я ее потерял, должно быть, когда мы переходили из мира в мир. В этом мире мои руки были уже пусты.

- Ну, все, приехали! – Ворон не находил слов. – Как же мы теперь отыщем очередную жемчужину?

- А я знаю? Я не виноват, у меня даже кармана не было, куда бы я спрятал ларец с Черной Звездой, - домовой пошлепал себя по голым бедрам. – Когда в озеро прыгал, - ларец в руках держал, а вынырнул – с перепугу про него и не вспомнил даже. Ты сердишься, Ворон?

- Сердись – не сердись, этим делу не поможешь. Придется снова лезть в воду, ларец искать.

- Ты в уме, приятель? Это все равно, что искать иголку в стоге сена. Озеро-то, вон какое огромное! Да и плыл я сюда почти сутки. Как мы сможем найти то место, где переходили из мира в мир?

- Скажи лучше, что в воду снова лезть не хочешь, - усмехнулся колдун. – Ладно, не трясись, обойдусь и без тебя. Помнишь, как я нашел жемчужину в пещере, когда ты ее выронил? Попробую и эту так же отыскать.

- А мне что делать? Я же на этом листе, как прыщ на заднице, - со всех сторон виден. Боюсь, пока ты Черную Звезду будешь искать, меня тут съедят в два счета.

- А ты спрячься. Вон там цветок одолень-травы видишь? Залезай в него и притаись. Только никуда не уходи. Я скоро.

И колдун исчез.

Вздыхая, Шустрик поплелся к указанному месту.  Идти было недалеко. Вот уже огромные белые лепестки, чуть розоватые в лучах низкого солнца, приветливо дохнули на домового тонким ароматом. Перепрыгнув узкую полоску воды, Шустрик оказался на одном из них. Съехал, как с горки, по гладкой поверхности к центру цветка, протиснулся между лепестками в середину и оказался сидящим между многочисленными тычинками. На концах сравнительно длинных стебельков  качались желтые пахучие «пирожки».

Шустрик почувствовал неодолимый голод: он не ел уже почти сутки!

«Раз пчелы едят пыльцу, почему бы и мне ее не попробовать?» - подумал он, сорвал и запихал в рот «пирожок».

- Хм, очень даже вкусно! Ну, хотя бы голодная смерть мне не грозит, - и новый «пирожок» оказался во рту домового.

Ворон огляделся. То, что он оказался под водой, совсем не удивило колдуна. Естественно, где же еще могла находиться жемчужина, которую выронил из рук незадачливый домовой? Удивительно было то, что под водой Ворон чувствовал себя так же, как и на суше. Он не задыхался, не ощущал давление водной массы. Солнечные лучи, тусклые и расплывчатые, все же освещали и песчаное дно, и водяные растения, и странных животных, населяющих это подводное царство.

Ларец с жемчужиной колдун обнаружил довольно быстро. Прозрачный хрусталь трудно было отличить от воды, но черная жемчужина, лежащая на зеленой ладошке водоросли, была видна издалека. Мало того, жемчужина светилась изнутри, направляя тонкий лучик в сторону берега.

Колдун задумался. Найти-то жемчужину он нашел, а вот как поднять ее на поверхность воды и доставить к цветку одолень-травы? Бесплотному существу это было не под силу. Конечно, собрав волю в кулак, Ворон способен был сдвинуть жемчужину с места. Пожалуй, он поднял бы ее на поверхность воды. Но на большее усилие Ворон не был способен.

Пока колдун размышлял, вокруг жемчужины собралась привлеченная ее светом стайка «попрыгунчиков». Они касались жемчужины своими веслами, бодали ее головой, не замечая ничего вокруг. Колдун тоже не сразу обратил внимание на страшилище, затаившееся под листом водоросли. Удлиненное тело серо-бурого цвета опиралось на три пары членистых ног. Два огромных и три маленьких глаза, казалось, не могли оставить без внимания даже мелочи. Внушительных размеров нижняя губа, сложенная вдвое, напомнила бывшему кузнецу клещи, которыми он обычно держал поковку.

«Попрыгунчики» резвились и чувствовали себя в полной безопасности. Но вот чудище набрало в брюхо воды и, разом вытолкнув ее из заднего прохода, в мгновение ока перенеслось прямо к стайке безобидных животных. Откинулась первая половинка губы, щелкнули «щипцы» - и пара «попрыгунчиков» вместе с Черной Звездой оказалась в пасти чудовища. Хищник развернулся и, обдав колдуна струей воды, смешанной с не переваренными остатками пищи, унесся с глаз долой.

Все это произошло так быстро, что колдун не успел опомниться. Когда он пришел в себя, было уже поздно. Черная Звезда стала такой же недосягаемой, как и звезда на ночном небе.

Тем временем Шустрик, набив живот парой дюжин «пирожков», растянулся на атласном лепестке цветка и заснул сном младенца. Солнце уже коснулось одним боком края воды. Лепестки цветка дрогнули и стали потихоньку смыкаться. Шустрик спал и ничего не замечал. Вот белый купол сомкнулся у него над головой и стал клониться на бок. Недавно еще такой огромный, царственный цветок сжался в бутон и опускался под воду.

- Проснись! Проснись немедленно, обжора несчастный!

Шустрик открыл глаза и уставился на колдуна.

- Зачем ты меня разбудил, дружище? Здесь так хорошо спится!

- Ты что, хочешь заснуть навеки? Скорее выбирайся из цветка, пока он еще не совсем погрузился в воду.

Шустрик сонно оглядел сомкнувшиеся у него над головой лепестки и зевнул.

- Здесь так тепло и уютно, ветер не дует, звери не бегают. Давай здесь заночуем.

- Выбирайся без разговоров! – сил у колдуна хватило аккурат на одну затрещину.

Домовой, недовольно почесав в затылке, полез-таки к вершине купола, просунулся в небольшое отверстие между не полностью сомкнувшимися верхушками лепестков и оказался в ненавистной воде. Выбравшись на поверхность листа, он огляделся по сторонам. Ни одного цветка одолень-травы не было на поверхности воды. Все они закрылись и спрятались в озере.

- Я что, мог утонуть?

До Шустрика, наконец, стало доходить, что друг предостерег его от беды.

- Может, и не утонул бы, а вот задохнуться под водой без воздуха вполне мог.

- Ну, брат, спасибо! Ты всегда меня выручаешь. Куда пойдем?

- Никуда, здесь ночевать будем. Черную Звезду мы потеряли навсегда. Придется искать вслепую. Может, здешние жители подскажут, где у них хранится поющая жемчужина?

- Нужно еще найти их, этих жителей. Я что-то ни одной разумной твари пока не встречал.

- Вот завтра и займемся поисками.

Едва рассвело, друзья уже были готовы продолжить путь. Перескакивая с листа на лист, Шустрик довольно быстро добрался до берега. С нескрываемым облегчением ощутил он под ногами землю.

- Все, больше к воде я и близко не подойду!

- Ну, это ты, друг, перебрал. Пить ты захочешь уже часа через два.

- То – пить! А чтоб в воду залезть – ни-ни!

- Тогда тебе придется путешествовать в одиночку. Мой тонкий нюх не выдержит «ароматов», которые будут исходить от тебя уже через неделю, если ты не станешь мыться.

- Подумаешь, чистюля какой выискался! Я под дождиком помоюсь, не переживай. Или вот еще способ умывания,- и домовой потянул на себя лист какого-то растения с висящей на нем огромной каплей росы.

Дальше произошло невероятное: зеленые шишки у основания листа мгновенно развернулись, оказавшись длинными зелеными щупальцами, и обвили туловище домового, лишив возможности двигаться. Лист, так неосторожно потревоженный Шустриком, свернулся колпаком и накрыл свою жертву сверху. Капля «росы» полилась ему на голову, обжигая и разъедая кожу.

- Ворон, помоги! – домовому казалось, что он орет во все горло, но голос куда-то пропал.

Обескураженный колдун готовился к атаке, собирая волю в кулак. Но тут в воздухе послышался тонкий свист, и колпак над Шустриком поднялся. Расплелись и убрались под лист зеленые щупальца. Не разбирая дороги, домовой метнулся к озеру и прыгнул в него с головой, чтобы смыть едкую жидкость.

Наконец кожу перестало щипать. Шустрик выбрался на берег и подставил спину нежаркому солнышку.

- Впредь будь осторожнее! – Ворон оказался тут как тут и, как всегда, с наставлениями.

Тем временем, заросли по берегам озера оживали. То тут, то там слышался топот пробегающего зверья. Некоторые из обитателей леса предпочитали лазать по веткам, другие – взлетали ввысь, распустив прозрачные жилистые крылья.

- Действовать будем так, - решил Ворон. – Как только увидим приближающегося зверюгу, постараемся представить, что он маленький. Тогда будет понятно, кто он на самом деле. Глупо ведь шарахаться от бабочки или кузнечика, даже если они ростом с хороший дом. А вот пауков я бы поостерегся.

- А я бы всех остерегался. Тут даже растения нападают и готовы тебя сожрать, - Шустрик поежился. – Тебе, Ворон, хорошо, тебя не видно.

- Ты прав, нужно быть начеку. Держись ближе ко мне: четыре глаза – это тебе не два.

Сначала очень осторожно, а потом все смелее приятели углубились в заросли. Они шли наобум, избегая встреч с животными, не подходя слишком близко к крупным растениям. По пути друзья перекусили, колдун – запахом, а домовой – пыльцой показавшегося им безобидным цветка. Никаких признаков людей не было.

- Слушай, Ворон, если тут растения и животные такие огромные, так, наверное, и люди – великаны. И как мы будем с ними общаться?

- Действительно, я об этом как-то не подумал. В этом мире, должно быть, и поющая жемчужина, что твой мельничный жернов. Нам ее не унести.

- Что же делать?

- Не будем гадать. Вот повстречаем людей, тогда и подумаем.

Впереди что-то блеснуло на солнце. Взору друзей представилась нора, сажени две в поперечнике, вход в которую был устлан тончайшим серебристым полотном. Полотно это не только уходило вглубь норы, но и было раскинуто вокруг локтей на десять. Обитателя норы нигде не было видно.

Осторожный Шустрик бросил в нору камень. Хозяин не показался. На второй бросок тоже никто не отреагировал. Тогда Шустрик смело направился прямо к сверкающему полотну.

- Ты куда? – не понял Ворон намерения друга.

- А как ты думаешь? Неужели я буду и дальше голым ходить, когда тут прямо под ногами такая материя валяется? Сейчас оторву кусок и сделаю себе хотя бы плащ.

Домовой схватил край полотна и потянул на себя. Не успел он дернуть еще раз, как из норы выбежало восьминогое лохматое существо и, схватив бедного Шустрика, потащило его под землю.

Паук – сразу понял колдун. Он вспомнил, как в детстве наблюдал за пауками, которые, в отличие от своих более известных собратьев, плели паутину не между веток деревьев, а сооружали из нее серебристую воронку. Стоило насекомому задеть край этой воронковидной паутины, и оно     становилось жертвой паука-охотника.

Воспоминания пронеслись стремительным вихрем, так же быстро Ворон бросился к входу в логово паука. Но другой вихрь – мощный порыв ветра – вдруг подхватил бестелесного колдуна и помчал прочь.

Конец! Конец! Эта мысль не оставляла Шустрика, пока паук тащил его тоннелем, искусно задрапированным паутиной. Ничего другого не пришло ему в голову и тогда, когда чудовище достигло довольно вместительной пещеры. Здесь в беспорядке валялись останки предыдущих жертв паука. С виду все эти огромные мухи, муравьи и прочие насекомые ничем не отличались от своих живых собратьев. Однако это были только пустые их оболочки. Содержимое восьминогий хищник растворил, впрыснув в жертву особую жидкость, а потом высосал.

Добежав до своего логова, паук прижал домового к земле и приготовился расправиться с ним на свой обычный манер. Уже знакомый Шустрику тонкий свист повис в воздухе. Паук замер, прислушиваясь, затем схватил добычу и побежал с ней вон из пещеры. Он не остановился у выхода из норы, продолжая равномерно перебирать лапами. Мелькали по сторонам деревья, какие-то звери, а паук все бежал. Шустрик пытался вырваться из мертвой хватки своего похитителя, но не тут то было.

Куда же Ворон запропастился? Шустрик никак не мог понять, почему друг не приходит ему на помощь.

Тем временем паук выскочил на поляну, в центре которой высилось странное сооружение. Хотя, вряд ли его можно было назвать сооружением. Стены состояли из частокола живых растений. Они росли так тесно и так переплелись боковыми ветвями, что их можно было бы назвать зарослями, если бы не тот факт, что росли они строго по окружности, смыкаясь сверху наподобие кровли. Можно было подумать, что кто-то нарочно заплел ветви,  как в деревнях заплетают корзины или плетни.

На уровне пяти локтей от земли в зеленых стенах имелись довольно большие отверстия, затянутые прозрачным материалом. Шустрик догадался, что это просто кусочки крыльев гигантских стрекоз. Проем двери оказался задернутым занавеской из уже знакомой домовому ткани – плотной паутины.

Паук со своей добычей добежал до ступеней, сложенных из плоских каменных плит, и остановился. Из-под занавески вынырнула пара небольших насекомых, ростом не больше собаки. Схватив края ткани ротовыми крючками, они раздвинули их в стороны.

На крыльце показалась девушка. Ростом она была не выше Шустрика, стройная, длинноногая, с прекрасными золотистыми волосами, легкими волнами ниспадающими на ее плечи и спину. Ноги девушки были босы, но тело прикрывала ажурная туника все из той же паутины. Единственным украшением хозяйки зеленого замка был изумительной работы золотой пояс, который охватывал ее тонкую талию наподобие кольца.

Девушка тихонько свистнула, и паук послушно отпустил домового. Еще один свист – восьминогое чудище развернулось и умчалось восвояси.

Девушка подошла к сидящему на земле Шустрику, оглядела его со всех сторон, потрогала пальцем.

- Откуда ты взялся, незнакомец?

- Разве ты не видела, что я вывалился из челюстей паука? – к Шустрику вернулся дар речи.

- Но здесь нет людей, кроме меня и Гора. Только членистоногие твари. Ты из другого мира?

- Как ты догадалась?

-Мы тоже пришли в этот мир не так давно. Здесь хорошо, спокойно, только одиноко. Пойдем, ты расскажешь мне о своих приключениях.

Внутри убранство жилища оказалось еще необычнее. Все листья растений-стен располагались в одной плоскости, плотно прилегая друг к другу и составляя прохладное мозаичное покрытие. Земляной пол пророс мягкой невысокой травкой-ковром, ласкающим босые ноги. Посредине высокого просторного зала лежал большой овальный камень, который, по-видимому, служил столом, а вокруг – несколько камней поменьше, для сидения. Гамак, сплетенный из стеблей вьющихся растений и набитый матрасом, подушками и одеялом из растительного «пуха», служил хозяйке местом отдыха. Единственным предметом, выпадающим из этого необычного стиля и служащим доказательством того, что жилище принадлежит женщине, было огромное, в два человеческих роста зеркало.

Шустрик с опаской покосился на снующих там и сям разноцветных насекомых, не крупнее собаки.

- Не бойся, это мои слуги, - успокоила домового девушка. – Сейчас они тебя накормят.

Хозяйка прикоснулась к своему золотому поясу и отрывисто свистнула. В то же мгновение пара длинноусых жуков, ловко взбежав по стене, отгрызли пару листьев и тут же доставили их на стол. Другая пара жуков наполнила зеленые «тарелки» кусочками незнакомых Шустрику ягод. Небольшая, всего с теленка ростом, пчелка вытряхнула из корзинок на задних лапках шарики цветочной пыльцы, не забыв полить их сладким нектаром. Воду принесла сороконожка, а может быть, тысяченожка – Шустрик сбился со счета, разглядывая ее бесконечно мелькающие конечности.

- Кувшин для воды я слепила сама! – девушка явно гордилась своей работой. – Ешь, не стесняйся.

Дважды повторять приглашение не пришлось: домовой никогда не страдал отсутствием аппетита. Расспрашивать его сейчас было делом бесполезным. Рот Шустрика был занят, но уши-то свободны! Догадливая хозяйка не стала терять время. Усевшись напротив жующего гостя, она начала рассказывать сама.

- Мое имя – Соломея. Не так давно я жила в совсем другом мире. Мои родители были правителями чудесной страны. Ты не представляешь, чужеземец, какая это была страна! До сих пор мне ночами снятся прозрачные воды рек и ручьев, деревья, подпирающие своими верхушками небо, пение птиц, ароматы цветов моей родины. И люди в нашей стране были особенные: добрые и красивые.

Но пришла беда, да не одна. Сначала из-за гор напали великаны – асилки. Отец рассказывал, что они – дети богов и земных женщин. В своей стране эти прожорливые исполины съели все, что можно, вот и напали на соседей. Бороться с асилками почти невозможно: они так огромны! Но Боги помогли моему народу. Наводнение уничтожило асилков. А тут – новая беда! Что-то непонятное стало твориться с людьми. Тот, кто раньше был добр, становился хуже зверя лютого. Тот, кто никогда не говорил ни одного слова неправды, становился лгуном. Словно бы кто-то выпустил на волю все пороки, чтобы они поразили наших людей. Это было хуже эпидемии смертельной болезни. И никто не знал, как ее победить.

Не избежал беды и мой отец. Мама, видя, что спасения нет, позвала Гора – это наш верховный жрец, маг и волшебник – и велела спасти меня, свою единственную дочь. Она надела мне на талию золотой пояс, позволяющий повелевать животными и растениями, а Гору дала корону с поющей черной жемчужиной. С помощью этой короны он перенес нас в этот мир, где совсем нет людей, ни плохих, ни хороших.

- А где же он теперь, этот волшебник?

- Гор? Он живет за водопадом в горах. Я его ненавижу!

- Почему? Он ведь спас тебя от заразы, а может быть, и от смерти!

- Гор хочет, чтобы я стала его женой.

- А ты – не хочешь! Наверное, он слишком стар для тебя?

- Нет, он еще молод. И – красив! Но я не хочу принадлежать ему, словно вещь какая-то. Он хоть и волшебник, а не смог наложить на меня любовного заклятия. Я сама себе хозяйка. Все животные, все растения слушаются меня. Этот замок я вырастила сама с помощью золотого пояса. Здешнее зверье поит меня и кормит. Единственный подарок, который я приняла от Гора, - это зеркало. Он знал, что ни одна женщина не в состоянии отказаться от такого подарка!

- Но ведь так можно с ума сойти от одиночества! – общительный Шустрик с участием посмотрел на Соломею.

- А я не хочу сходить с ума. Я хочу вернуться в свой мир, к маме и папе. Вот отвоюю у Гора корону с жемчужиной – и домой!

- Но твоего мира уже нет, ты сама это говорила. Теперь его называют миром демонов – даже я это знаю!

- Откуда? И вообще, ты не рассказал мне о себе, хотя я давно уже просила об этом.

- Хорошо, Соломея, хорошо. Сейчас все расскажу. Только вот еще одна просьба: не дашь ли мне кусочек ткани, чтобы я мог соорудить себе плащ? Негоже мужчине голым перед девушкой сидеть.

- И правда, я как-то не обратила на это внимания.

Соломея дотронулась до пояса и свистнула три раза. Спустя несколько минут членистоногие слуги доставили кусок паутины, прогрызли в центре ее дыру, в которую домовой просунул голову, и еще две – для рук. Теперь можно было начинать рассказ.

ГЛАВА 20.

Подхваченный порывом ветра, Ворон мчался неведомо куда, не успевая замечать что-либо вокруг. Но вот воздушные струи ослабели, и колдун мягко опустился между огромных валунов. Кругом, куда ни глянь, высились голые скалы, кое-где покрытые лишайниками, да одинокие чахлые кустики прижимались к камням кривыми ветками с неестественно огромными листьями.

- Приветствую тебя, ведогонь! – неизвестно откуда прямо перед колдуном возник молодой мужчина.

Открытое улыбающееся лицо незнакомца сразу понравилось Ворону, хотя его необычное одеяние заставило  насторожиться. Костюм и вправду был удивительным: он плотно облегал стройное тело, не имея ни швов, ни застежек, и, если бы не огненно-яркий цвет, вполне бы сошел за кожу мужчины. Светлые кудри незнакомца стягивал золотой обруч с большой черной жемчужиной на лбу.

« А не та ли это жемчужина, которую мы ищем?» - подумал Ворон, но сказал совсем другое:

- Меня зовут Ворон, а не Ведогонь.

- Ведогонь – это не имя, ведогонь – это ты.

- Как это я? Я всегда был человеком. Сначала – кузнецом, потом пришлось стать колдуном, - Ворон горько усмехнулся.

- А потом ты оставил свое тело и стал ведогонем, бестелесным духом. Ведогони есть у всех людей. Они выходят из тела во время сна. А при пробуждении человека снова возвращаются в свое тело. Судя по всему, твой сон затянулся.

- Хуже! Теперь мое тело носит другой, а я никак не могу в него вернуться.

- Постой, не говори ничего! Я сам все увижу.

Мужчина закрыл глаза и слегка закинул голову назад. Несколько мгновений он был молчалив и недвижим.

- Да, непросто тебе будет вновь обрести свое тело, - незнакомец открыл глаза. – Я постараюсь тебе помочь, Ворон. Только сначала немного подучу тебя.

- Чему?

- Ну, это ты скоро узнаешь. Пойдем, я живу тут неподалеку.

- А кто ты?

- Зови меня Гор. Свою историю я расскажу тебе чуть позже. А пока – милости прошу отобедать, - и мужчина направился к пещере, которую Ворон поначалу не заметил.

«Почему? – удивился про себя колдун. – Ведь я внимательно осмотрел окрестности».

Гор, краем глаза наблюдая за гостем, усмехнулся, но ничего не сказал.

Внутри жилище Гора ничуть не было похоже на обычные пещеры. Во-первых, здесь было светло. Свет излучали стены, бархатисто-мягкие и теплые на ощупь. Еще один светильник в виде большого, лучащегося бело-голубым светом шара, находился под потолком. Ворон не заметил никаких креплений, светильник просто висел в воздухе. Мало того, колдун готов был поклясться, что все это светящееся великолепие появилось в темноте каменного зала в тот самый момент, когда Гор с гостем переступил порог своего жилища.

Ворон оглянулся – никакого выхода из пещеры за его спиной не было.

- Не удивляйся, скоро ты ко всему привыкнешь, - Гор улыбнулся и щелкнул пальцами.

В то же мгновение посреди зала появился причудливой формы стол с обильным угощением и пара удобных кресел.

- Садись, - хозяин указал Ворону на ближайшее кресло, - Подкрепись с дороги.

- Но я не могу есть твою еду! – колдун горестно вздохнул. – У меня же нет тела.

- Эту – сможешь! – Гор протянул руку к румяному яблоку, и она прошла сквозь плод. – Ты ведогонь, такая еда как раз для тебя.

Поблагодарив хозяина, Ворон уселся за стол и принялся за еду. Странное это было ощущение! Бесплотными руками он брал бесплотную пищу и отправлял ее в бесплотный рот. Но чувствовал он при этом все то, что чувствует обыкновенный человек, вкушая обыкновенную снедь.

Гор сидел напротив и с улыбкой наблюдал, как оголодавший гость насыщается. После того, как последняя крошка исчезла со стола, он снова щелкнул пальцами: ненужная мебель исчезла. Вместо стола появился крошечный фонтанчик посреди небольшого бассейна с золотыми пучеглазыми рыбками. Кресла, в которых сидели хозяин и гость, сами собой сблизились.

- А теперь я расскажу тебе свою историю,- начал Гор. – Мир, в котором мы с тобой находимся, населен только животными и растениями. Здесь, кроме тебя, еще только два человека: я и Соломея – юная девушка, которую я оберегаю и защищаю. Мы с ней пришли из другого мира, как и ты со своим приятелем – домовым.

- Как, ты и о нем знаешь?

- Конечно, я знаю все, что было с вами, и даже то, что будет. Вам предстоит попасть в тот мир, который мы с Соломеей покинули с помощью вот этой черной жемчужины, - Гор указал на золотой обруч у себя на голове. – Я знаю, вам нужна черная поющая жемчужина, и вы ее получите. Только сначала ты должен понять, в какой мир вы попадете, иначе живыми вы оттуда не вернетесь.

Так вот, издревле наш мир населяли красивые работящие люди. Особенно славились красотой наши женщины. Это и стало причиной всех свалившихся на нас бед. Боги частенько навещали наших красавиц и становились отцами их детей. Потомки Богов – великаны асилки – несли людям новые знания, помогали строить огромные дворцы. Они могли проложить новое русло реки или сдвинуть с места гору. Но асилков становилось все больше. Не находя себе достаточно еды, они стали опустошать поля, сады, затем – охотиться на домашний скот, а потом – и на людей. Боги разгневались на своих сыновей, собрали их в горном ущелье и устроили там потоп. Все асилки погибли. Самый же главный из Богов – Белобог – строго-настрого запретил остальным Богам навещать земных женщин. Однако не все его послушались. Тогда Белобог лишил ослушников способности материализоваться. Тебе непонятно это слово? Объясню. Боги – они словно духи, ведогони. Но каждый из них может в любой момент сотворить себе тело, какое захочет, из воздуха, влаги, пыли – что под руку попадется. Мало того, Боги могут материализовать любую свою мысль! Вот так, – Гор щелкнул пальцами – и в воздухе расцвела алая роза.

- Так ты – Бог? – у колдуна захватило дух.

Гор улыбнулся и не ответил.

- Слушай дальше. Ослушники, став бесплотными духами, не могли с этим смириться. Они начали вселяться в животных и людей, убивая их ведогоней и используя тела как орудия. Для обычных людей каждое такое воплощение происходило незаметно. Просто человек менял привычки, не узнавал знакомых. Про таких стали говорить: он сошел с ума, он болен, одержим бесами.

Эпидемия одержимости захлестнула наш мир. Не избежал этой участи и верховный правитель, отец Соломеи. Мать девушки, чувствуя,  что не сегодня–завтра то же ждет и ее саму, повелела мне спасти свою дочь, уведя ее в другой мир. Эта корона с черной жемчужиной и золотой пояс Соломеи – все, что осталось нам в наследство от целого мира.

- Но где же эта девушка – Соломея? – Ворон огляделся по сторонам, надеясь увидеть красавицу.

- Она живет в другом месте. Насколько Соломея красива, настолько она горда и независима. Я люблю ее, вместе мы могли бы положить начало новому народу в этом мире, но…

- Ты боишься ослушаться Белобога?

- Нет, Ворон, ведь я – не Бог. Я человек, хотя и обучен высокому искусству магии. В моем мире я был верховным жрецом храма Белобога, наделенным даром ясновидения. Мне многое ведомо, многое подвластно. Я без труда мог бы наложить на Соломею любовное заклятие. Но – не хочу! Я жду, когда она сама полюбит меня. Но вместо этого взбалмошная девчонка объявила мне войну. Она хочет отобрать у меня корону с черной жемчужиной и вернуться в наш мир. Как я могу допустить это? Ведь для нее подобная затея – верная гибель. Не так давно я ходил в наш мир на разведку. Его уже нет! Теперь это мир демонов. Да-да, тот самый, куда вы с Шустриком – так, кажется, зовут домового? – направляетесь.

- Что же, нас тоже ждет смерть в мире демонов?

- Не думаю. Ты – ведогонь, они тебя за своего примут. А домовой – тоже не человек, хотя и в человеческом теле. Так что, если кто и может выжить в мире демонов, так это – вы. Кое-чему я тебя научу, ведь, согласись, твое колдовство не идет ни в какое сравнение с моей магией!

Гор взмахнул рукой – и поверхность ближайшей стены пещеры разгладилась, становясь зеркальной. Однако в зеркале отразилась не пещера мага, а зеленые стены из переплетенных стеблей и листьев, овальный камень – стол и прекрасная золотоволосая девушка. А рядом с ней – Ворон даже глаза протер – Шустрик!

- Магическое зеркало помогает мне быть в курсе всех событиях, происходящих с Соломеей, - Гор указал на девушку. – А этот голый человек, видимо, и есть твой приятель - домовой?

- Ну да, это Шустрик в моем теле.

- Мог бы прикрыть чем-нибудь свою наготу, - недовольно проворчал Гор.

И словно послушавшись его, насекомые притащили кусок паутины и облачили Шустрика в подобие туники.

- Вот так-то лучше, - Гор с улыбкой еще раз взглянул на девушку, взмахнул рукой – зеркало исчезло.

- Ну, что ж, Ворон, времени у нас не слишком много, поэтому не будем его терять. Слушай и запоминай…

Три дня Ворон не покидал пещеры Гора. Три дня он постигал премудрости магии. О Шустрике колдун не беспокоился. Время от времени Гор позволял ученику заглядывать в магическое зеркало. Как видно, Соломея и Шустрик подружились. По крайней мере, они без конца шушукались, ненадолго куда-то отлучались, что весьма огорчало влюбленного мага.

- Этот Шустрик, хоть и домовой, а шустрит почище записного сердцееда! – с досадой говорил Гор, заглядывая в зеркало.

Он ревновал.

Ворон помалкивал, боясь ненароком проболтаться о любовных похождениях своего друга. Его огорчало то, что Шустрик, похоже, забыл о нем, не предпринимал никаких попыток отыскать пропавшего колдуна.

Около полудня в пещеру Гора донеслись снаружи какие-то назойливые звуки. Это были шелестенье, треск, стрекотанье, топот, что-то еще непонятное и пугающее. Гор, заклинанием распахнув вход, вышел наружу и расхохотался.

- Ворон, иди, посмотри, какое войско на нас движется!

Колдун скользнул из пещеры и огляделся. С вершины скалы ему хорошо была видна  долина, по которой сплошным потоком двигались членистоногие чудовища. Конечно, это были всего лишь пауки, жуки, тысяченожки и прочие насекомые, но каких размеров! В воздухе реяли огромные стрекозы, осы и пчелы. Все они направлялись прямо к скале, на которой стояли Гор и Ворон.

- Опять Соломея собралась отобрать у меня корону, - Гор уже не смеялся. – Придется обороняться.

Маг прошептал заклинание – и воздушный вихрь помчался навстречу насекомым. Он подхватил тех, что летели, понес их в сторону озера и зашвырнул в воду подальше от берега. Наземное зверье, однако, продолжало упорно двигаться вперед.

Гор начертил на земле какой-то знак, взмахнул рукой – и долину прорезала глубокая трещина. В одно мгновение она превратилась в глубокую расщелину с отвесными краями. Замешательство среди насекомых длилось секунды. Вот вперед выбежали муравьи, неся на себе длинные жерди, перекинули их через расщелину – и снова членистоногое войско движется вперед, к скалам.

Гор поднял с земли камешек, что-то прошептал над ним и подбросил. Тут же огромные валуны сорвались со своих мест и покатились навстречу противнику, давя и калеча десятки чудовищ. Но на смену десяткам погибших спешили сотни невредимых.

- Какая упрямая! – Гор откровенно восхищался предводительницей зверья. – Ну, Соломея, что ты теперь сделаешь?

На пути нападающих встала стена огня. Насекомые переполошились. Передние не хотели идти в огонь, задние напирали. Некоторые из чудищ не смогли удержаться и были вытолкнуты в пламя. Живыми факелами метнулись они назад, сея еще большую панику среди своих сородичей.

Гор покатывался со смеху. Он не заметил, как из-за горной гряды показалась иссиня-черная стрекоза с двумя человеческими фигурками на спине. В лапах стрекоза сжимала большущий камень.

- Осторожно, Гор! – закричал Ворон.

Но было поздно. Стрекоза пронеслась над магом и выпустила свою ношу из лап. Камень свалился прямо на голову Гора. В самое последнее мгновение Ворон успел сгустить воздух над учителем, но все же маг упал на землю. Он не двигался!

Снова зашумели стрекозиные крылья. Насекомое опустилось неподалеку от поверженного мага. Со спины своего «летательного аппарата» спрыгнула светловолосая девушка и, не разбирая дороги, помчалась к Гору. За ней бежал Шустрик.

- Ворон! – вопил обрадованный домовой, увидев друга. – Вот повезло! Ты здесь! Сейчас Соломея снимет корону со жреца – и мы втроем рванем в мир демонов.

Девушка протянула руку к короне и - замерла.

- Гор! – тихонько позвала она и прикоснулась к бледной щеке мага. – Гор, неужели я убила тебя?

Маг не двигался. Соломея подняла белокурую голову Гора, положила к себе на колени и стала гладить его волосы.

- Гор, милый, прости меня, дуреху! Гор, не умирай, прошу тебя. Я никуда от тебя не уйду, только очнись, любимый! – и девушка разрыдалась, уткнувшись в золотистые волосы.

- А как же корона? – Шустрик был явно удивлен поведением воинственной красавицы.

- Оставь их! – тихонько сказал на ухо другу Ворон. – Давай отойдем.

Он скользнул мимо чародея и шепнул над ним заклинание, которому недавно научился. Гор открыл глаза.

- Соломея? Ты здесь?

- Да, да, любимый. И всегда буду с тобой. Ты меня простишь?

Ворон и Шустрик сидели на вершине скалы. Ночь уже развесила на небе ожерелья звезд. Друзья ждали восхода луны. На голове домового мерцала корона с черной жемчужиной.

- Как ты думаешь, Соломея будет счастлива с Гором? – с оттенком ревности в голосе спросил Шустрик.

- А разве ты не видел счастья в ее глазах?

- Жаль: я, было, собрался вернуться сюда после того, как снова стану самим собой. Девушка мне понравилась.

- Интересно, а ты бы ей понравился, если б явился не в моем теле?

- И то верно, - Шустрик вздохнул. – Ну, ничего, найду себе подружку среди своих.

Луна величаво выплыла из-за горной гряды и погладила своими лучами черную жемчужину. Тихонько завибрировал воздух, наполняясь звучанием. Откликнулись горы. Загрохотали камни. Мир демонов принимал гостей.

ГЛАВА 21.

- Ну вот, выбрали, называется, место для перехода в другой мир! – Шустрик стоял одной ногой на острой горной вершине.

Другую ногу поставить было некуда: скала походила на огромный перст с гладкими боками и крошечной площадкой на самом верху. Далеко внизу в свете луны блестели валуны и осыпи камней поменьше.

- Скажи на милость, Ворон, как я слезу вниз, когда ухватиться не за что? Я ведь долго на одной ноге не простою. А скала – вон, какая высокая, с нее не спрыгнешь!

- Подожди, друг, дай подумать, - Ворон сосредоточенно вспоминал все известные ему заклинания – и те, которые знал раньше, и те, которым научил его Гор.

- Очень уж долго ты думаешь, - ныл Шустрик. – У меня нога уже затекла. Ой, сейчас свалюсь!

Домовой попытался сменить ногу. Он подпрыгнул, но не попал другой ногой на площадку, взмахнул руками и, потеряв равновесие, полетел вниз.

- А-а-а-а!

От этого крика у колдуна сразу вылетели из головы все заклинания. Он бросился вслед за другом, сам не зная, что предпримет в следующее мгновение. Но тут в сумраке мелькнуло что-то длинное и блестящее. Секунда – и падение домового замедлилось, остановленное чьими-то руками. Еще несколько мгновений – и ноги его коснулись земли.

Шустрик открыл глаза, не веря, что он жив. Рядом на каменном выступе стояла девушка. В ее темных глазах прыгали смешинки, хотя она и не улыбалась. Золотые волосы до земли, легкая светлая туника, стянутая на талии кожаным ремешком, красные сапожки…

- Ты кто? – Шустрик не мог оторвать взгляда от своей спасительницы.

- Летавица, дух рассвета. А ты что за демон такой неуклюжий?

- Я не…

Шустрик почувствовал толчок в бок. Это колдун «советовал» ему не откровенничать.

- Я не неуклюжий, - поправился домовой, пытаясь представить, что бы сказал в подобной ситуации настоящий демон. – Просто на вершине скалы очень мало места.

- А ты, верно, недавно получил это тело, - догадалась Летавица. – Вот и боишься его потерять.

- Спасибо, что выручила.

Девушка удивленно взглянула на непривычно вежливого демона. Шустрик прикусил язык. Он боялся снова ляпнуть что-нибудь невпопад.

- А ты что без тела носишься? – Летавица обернулась к Ворону, которого она, оказывается, видела не хуже, чем домового. – Разве не знаешь, что завтра ночью во дворце Чернобога праздник плоти? Все бестелесные демоны давно уже там, готовятся к турниру.

С языка домового готова была сорваться сотня вопросов: кто такой Чернобог, где его дворец, что это за турнир и праздник плоти? Но Шустрик боялся выдать себя, поэтому благоразумно промолчал. А Летавица щелкнула каблучками красных сапожек – и взмыла ввысь, только золотые волосы мелькнули. Дух рассвета летает только ночью, а с восходом солнца исчезает. Стоит ли тратить время на пустые разговоры с этими странными демонами?

Остаток ночи Шустрик с Вороном провели там, где их оставила Летавица. Идти по ночным горам было опасно, поэтому друзья, умостившись между валунов, немного поспали.

Должно быть, горы обладали способностью удесятерять аппетит домового, потому что, не успев проснуться, он уже думал только о еде.

- Чем бы это червячка заморить, а, Ворон? Тут ни травинки, ни былинки между камней нет.

- И ящериц – тоже, - Ворон, видимо, вспомнил, чем питался Шустрик в одном из пройденных миров.

- Хоть бы кузнечик какой попался, - горевал домовой, пиная ногами камни.

- Если такой, как в прошлом мире, то лучше не надо!

- Какой смысл пройти столько миров – и умереть от голода? Эх, был бы у меня сейчас кристалл желаний, я б не мучился! Кстати, а почему Гор, покидая свой мир, не прихватил кристалл с собой? С ним бы он горя не знал, даже владея магией.

- Во-первых, кристалл выполняет только одно желание того, кто к нему прикоснется. А, во-вторых, Гор не мог взять его с собой.

- Почему?

 – Вот найдем кристалл – сам увидишь, - Ворон загадочно улыбнулся.

- Ну, ладно, Гор не воспользовался кристаллом. А демоны? Уж они-то, завладев целым миром, наверняка и кристалл нашли. Выходит, демоны непобедимы?

- Поживем – увидим.

- Чтобы пожить, надо сначала поесть! – домовой возобновил свои поиски.

Он упрямо бродил между валунами, все более отдаляясь от Ворона. Вот он скрылся за выступом скалы, и до колдуна донеслись вопли. На небольшой каменистой площадке, огороженной со всех сторон сравнительно большими камнями, на подстилке из птичьего пуха лежала пара серо-голубых крапчатых яиц. Величиной яйца были с хорошую пивную бочку.

Шустрика, казалось, не смутили размеры добычи. Выбрав камень поострее, он начал стучать по одному из яиц, стараясь пробить дыру в толстой скорлупе. Усилия были тщетны.

- Да что же это такое! – домовой застучал по яйцу сильнее. – Так и слюной захлебнуться можно! Ворон, ты ничего не придумаешь, чтобы мне помочь?

Колдун протянул вперед бесплотную руку и сосредоточился. Узкий красный луч возник из ничего и уперся в скорлупу. Секунда – и яйцо треснуло, выпуская наружу клейкую бесцветную жидкость.

- Вот это да! – Шустрик восхищенно уставился на друга. – Где ты научился такому чуду?

- У Гора. Он меня многому научил.

Шустрик, глотая слюну, зачерпнул вытекающую из яйца жидкость.

- Эх, костер бы сейчас запалить, замечательная яичница получилась бы!

- Похоже, сейчас нам будет не до еды, - Ворон взглянул вверх.

И тотчас тень огромных крыльев накрыла Шустрика.

- Берегись, друг!

Увы, было уже поздно. Огромная хозяйка гнезда, подняв крыльями настоящий вихрь, опустилась рядом с яйцами. Птица напоминала орла: такой же изогнутый клюв, когтистые лапы, неброское оперение. Но размеры! Ворон вспомнил сказки об игоне – птице великане. Он никогда не думал, что в жизни встретит нечто подобное.

Между тем, птица заметила непорядок в гнезде – разбитое яйцо и жалкое двуногое существо. Видимо, ей даже в голову не пришло, что крепкую скорлупу могла повредить этакая козявка, иначе гнев ее был бы страшен. Но терпеть рядом с собой кого бы то ни было птица тоже не захотела. Она подцепила клювом край туники домового и вышвырнула его вон из гнезда. Следом было выкачено поврежденное яйцо. После этого довольная наседка угнездилась между камней, накрыв собой оставшееся яйцо, и, похоже, задремала.

Шустрик осторожно поднялся из-за валуна, потирая ушибленную коленку, и заковылял прочь от своей обидчицы. Следом скользнул Ворон. Друзья обогнули скалу – и замерли в восхищении.

Должно быть, не один десяток великанов асилков потрудился над чудо-террасами, гигантской лестницей поднимающимися вверх по склону горы. На каждой из террас размещались симпатичные домики в зелени садов. Лестницы с ажурными коваными перилами там и сям поднимались с террасы на террасу. На самой вершине горы стоял дворец. Его золоченая крыша и белокаменные стены ярко сверкали в лучах утреннего солнца.

- Должно быть, это родной город Соломеи, - догадался Шустрик. – А дворец – ее дом.

- Туда-то нам и надо.

- А что мы там забыли? Теперь в этом дворце наверняка полно демонов.

- Во дворце есть потайной ход, который выведет нас прямо к магическому кристаллу, - ответил Ворон. – Гор говорил, что иной дороги к нему не существует.

- Что ж, нам теперь прямо в пасть к демонам лезть?

- Не помирай раньше смерти. Пока мы еще ни одного демона не видели.

- Увидим, чует мое сердце, увидим! – Шустрик передернул плечами. – Ох, и не хочется мне с ними встречаться!

- Запомни, для них ты – тоже демон в человеческом теле. Не робей и не давай себя в обиду. Наверняка, нам встретятся и бестелесные демоны, духи, вроде меня. Не позволяй им отобрать у тебя тело.

-Слушай, Ворон, я давно у тебя спросить хотел: а зачем демонам тела?

- Без тел они ничего не могут сделать в этом мире, даже соломинку поднять. А делать они хотят. После того, как Белобог наказал ослушников, они только тем и занимаются, что творят всякие пакости ему в отместку. Самый главный демон – Чернобог – поклялся, что перевернет весь мир с ног на голову.

- А если демоны нас за своих примут, мы будем в безопасности?

- Кто знает!

Солнце было уже высоко, когда друзья подошли к подножию первой террасы. Здесь, встречая усталых путников, журчал родник. Прохладная вода необыкновенной чистоты наполняла каменную чашу, украшенную искусной резьбой. Переливаясь через край, она продолжала свой путь крохотным ручейком среди сочной зеленой травы.

Шустрик бросился к роднику и припал к воде запекшимися губами. Ворон вглядывался в сверкание солнца на водяных струях и тоже ощущал прилив сил.

- Хороша водица! – домовой зачерпнул пригоршню и плеснул себе в лицо.

Сверкающие капли повисли на бороде и усах.

- Не время сейчас устраивать купание, - остерег друга Ворон.

- А как же твой тонкий нюх, не выносящий запаха пота?

- Потерплю уж, - усмехнулся колдун.

Приятели двинулись вдоль каменной стены, ища одну из лестниц, множество которых они видели со скалы. Не прошли они и полсотни шагов, как наткнулись на лежащего под деревом старика. Ветхие одежды прикрывали столь же ветхое тело, давно не стриженые волосы и борода сбились колтунами, ногти завивались спиралью на грязных руках. Старик не двигался. Глаза его были закрыты, однако грудь изредка поднималась вдохом.

- Что это с ним? – Шустрик подошел ближе. – Спит, или умирает?

- Кто его знает. Помочь ему мы все равно не можем, так что пошли дальше.

Тело старика содрогнулось и вытянулось. Прямо на глазах изумленных друзей оно начало покрываться синими пятнами, а затем развалилось на куски, оголяя кости. Из открытого рта трупа потянулся черный дымок, формируясь в туманное подобие человека. Повисев мгновение над оставленным телом, демон повернулся и обнаружил друзей. Тут же он метнулся к Шустрику и попытался влиться в рот этого чудесного молодого тела.

- Эй, приятель, не толкайся, - Шустрик вспомнил наставления колдуна. – Тут уже занято. Поищи себе домик в другом месте.

- Кроме того, на очереди есть другие! – Ворон сгустил воздух вокруг домового, превращая его в настоящую броню. – Так что лети отсюда подобру–поздорову.

Черный туман взметнулся вверх и исчез.

- Гляди, ни слова не сказал! – удивился Шустрик. – Может, эти демоны – все немые?

- Если они немые, то тогда мы в полном дерьме! – отозвался колдун.

- Это почему же?

- Да потому, что слишком уж разговорились.

Лестница вскоре нашлась, и путники поднялись по ней на первую террасу. Здесь было довольно оживленно. Туда-сюда сновали люди, ссорились и ругались. Визгливыми голосами женщины зазывали утолить похоть и выставляли напоказ оголенные «прелести». Мужчины то тут, то там затевали драки. Что-то неуловимое отличало этот народ от обычных людей. Кроме того, колдун заметил снующие в толпе черные туманные призраки. Бестелесные демоны – догадался Ворон.

На друзей никто не обращал внимания. Обрадованные этим обстоятельством, они отыскали новую лестницу и поднялись на следующую террасу. Увы, на этой террасе везение оставило друзей. Не успели они смешаться с толпой, как домовой был подхвачен под руки дюжими молодцами.

- Ты почему не опечатал свое тело? – закричал один из них. - Хочешь поменять его на другое, более молодое?

- Точно, - подхватил другой. – Видишь, рядом бестелесный крутится? Не иначе, как они задумали сделку против воли Чернобога.

- В светлицу его! – и детины потащили Шустрика к очередной лестнице.

Светлица, одна из многочисленных комнат дворца, и впрямь соответствовала своему названию. Здесь было светло всегда, независимо от времени суток. Зеркальные стены, пол, потолок бесконечно дробили и отражали сияние висящей под потолком яркой лампы. Она очень походила на ту, что Ворон видел в пещере Гора. Окон не было и в помине. Дверь, через которую доставили пленника, тут же захлопнулась за его спиной.

- Похоже, мы в тюрьме, - колдун, не оставлявший друга ни на минуту, огляделся кругом.

- Насколько я знаю, тюрьма – это темница, а здесь впору танцы устраивать, - не согласился домовой.

- Это у людей – темница, ведь тюрьма лишает человека того, что ему дорого: воли, света, солнца, свежего воздуха. А для демонов свет, похоже, не очень-то приятная штука. Вот их и сажают в светлицу.

- Так вы – не демоны?

От тихого женского голоса друзья вздрогнули, словно услышали у себя над головой раскаты грома. Прищурившись, Шустрик вгляделся в потолок. Там, прячась за сияющей лампой, парила крылатая девушка.

Нет, она совершенно не была похожа на аморок, с которыми друзья уже были знакомы. Стройное нагое тело словно бы светилось изнутри, кожа казалась мягкой и шелковистой, длинные распущенные волосы цвета меди были перекрещены на груди и закинуты на плечи на манер башлыка. Крылья, прозрачные и упругие, едва заметно трепетали, легко поддерживая девушку под потолком.

- Ты ошибаешься, незнакомка, - Ворон быстрее друга пришел в себя. – Мы – демоны.

- Меня не обманешь, - засмеялась девушка и скользнула вниз. – Ведь я – вила.

- Тебя так зовут?

- Нет, у вил не бывает имен. Мы всегда жили рядом с людьми, помогали им, лечили, предсказывали будущее. Но демоны победили людей. Теперь нам некому помогать.

- Что же ты здесь делаешь?

- Я – пленница, как и вы. Если у вилы отнять одежду, она обязана подчиниться тому, кто это сделал. Демоны пленили меня не так давно. Они хотят, чтобы я открыла им путь к магическому кристаллу. Но я никогда этого не сделаю! Лучше сгинуть навеки.

- А ты знаешь путь к кристаллу желаний? – Шустрик даже подпрыгнул от радости. – Поможешь нам его найти?

Вила прикрыла веками глаза и задумалась. Через минуту она взглянула на друзей и кивнула.

- Хорошо, я помогу вам. Но сначала вам придется помочь моим друзьям.

- Они тоже – духи?

- Нет, это люди, последние из тех, кто когда-то населял наш мир.

- Люди? Неужели демоны оставили людей и не воспользовались их телами?

- Да, во всем нашем мире осталось не более сотни настоящих людей. Они живут здесь неподалеку, в горном ущелье, из которого нет выхода. Несколько лет назад, когда демоны восстали против Белобога и были лишены возможности материализоваться, они завладели телами людей. Но тела старели, они были смертны и не могли служить демонам вечно. Кроме того, нося в себе демона, тело человека старело и разрушалось в несколько раз быстрее, чем обычно. Демоны меняли тела, как износившуюся одежду, пока, наконец, не поняли, что население целого мира ими уничтожено. Оставаться бестелесными они не хотели. Тогда Чернобог, верховный демон, повелел разыскать и согнать в горное ущелье людей, еще не испорченных демонами. Таких набралось во всем мире не более сотни. Их собрали вместе и держат теперь под стражей, как племенное стадо. Женщин заставляют рожать каждый год, чтобы дети, подрастая, становились телами демонов. Каждый год во дворце Чернобога проводят праздник плоти. Здесь на торжище – турнире бестелесные демоны сражаются между собой за право воплотиться в ребенка. Сегодня ночью как раз состоится турнир.

- Но, как же можно помочь бедным людям?

- Только вы можете это сделать. Будущее открыто моему взору. Я знала, что вы придете и принесете с собой черную жемчужину – ключ к двери в другой мир. Я узнала про эту жемчужину от Гора – верховного жреца и суженого дочери правителя нашего мира.  Я знаю, как доставить жемчужину людям. Но…

Девушка грустно опустила голову.

- Я пленница. Мои одежды отобрали, поэтому я обязана подчиняться тому, кто меня обнажил. Значит, я не могу вывести вас отсюда и уйти сама.

- Хм, подумаешь, беда какая! – Шустрик быстро снял с себя тунику и накинул на вилу. – Я и голый не замерзну.

Вила в восторге взмахнула крыльями и понеслась по светлице в немыслимых пируэтах. Она заглядывала в каждое зеркало и улыбалась своему отражению. Она хлопала в ладоши и поправляла складки своей новой одежды. Она кружилась и кувыркалась под потолком. Она была счастлива!

Голый домовой критически осмотрел себя в зеркале и скривил рот:

- Что-то я похудел. Наверное, с голодухи. Так я и до кристалла желаний не добреду!

Вила расхохоталась, взмахнула рукой – и из-под потолка на Шустрика посыпался град орехов и фруктов. Заметив разочарование Ворона, девушка хитро прищурилась, щелкнула пальцами. Изумительный аромат наполнил помещение.

Обед удался на славу. Вскоре, сытые и довольные, друзья задремали, набираясь сил и готовясь к последнему рывку.

Незадолго до полуночи вила их разбудила.

- Скоро за вами придут. Будьте начеку, не выдайте себя. Тебе лучше пока одеться, - девушка протянула Шустрику его тунику. – Пусть демоны думают, что я все еще в их власти. В нужный момент ты отдашь мне одежду, и мы удерем. Самое главное – не теряйте меня из виду и держитесь поближе. Я дам вам сигнал, вот такой.

И вила затрепетала прозрачными крыльями, издавая жужжание, похожее на шмелиное.

Давешние молодцы отворили дверь светлицы.

- А ну, выходите! Чернобог желает вас видеть.

За стенами светлицы уже царствовала ночь. Бесчисленные переходы,  которыми вели пленников, освещали редкие коптящие факелы. Ни одной души не попалось на пути.

Наконец впереди послышались голоса. Распахнув створчатые двери, конвоиры втолкнули Шустрика в огромный зал. Возможно, когда-то в нем звучали смех и музыка, полированный пол отражал пышные юбки танцующих женщин. Возможно…

Но сейчас зал выглядел мрачно, если не сказать – зловеще. В темные окна заглядывали звезды. Их блеску не мешали редкие язычки свечей, там и сям мерцавших в тяжелых бронзовых подсвечниках. Между огоньков мелькали темные призрачные фигуры бестелесных демонов. Толпа воплощенных, сдержанно переговариваясь, окружала черный резной трон, на котором восседало необычное существо.

Огромная волосатая туша с похожими на корни дерева узловатыми конечностями была измазана землей с головы до ног. Круглая голова без шеи прочно сидела на мускулистых плечах. Ушей не было вовсе, зато глаза прикрывали такие длинные веки, что, закрой их хозяин глаза, они опустились бы до земли. Сейчас глаза страшилища были открыты, а веки поддерживали на весу порхающие летуче мыши.

- Кто это? – Шустрик уставился на чудовище с любопытством и страхом.

- Чернобог, верховный демон. Ни одно тело не может вынести его, не изменившись до неузнаваемости. Раньше он носил тело правителя этой страны, но оно пришло в негодность. Теперь Чернобог в теле царицы.

- Такое страшилище?

- Замолчи, не то он услышит. Сделай вид, что мы не знакомы, - вила отвернулась от домового, будто и не говорила ему ничего.

Между тем, пленников подвели совсем близко к трону.

- Зачем вы доставили сюда этот сброд? – Чернобог изволил гневаться. – Разве нет у нас другого времени, чтобы вершить суд? Разве забыли вы, что сегодня – праздник плоти?

- Но ведь провинность их как раз связана с плотью, мой повелитель! – один из конвоиров склонился перед троном. – Вот этот не заклеймил свое тело, видно, хотел его продать, а себе получить новое. А вот этот – покупатель тела. Он из самой низшей касты, темно-серых, ему тело не полагается.

- А вила что здесь делает?

- Ее мы поймали в ущелье, когда она лечила одну из рожениц. Контакт с людьми – большое преступление.

- Хорошо, мы разберемся с ними позже. Отведите пока пленников в сторону, да стерегите получше. После турнира состоится суд

Конвоиры поспешили выполнить приказание.

Позади трона открылась потайная дверь, и в зал ввели десятка полтора пятилетних мальчиков и девочек. Все они были русы, голы, чумазы. Детей выстроили рядком слева от трона. Чернобог хлопнул в ладоши. Одного из мальчуганов выволокли вперед. Ворона поразили его глаза – совершенно пустые, без страха, без воли, без слез.

- Этим уже не помочь, - словно читая его мысли, прошептала вила. – Перед воплощением все дети проходят ритуал, изгоняющий их ведогоней в Навь, царство мертвых. Теперь это не люди, а живые мертвецы, пустые сосуды, из которых вылили вино.

Тем временем по сигналу Чернобога бестелесные демоны ринулись друг на друга, образовав в центре зала огромный копошащийся темный клубок. В чем именно заключалась их борьба, ни Ворон, ни Шустрик так и не поняли. Спустя несколько минут клубок теней снова распался, и один из демонов скользнул к ребенку. И вот уже бывший человек, а теперь воплощенный демон, упал ниц к ногам Чернобога.

- Да будет так! – верховный демон поднял руку. – Следующий.

Из шеренги вывели нового ребенка, и все повторилось снова. Видимо, для демонов разворачивающееся в середине зала действо было настолько захватывающим, что даже конвоиры пленников не могли оторвать от него взгляд. Вила, внимательно наблюдая за всеми, кто был рядом, слегка затрепетала крыльями, издавая шмелиное гудение. Услышав сигнал, Шустрик сбросил с себя тунику и накинул ее на девушку. Никем не замеченные, пленники юркнули за трон и нырнули в потайной ход, не забыв закрыть за собой дверь.

- Теперь торопитесь! – вила говорила шепотом. – Турнир длится не больше часа. За это время нам нужно успеть добраться до ущелья и освободить людей.

За время своего путешествия по мирам друзья повидали много пещер, но ни одна из них не вызывала такого чувства, как этот подземный ход.

- Брр! – Шустрик передернул плечами. – Что-то мне не по себе. Так и ждешь, что кто-нибудь тебе на плечи прыгнет. Даже мурашки по спине побежали.

- Темень-то какая! И – тишина. Нам ничего не грозит? – Ворон догнал идущую впереди вилу.

- В мире демонов всегда опасно. Подземелье – не исключение. Так что будьте начеку.

- Когда же это кончится? Когда же я выберусь из чужого тела? – Шустрик явно терял мужество с каждым шагом. – Неужели я когда-нибудь снова стану собой: маленьким и пушистым?

- Замолчи, хватит причитать! – Ворону было противно слушать стенания друга. – Лучше гляди в оба, а то какой-нибудь демон в один миг тебя из тела вытряхнет.

- Чудесно! Тогда бы нам и магический кристалл не понадобился.

- Нет уж, не тешь себя пустыми надеждами. Тот, кого демон вытряхивает из тела, прямиком направляется в Навь, откуда нет возврата, - вила обернулась и строго посмотрела на домового. – Не думала я, что ты такой трусливый!

Шустрик обиженно засопел и отвернулся. И тут  на него свалился лохматый клубок. В одно мгновение клубок вспыхнул огнем, развернулся в тонкую сверкающую нить и опутал домового с головы до ног, точно пряжа веретено.

- Рох! – вила трепетала крыльями и не могла сдвинуться с места.

Демон страха парализовал девушку.

Шустрик упал на землю и стал кататься по ней, пытаясь сбить пламя. Однако охвативший его огонь был живым, он не гас. Наоборот, огненные спирали подбирались уже к шее домового.

-А-а-а! – эхо вторило воплям Шустрика.

Казалось, паника, охватившая бедного домового, питала собой живой огонь, который становился все ярче и сильней.

Ворон лихорадочно искал способ помочь другу. Наконец до него дошел смысл слов, произнесенных Вилой. Рох – демон страха. Значит, страх можно победить только отвагой. Колдун собрался с силами, встряхнул Шустрика и закричал:

- Не бойся! Только не бойся. Я – с тобой!

Наспех сотворив заклятие, которому научил его Гор, Ворон материализовал льющуюся с потолка воду. Струи воды, окатившей Шустрика, не сбили демонического пламени. Однако, поверив, что вода победит огонь, домовой перестал бояться. И Рох отступил! Огненные нити опали, свернулись в клубок и умчались в сторону тронного зала.

- Торопитесь! – вила помогла Шустрику подняться на ноги. – Сейчас Рох расскажет всем демонам, что мы удрали. Погони не миновать. Бежим!

В полной темноте бежать было очень трудно. Вила воспользовалась крыльями, чтобы не спотыкаться о попадающиеся на пути камни. Ворон не боялся препятствий – он просто проходил сквозь них. А вот бедному домовому приходилось несладко. Он без конца спотыкался и ударялся о стены на поворотах. Глаза были совершенно бесполезны в кромешной тьме, так что приходилось ориентироваться только по легкому шуму крыльев вилы впереди.

Беглецы миновали очередной поворот тоннеля и уткнулись в стену. Каменная кладка была и справа, и слева.

- Они замуровали выход! – вила стукнула кулачком по каменной глыбе, точно подогнанной к проему. – Что будем делать?

- Я сейчас этот камень откачу! – Шустрик вспомнил, что обладает сильным телом деревенского кузнеца, привыкшего к тяжестям.

Домовой уперся в камень руками, навалился всем телом – безрезультатно! Глыба даже не пошевелилась.

Вила подлетела к Шустрику и попыталась ему помочь, но нежные девичьи руки были так слабы!

- Неужели конец? – домовой уловил еле слышный топот погони.

- Ну-ка, станьте позади меня! – колдун не терял надежды. – Попробую одно средство, которому меня Гор научил.

Ворон сосредоточился, глядя на невидимую в темноте каменную глыбу. Он представил ее шероховатую поверхность, ее монолитную массу, которая, однако, состояла из отдельных плотно прижатых друг к другу кристаллов. Мысленно колдун проник в толщу камня и толкнул кристаллы в стороны. Грохот осыпающихся обломков известил о том, что усилия колдуна не пропали даром. Из освободившегося проема в тоннель хлынули свежий воздух и неяркий лунный свет.

- Бежим скорее! – вила первой очутилась на воле.

- Погодите, я сейчас снова замурую вход, - колдун обернулся к покинутому ими подземелью.

Топот и вой оттуда неслись все громче.

- Бестелесные демоны, конечно, смогут вырваться не волю, но нам они помешать не в силах. А воплощенным еще придется потрудиться, чтобы повторить мой фокус!

Ворон прошептал заклинание, и огромная глыба откололась от скалы, замуровывая вход в тоннель.

- Порядок! Теперь – вперед.

Беглецы были уже довольно далеко от выхода из тоннеля, когда погоня достигла обрушенной Вороном скалы. Яростный вой натолкнувшихся на препятствие демонов подхлестнул Шустрика не хуже плети. Он помчался так, что даже легкокрылая вила не поспевала за домовым.

Луна хорошо освещала тропинку, что вилась между камней, поэтому путники скоро достигли входа в узкое ущелье. Вернее, вход был когда-то, а сейчас между уходящими в поднебесье отвесными скалами высилась стена, столь же неприступная, как и созданный природой горный монолит.

- Здесь, за этой стеной – люди. Последние из оставшихся в живых обитатели нашего мира, - вила постучала кулачком по каменной кладке.

- Интересно, как мы до них доберемся? – Шустрик смерил стену взглядом. – Ну, Ворон сквозь камень пройдет, это он запросто. Вила – перелетит, на то у нее и крылья. А мне что прикажете делать? В таракана превратиться и вверх  бежать?

- Не мешало бы просто пораскинуть мозгами, если у тебя еще осталось чуть-чуть этого продукта! – Ворон уставился на блестящие в лунном свете камни. – Ведь проходят же здесь как-нибудь воплощенные демоны? И выводят же как-то пленников накануне праздника плоти?

- Здесь должна быть дверь! – радостно догадался домовой.

 – Только я ее что-то не вижу, - добавил он упавшим голосом.

Во время этого разговора вила, трепеща крыльями, медленно поднималась вверх, шаря пальчиками по грубой каменной поверхности. Вот она остановилась, повиснув всего на высоте  сажени от земли, и позвала приятелей.

- Здесь кольцо какое-то. Ну-ка, Шустрик, попробуй его повернуть.

Домовой без труда дотянулся до отполированного железного кольца, торчащего из стены, повернул его. Каменная кладка треснула, повернулась и открыла проход.

- Поспешите! – вила первой нырнула за стену.

Друзья последовали ее примеру.

За стеной узкое ущелье ничуть не расширялось. Мало того, оно упиралось в такую же каменную стену. Площадка между двух стен была не более пятисот шагов в длину, а в ширину и того меньше. К тому же она была пуста.

- А где же люди? – Шустрик вертел по сторонам головой, но никого не видел.

- Люди – в пещерах, там они живут, - вила указала рукой на зияющие в скалах отверстия. – Сейчас мы их позовем.

Секунду спустя девушка была уже на середине площадки возле установленного на каменных столбиках огромного металлического диска. Она подняла с земли булыжник и швырнула его прямо на диск. Звон, которым диск отозвался на удар камня , пошел гулять между скал бесконечным эхом так, что друзьям показалось, будто разом ударили в сотни колоколов. Сразу же из пещер показались их обитатели. Они спешили, как на пожар. Через пару минут и стар, и млад – все жители ущелья – уже собрались у диска.

Вила вспорхнула на металлическую трибуну и протянула к людям руки.

- Вы спасены! Отныне демоны не будут отбирать у вас тела. Отныне вы снова будете свободными людьми. Вот ваши спасители! – девушка указала на приятелей, забыв, что колдун для людей оставался невидимым, а Шустрик, устыдившись своей наготы, спрятался за валуном.

Вперед выступил пожилой мужчина и почтительно склонил голову.

- Разве мир перевернулся? – произнес он густым басом. – Разве погибли демоны? Как сможем мы освободиться от рабства?

- Теперь у каждого из вас только один господин – он сам! – вила улыбнулась, но тут же нахмурила брови. – Главное, чтобы вы не взрастили демонов в себе самих.                                                                     Этот мир вам придется покинуть и обжить новый. Только от вас зависит, будет ли этот мир счастливым. А теперь не станем терять времени: ночь на исходе. Встаньте в круг и возьмитесь за руки.

Толпа молча повиновалась. Тогда вила вынула из-под полы туники золотую корону с черной жемчужиной и возложила ее на голову самого младшего из детей. Луна отразилась в черной горошине – и ущелье наполнилось сначала тихими, а потом все более набирающими силу звуками. Воздух привычно завибрировал…

- Вы что, снова собираетесь в гости к Гору? – вила дернула за руку домового. – А я думала, что вам нужен кристалл желаний. Живо в пещеру, подальше от лунного света!

Друзья едва успели спрятаться в каменном мешке: все ущелье уже пело и грохотало. Внезапно все смолкло. Ворон осторожно выглянул наружу. Ущелье было пусто.

- Ну вот, теперь Соломее будет, кого пригласить на свадьбу! – домовой удовлетворенно хмыкнул, будто вся заслуга освобождения пленников принадлежала исключительно ему.

Вила снисходительно пожала плечиками и улыбнулась.

- А где же кристалл желаний? – Ворон вспомнил, ради чего они с Шустриком прошли столько миров. – Далеко нам еще идти?

- Никуда ходить не надо. Кристалл здесь!

- В этой пещере? – Шустрик уставился в темноту, силясь разглядеть хоть что-нибудь.

- Нет, не в пещере. Он – в ущелье, как раз посредине площадки.

- Но я ничего не вижу! – Ворон шагнул вперед.

- Сейчас я переверну все камни на площади, скажите только, как этот кристалл выглядит! – домовой приготовился к длительным поискам.

- Вила шутит, - колдун натянуто улыбнулся. – Гор говорил мне, что этот кристалл высотой с хорошее дерево.

- Вот почему он не взял его с собой, - сообразил Шустрик. – Такую штуковину в карман не сунешь.

- Я не шучу, - вила обиженно надула губки. – Кристалл – здесь. И – не здесь.

- То есть?

- Ну, по месту он здесь, а по времени – нет. Он в будущем.

- Что-то я ничего не понимаю! – Шустрик поскреб в затылке. – Где же он все-таки есть?

- До чего же вы несообразительные! – вила даже ножкой притопнула от возмущения. – Ну, рассудите сами, почему, находясь в одном мире с кристаллом желания, им не смогли воспользоваться ни люди, ни демоны?

- А, правда, почему?

- Да потому, бестолковый ты мой, что кристалл этот находится в другом времени. В будущем.

- Ладно, сделаем вид, что поняли. Только не понятно, как мы-то сможем им воспользоваться?

- А разве Гор не научил тебя заклятию зеркала? – вила удивленно уставилась на колдуна.

- Это чтобы за Соломеей подглядывать?

- Нет, не этому. Заклятие кривого зеркала, влияющего на ход времени.

- А-а-а, ты вот о чем! – Ворон явно обрадовался, поняв, о каком заклятии идет речь. – А ты откуда про это знаешь?

- Разве я не говорила вам, что мне открыто будущее? Правда, я могу его только видеть, но приблизить – нет.

- Ну, хорошо, я могу попробовать. Только где взять зеркало?

- А вот эта штуковина не подойдет? – Шустрик похлопал по отполированному металлическому диску, с помощью которого вила созывала обитателей ущелья.

- Шустрик, ты – молодчина!

- Ну-ну, вот только обниматься не надо. Лучше шепчи свое заклятие поскорее.

Колдун сосредоточился, вызывая в памяти заветные слова. Заговор был длинным и путаным, но ни одно словечко не забылось. Итак…

Повинуясь слову, взмыл в воздух металлический диск, превращаясь в вогнутую полусферу. Он поднимался все выше и выше в предрассветное небо. Вот уже отвесные скалы ущелья оказались внизу. Там, за горами, уже всходило солнце. Один из первых солнечных лучей отразился в сферическом зеркале и упал в темноту ущелья. И тут…

Друзья переглянулись, не веря своим глазам. На пустынной площадке вдруг возник огромный сверкающий гранями кристалл, будто солнечный луч материализовался в это сияющее чудо.

- Что же вы медлите? – вила подтолкнула домового к кристаллу. – Положи ладони на соседние грани и произнеси свое желание вслух. Только помни – одно желание!

- Не вздумай пожелать провизию! – Ворон подозрительно взглянул на глотающего слюнки домового. – Помни, ради чего мы сюда пришли. Желай скорее выйти вон из моего тела!

- А может, оставим все, как есть? – Шустрик прищурился и хихикнул в усы. – Я, вроде, уже и привык к твоему телу. Оно такое славное, хоть и тяжеловато маленько. Шучу – шучу!

Домовой все-таки получил хорошую оплеуху и оказался перед кристаллом не только благодаря собственному проворству.

Грани кристалла мерцали загадочно и волнующе. Шустрик положил на них ладони и произнес:

- Хочу выйти из чужого для меня тела и снова стать самим собой!

Волна вибраций прокатилась по могучему телу кузнеца. И вот уже рядом с ним появилось небольшое пушисто-лохматое существо – домовой во всей красе. Падающее человеческое тело вдруг снова твердо встало на ноги: это колдун не упустил мгновение и возвратился в него.

- Ну как, не жмет? – домовой похлопал друга по голой ягодице и ехидно улыбнулся.

- Погоди, с тобой я еще разберусь! – Ворон хотел нахмуриться, но рот его сам собой растянулся в улыбке до ушей.

Вила, наблюдавшая за приятелями, захлопала в ладоши и счастливо засмеялась.

- Спасибо тебе за помощь, - Ворон улыбнулся девушке.

- Прощайте! Поторопитесь возвратиться в свой мир.

- А ты?

- Мне еще нужно будет вернуть кристалл желаний обратно в его время, чтобы демоны не воспользовались им.

Ворон приложил ладони к теплому кристаллу и громко произнес:

- Хочу, чтобы мы с Шустриком снова оказались в своем мире!

Друзья уже не могли увидеть, как вспорхнувшая в поднебесье вила повернула сферу вогнутой стороной вверх, как исчез кристалл, оставляя ни с чем вырвавшихся, наконец-то, из тоннеля демонов. Вокруг них снова были горы, тронутые рассветом, но это были уже горы их родного мира.

ГЛАВА 22.

Темень была такая, что Яся невольно провел рукой по глазам: не ослепла ли? Ни искорки дальнего огонька, ни звездочки в небе. Рядом вздохнула мать, и девушка торопливо нашарила ее руку. – Мама, мы где?

- Не знаю, дочка.

- Может, мы никуда и не перенеслись вовсе?

- Нет, березами не пахнет, да и шелеста листьев не слышно.

Яся навострила уши, стараясь уловить хоть какие-то звуки. Тишина! Воздух был недвижим и затхл, как в давно не проветриваемом погребе.

- Ну-ка, дочка, подержи меня за руку, - Поляна осторожно ступила в темноту. – Тут под ногами земля голая, без травы и камней.

Женщина обошла дочку кругом, ощупывая вытянутой рукой пространство.

- Мама, может, рассвета подождем? Станет светло – тронемся в путь.

- Нет, Яся, похоже, рассвета мы здесь не дождемся, - рука Поляны уперлась в каменную стену. – Мы в каком-то подвале.

- А если это пещера?

- Нет, стену явно люди сложили: вот между камней щели с глиной. Давай-ка отсюда выбираться. Кто их знает, какие это люди? Как бы в беду не попасть.

По спине Яси пробежали мурашки: она вспомнила, из какой передряги им удалось недавно выбраться.

Пядь за пядью, ощупывая камни, мать и дочь двинулись вдоль стены. Не прошли они и десяти шагов, как Поляна, идущая впереди, споткнулась о ступеньку лестницы.

- Я же говорила, что это подвал! Давай-ка поднимемся наверх, да оглядимся.

Лестница оказалась не высокой: всего восемь ступеней. Она упиралась в деревянную дверь, к счастью, не запертую. Поляна тихонько приоткрыла дверь и заглянула в щель. Где-то далеко в конце коридора светился огонек.

- Слушай, дочка, я пойду первой, а ты здесь меня подожди. Мало ли что впереди нас ждет.

- Ну, уж нет, мама. Я тебя одну не отпущу. Идти – так вместе. Я крыс боюсь! – Яся хихикнула в ладошку.

- С каких это пор ты такая пугливая стала? – улыбнулась мать хитрости дочери. – Ладно, вместе - так вместе. Только ступай осторожнее.

- А я за тобой, след в след.

На цыпочках прокравшись по коридору, Поляна и Яся  оказались перед просторной комнатой. Здесь в дальнем углу мерцала одинокая свечка, освещая голые стены совершенно пустого помещения, да две человеческие фигуры, склонившиеся над третьей, лежащей на полу.

- Смотри, мама, люди!

- Тсс! Стой тихонько, не выдавай нас. Вдруг это худые люди?

Поляна прислушалась, всматриваясь в незнакомцев.

На полу лежал старец, которому явно нездоровилось. Его тяжелое дыхание перемежалось стонами, беспокойные пальцы перебирали на груди складки грубой серой рубахи. Крепкий темноволосый юноша, приподняв голову старика, пытался напоить его из глиняной чашки. В ногах больного плакала хрупкая девушка, судя по внешнему сходству, - сестра юноши.

Пальцы старика нащупали руку парня и сжали ее.

- Слушай меня, Атей, - Поляна с удивлением поняла, что язык незнакомцев, хотя и отличается от ее родного, очень на него похож. – Ты должен поклясться, что закончишь наш путь, во что бы то ни стало. Я ухожу, но ты и Персила непременно разыщите курган царицы Аставы. В этом году мы уже опоздали на сбор, но в следующее весеннее равноденствие будьте там обязательно!

- Но как же я найду дорогу?

- Сердце тебя приведет, сушеные мухоморы ему помогут. А вот это – доказательство твоего происхождения, - старец прикоснулся к ладанке, висящей на груди юноши. – Помни, что ты – потомок царей и должен стать посвященным!

- Нет, дедушка, нет, не умирай! – Персила припала головой к ногам старца и зарыдала в голос.

Яся тронула мать за рукав и просительно посмотрела на нее.

- Я тоже хочу помочь им, - Поляна поняла дочь без слов. – Только не знаю, смогу ли.

- Попробуем вместе, а?

Брат и сестра удивленно уставились на возникших из темноты незнакомок.

- Привидения! – Персила спрятала  лицо в ладони. – Нам же говорили, что это – дом с привидениями!

- Поэтому мы и спрятались здесь, когда сбежали от торговцев рабами. Люди сюда не заходят. А привидений мы не испугаемся, сестренка.

- Мы не привидения, не бойтесь! – Поляна с дочерью была уже в двух шагах от них. – И худа вам не желаем. А вот помочь, возможно, сумеем.

Поляна подошла к лежащему на полу старику и, став на колени, положила ладони ему на голову. Яся пристроилась в ногах и взяла в руки холодные стопы. Ни мать, ни дочь не знали, почему они поступили именно так. Они действовали по наитию. Их вела доброта.

Поляна закрыла глаза и сосредоточилась. Перед ее мысленным взором возникла светящаяся фигура старца, мерцающая фиолетовым туманом. Однако местами темные пятна покрывали его, и женщина поняла, что она должна, во что бы то ни стало, залатать эти черные дыры. Как – она не знала, но желание помочь было огромным! И тут серебряный ливень, упавший с неба, окатил Поляну. Он собрался в сверкающий жгут и пронзил ее насквозь, заклубиляс мерцающим облаком где-то в груди и через руки устремился к голове старика. Через мгновение мощный серебряный поток заполнил все тело старца, вымывая темные пятна, латая черные дыры, неся черноту к ногам, в руки  Яси, а через нее дальше, в землю. Не прошло и пяти минут, как от пятен не осталось и следа. Мать и дочь опустили руки. Старец глубоко вздохнул и сел, с удивлением ощупывая себя.

- Волшебницы, как вам это удалось? Разве вы знакомы с тайным учением друидов?

- С тайным учением? – Яся уставилась на мать. – Кого-кого?

- Мы не знакомы ни с какими друидами, - Поляна покачала головой. – Просто хотели вам помочь.

- Дедушка! – Персила кинулась в объятия к старику. – Ты не умрешь?

- После того, как меня на улице отдубасили те негодяи, я уж и не чаял поправиться. Вы отняли меня у смерти! – старик благодарно улыбнулся Поляне.

- Спасибо тебе, незнакомка! – юноша склонился перед Ясей, и почему-то его взгляд дрожью отозвался в груди девушки. – Но кто вы, и откуда взялись в этом пустом доме?

- Меня зовут Поляна, а это – моя дочь Яся. Мы ищем отца Яси, он пропал очень давно. Вот и сюда нас привели поиски.

- Далече же вы забрались! – старик покачал головой. – Судя по языку, вы – русичи, нашему племени родня. Как же вы добрались до Крита?

- До Крита? А что это за земля?

- Крит – остров в теплом море. Разве вы не морем приплыли? Не с неба же вы свалились!

Поляна улыбнулась, но не стала рассказывать о том, каким необычным путем попали они в дом с привидениями на далеком острове. Вместо этого она спросила:

- Дедушка, а горы здесь есть?

- Не знаю, милая, я сам на Крите впервые и не по своей воле. Нас пленили далеко отсюда, очень далеко. А потом долго везли на галере морем. Здесь, на острове, пленников продают в рабство. Нам посчастливилось сбежать от работорговцев и спрятаться в доме, о котором идет дурная слава. Говорят, здесь живут привидения, поэтому люди сюда редко заглядывают.

- А зачем вам горы? – в разговор вступил Атей.

Он не спускал глаз с пригожей незнакомки и сейчас обращался именно к Ясе.

- В горах мы надеемся отыскать папу, - щеки девушки вспыхнули румянцем. – Ворожея сказала, что он не умер и живет в замке в горах.

- Эх, птичка ты моя невеличка! – старец покачал головой. – Знаешь ли ты, сколько гор на белом свете? Жизни не хватит, чтобы все их обыскать!

- Что же, нам никогда не найти папу? – Яся опустила голову, пряча навернувшиеся на глаза слезы.

- Отчего же, найти можно и иголку в стоге сена, если сильно захотеть. А вас, видно, Боги ведут, раз очутились вы на Крите. Здесь, на острове, есть Каменная Книга, которая на любой вопрос может дать ответ. Если, конечно, сумеешь ее прочесть.

- А я грамоте не обучена! – слезы уже капали из глаз девушки.

- Эту книгу не каждый грамотей прочтет! Тут другое нужно.

- Что же?

- Это только Учитель знает, который книгу хранит.

- Как же найти его, Учителя этого?

- Не знаю, - старик задумался. – О Каменной Книге я случайно узнал, подслушал разговор охранников, когда они нас сюда везли. Думаю, местные жители знают больше.

- Завтра же пойдем на базар и попробуем все разузнать! – у Атея загорелись глаза.

- Ты забыл, что мы – беглые рабы, и нас ищут? – Персила схватила брата за руку, как будто он уже собирался уходить.

- А ты забыла, что долг – платежом красен? – Атей вырвал свою руку у сестры. – Кто вылечил дедушку? Разве не должны мы помочь Поляне и Ясе? Сами они ничего узнать не смогут, они ведь не знают здешнего языка. А я уже научился местному наречию, пока на корабле плыл.

- Атей прав, - старик строго взглянул на Персилу. – Но и ты права тоже. Поэтому нужно сделать вот что: как рассветет, Атей переоденется в платье сестры и поведет Поляну с Ясей на базар. Работорговцы ищут старика и юношу с девушкой, а женщина и две девушки не привлекут их внимание.

- Спасибо, дедушка, за добрый совет. И тебе спасибо за помощь, сынок, - Поляна ласково взглянула на юношу. – А ты не беспокойся, мы скоро вернемся, - обратилась она к Персиле.

Свеча, между тем, догорела, и стало заметно, что в окошке забрезжил рассвет. Начинался новый день. Открывался новый мир. А в темном углу комнаты истаивало не замеченное никем привидение…

С базара возвращались усталые и расстроенные. Ни об Учителе, ни о Каменной Книге ничего узнать не удалось. К кому бы ни обращался Атей на ломаном местном наречии, все, как один, подозрительно косились на чужаков и не говорили ни слова в ответ. В конце концов, необычная троица вызвала интерес стражников, и Поляна сочла за лучшее поскорее убраться с базара.

- Куда же теперь? – Атей заглянул Ясе в глаза.

Девушка пожала плечами:

- Будем, наверное, искать горы. Или Каменную Книгу.

На пороге дома с привидениями тревожное предчувствие охватило Поляну. Она взглянула на дочь – та тоже забеспокоилась. Невольно убыстряя шаги, все трое почти побежали по коридору. Вот и комната, оставленная ими на рассвете. Но что это? В дальнем углу в луже крови лежало тело старца с кинжалом в груди. Видно было, что перед смертью он отчаянно с кем-то боролся. Персилы нигде не было. Одежда Атея, аккуратно сложенная перед уходом, валялась по всей комнате.

Юноша подбежал к старику, поднял его голову, заглянул в глаза.

- Дедушка, дедушка, что случилось?

Ответа не было. Потерять сразу двух дорогих людей – это было сверх сил Атея! Совсем по-мальчишески он зарыдал, кусая губы и вытирая нос. Поляна села с ним рядом, обняла и стала гладить по голове. Яся в растерянности стояла рядом и не прятала катившихся по щекам слез.

Вдруг хлопнула входная дверь, и тяжелые шаги послышались в коридоре.

- Ну, одну пташку мы поймали! – мужчина хрипло рассмеялся. – Знатная таврополка из нее получится!

- Хороша, ничего не скажешь, - отозвался второй.

- Дед кинулся защищать ее, как лев, да против нас не попрешь. Нужно вытащить из него мой кинжал. Хороший кинжал, клинок – что твоя бритва!

- А ты заметил, чем в нас швыряла та девчонка, когда мы ее ловили? Мужской одеждой! Значит, с ними еще кто-то был, да вышел.

- Устроим засаду, продадим мужика работорговцам. Попируем на славу!

Поляна, как только услышала шаги в коридоре, схватила за руки дочь и Атея и молча потянула их в подвал. Больше прятаться было негде. Яся на ходу подхватила одежду юноши и прижала палец к губам: молчи!

- Ага, вот и мой кинжал, - услышали беглецы грубый голос, хотя понял сказанное только Атей. – Иди сюда, голубчик! Сейчас я с тебя кровь оботру, тряпья здесь достаточно.

- Смотри-ка, дружище, а одежда исчезла! – заметил второй. – Давай поищем того, кто ее взял.

И шаги загремели в сторону подвала.

- Они идут сюда за нами, - прошептал Атей. – Мы пропали!

- Не думаю! – Поляна нашарила в дальнем углу камень.

Дверь распахнулась, сноп света выхватил из темноты три прижавшиеся друг к другу фигуры.

- Ого, да их тут трое! – радостно загоготал здоровый детина, шагая вперед и протягивая руки за добычей.

И тут все трое исчезли, просто растворились в воздухе!

- Привидения! – завопил мужик и бросился из подвала, сбив с ног идущего позади товарища.

- Привидения! – завопил и другой, выскакивая на улицу с перекошенным от ужаса лицом.

- Ну  и что! – пожал плечами проезжающий мимо на осле торговец зеленью. – Дом-то с привидениями, об этом все знают. Нечего было туда соваться!

Атей ошалело осматривался по сторонам. Только что они были в темном затхлом подвале, а теперь – нате вам – вокруг в свете яркого весеннего солнышка белели березы, распространяя острый запах набухающих почек. Юноша протер глаза и ущипнул себя: не заснул ли он ненароком? Нет, ничего не изменилось. Поляна и Яся даже не выглядели удивленными.

- Я тебе потом все объясню, - девичья рука сжала пальцы Атея.

Поляна обернулась и похолодела. В двух шагах от них, выпучив глаза и раскрыв рты, стояли два рослых мужика. Вот один толкнул в бок другого и прошептал:

- Гляди, баба и две девчонки. Мы не их ищем?

- Да, вроде, там была одна девчонка и старуха цыганка. Разве что старуха помолодела – гы-гы-гы!

- Давай-ка на всякий случай этих повяжем. Пусть хозяин сам разбирается, те они, или не те.

Мужики растопырили руки и шагнули вперед.

- Рыжий камень! – Поляна легко перепрыгнула с камня на камень, за ней – Яся, держа за руку ничего не понимающего Атея. Все трое молниеносно исчезли.

- Что за морок? – мужики усиленно моргали глазами. – Где же они?

- Должно, померещилось! – это было самое         простое и успокаивающее объяснение, которым оба вполне удовлетворились.

На всякий случай они трижды плюнули через плечо и сочли за благо убраться подальше от бесовской поляны.

Солнце в пустыне палило нещадно. Ветра не было, и песок недвижно лежал на все четыре стороны от рыжего камня, рядом с которым расположились Поляна и молодые люди.

- Придется посидеть здесь до ночи! – Поляна с жалостью взглянула на ребят, которые, конечно же, были голодны и хотели пить. – В темноте нам легче будет улизнуть от погони. А пока Атею стоит переодеться в мужское платье: не ходить же ему все время в сарафане сестры!

- Мама, а что же мы дальше будем делать?

- Прежде всего, нужно найти Персилу. Не бросать же ее в беде!

Атей благодарно посмотрел на Поляну.

- Но где же искать ее, мамочка?

- А где потеряли, там и будем искать – на Крите. Как стемнеет, вернемся на остров.

- Но как же, - начал, было, Атей.

- А вот Яся тебе все расскажет и объяснит, - Поляна по-доброму улыбнулась. – Времени- то у нас еще много до вечера.

Женщина устало прилегла на песок и закрыла глаза: эти безумные дни и ночи без сна вымотали ее окончательно. Яся пристроилась возле матери и положила ее голову к себе на колени.

- Поспи, мамочка. Поспи, родная!

Атей взял в руки хрупкие девичьи пальчики, заглянул Ясе в глаза – и утонул в их бездонной глубине. Непонятные жар и дрожь окатили его с головы до ног. Такого он еще ни разу не испытывал. Юноша облизал пересохшие губы и, чтобы скрыть смущение, сказал:

- Расскажи о себе, пожалуйста.

Яся выдернула руку и прижала ладошку к пылающей щеке. Она потупила глаза и боялась взглянуть на Атея. Близость юноши будила и в ней неизвестные раньше чувства.

Поляна из-под ресниц наблюдала за дочкой и улыбалась: вот и выросла ее девочка! А Яся торопливо начала рассказывать о том, как они жили раньше, как вынуждены были уйти из деревни на поиски отца, как нашли временные коридоры…

Безграничное доверие к этому еще совсем незнакомому юноше сквозило в словах дочери, но Поляна не стала ее останавливать. Сердце подсказывало ей, что Атею можно доверять. Женщина смежила веки и провалилась в сон.

- Ну, вот, теперь ты знаешь о нас все. А я о тебе – ничего, - Яся не просила об откровенности, но как мог Атей не довериться этой чудной девушке?

- Конечно, я расскажу тебе о нас с сестрой.

- А тот несчастный старик – он ваш дедушка?

- Нет, он не родня нам, хотя мы с ним одной крови.

Мы с сестрой и бабушкой жили в маленькой лесной деревеньке на берегу Ветелы. Деревня наша – всего-то с десяток изб – была в стороне от дорог, поэтому чужаков мы никогда не видели. Кормились охотой, рыбалкой, да грибами–ягодами. Отца на охоте задрал медведь – сломалась рогатина. Мама его очень любила, жить без него не могла. Зачахла в одно лето. Так мы и остались сызмальства со старой бабушкой.

Прошлой зимой, в самые морозы, пришел к нам в деревню Арсай – тот самый старик, которого мы дедушкой звали. Не случайно постучался он именно в нашу дверь, говорил – духи его вели. Как увидел у меня на шее ладанку, вот эту, - юноша достал из-за пазухи висящую на шнурке овальную вещицу с непонятными узорами – очень обрадовался и велел нам с сестрой собираться в дорогу. Бабушка сначала ни в какую не хотела нас отпускать, но Арсай сказал ей несколько слов на незнакомом языке – и она согласилась. Бедная бабушка! Как-то ей живется без нас с Персилой?

- Куда же вы пошли и зачем? – Яся распахнула любопытные глаза.

- Сначала мы и сами не знали, но дорогой дедушка рассказал нам вот что…

Наши далекие-далекие предки пришли к теплому морю, в ковыльные степи издалека. Звали они  себя – скиты, что значит – «щиты», хотя другие народы называли их скифами. Жили они просто, странствовали на повозках, и все их пожитки умещались в этих передвижных жилищах. Никогда не приобретали они ничего такого, что боялись бы потерять, из-за чего могли бы попасть в рабство. Торговлей скиты не занимались, деньги не сберегали, всем владели сообща, кроме меча и чаши.

Самым высоким понятием, после Богов, для них была дружба. Самым страшным оскорблением считалось обвинение в измене и неверности.

Скиты были не только искусными всадниками, стрелками из лука, не только хорошо владели коротким мечом–акинаком – и рукопашным боем, но и славились красноречием, способностью убеждать врагов словом.

Были скиты великими воинами. Стремительная их конница покорила много племен и народов, но ничего не нужно было им в завоеванных землях, кроме славы.

Девушки скитов сражались с врагами наравне с мужчинами и не выходили замуж, пока не убьют трех неприятелей.

Всякий народ выполняет на земле свое предназначение. У скитов их было несколько.

Во-первых, они должны были стать хозяевами теплого моря. Скиты добрались до него, обжили северные берега, но постепенно стали уходить все дальше от завоеванных земель. Они не выполнили свое первое предназначение до конца.

Второе предназначение состояло в том, что скиты должны были стать родоначальникам нового народа, слившись еще с тремя народами. Соседями скитов были множество лесных племен, которые называли себя именами животных. Были среди них племена «медведя», «волка», «лисы», «куницы». Дочь скитского царя вышла замуж за вождя племени «рыси» - моего племени.

Не выполнили скиты и третьего предназначения – беречь и не тревожить ковыль. Хоть и священной была для скитов ковыльная степь, стали они ее распахивать.

Последней каплей, переполнившей чашу терпения судьбы, стало предательство скитами своей царицы Аставы. В одном бою с кочевниками скитские воины дрогнули и отступили так поспешно, что не заметили, как оставили свою царицу одну. Она погибла с мечом в руке.

Погибло и царство скитов под напором многочисленных племен кочевников. Те из скитов, кто не погиб,  не попал в рабство, смешались с другими народами. Маленькие группы «посвященных», «хранителей тайн» уходили в разные концы света.

С тех пор раз в год «посвященные» из разных стран приходят на могилу царицы Аставы. Здесь, в ковыльной степи, потомки скитов просят прощения у царицы за предательство своих предков. Старшие передают младшим знания, определяют новых «посвященных», объявляют о найденных потомках скитских царей. Делается это не ради восстановления трона, возвращения былого могущества или каких-то богатств, а чтобы потомки скитских царей могли открыть ныне живущим ошибки прошлого. Чтобы не надломилась великая спираль человеческого бытия.

Атей замолчал. Яся посмотрела на него с недоумением:

- А причем здесь ты с Персилой и Арсай?

- Арсай – один из «посвященных», а такие ладанки, – юноша прикоснулся к своей груди, - носят потомки царей скитов.

- Так значит, Арсай нашел вас, чтобы отвести к могиле Аставы?

- Верно, так оно и было. Только по дороге на нас напали разбойники, продали работорговцам, а те привезли на Крит, чтобы перепродать. Теперь ты знаешь все.

Насколько в пустыне жарки дни, настолько холодны ночи. Поляна поежилась и открыла глаза. Рядом с ней, тесно прижавшись друг к другу, спали Атей и Яся.

«Бедные дети! – подумала Поляна. – Сколько испытаний уже выпало на вашу долю. А сколько еще их впереди, ведомо одним Богам!»

Немного помедлив, женщина принялась будить молодежь. Это оказалось нелегко, так как сон ребят был безмятежен и крепок. Кошмары не мучили их. Во сне они были в счастливой стране грез. Поляна даже забеспокоилась: не заманила ли их Миург своими миражами в полуявь – полусмерть? Но нет. Вот Яся потянулась и с улыбкой открыла глаза.

- Ах, мамочка, зачем ты меня разбудила? Мне такой чудный сон снился!

- После, после досмотришь свой сон. Разве ты забыла, что Персила в беде?

- Ох! – Яся всплеснула руками и принялась трясти за плечо Атея.

Тот приподнялся и непонимающе огляделся по сторонам. Потом, видимо, вспомнив события прошедшего дня, вскочил на ноги, отряхнул песок со штанов и сказал:

- Я готов!

- Ну, вперед! – Поляна взяла за руки дочь и Атея, и все трое встали на рыжий камень.

Через мгновение темнота пустыни сменилась шелестящей темнотой березовой рощи, а потом – затхлой теменью уже знакомого им подвала. Добравшись наощупь до выхода из подземелья и убедившись, что нигде в доме нет огня, Поляна, Яся и Атей вышли на улицу. Зайти в комнату, где, должно быть, все еще лежал бездыханный Арсай, было выше их сил.

ГЛАВА 23.

Темная южная ночь обнимала чужой город. Терпкие ароматы цветущих деревьев смешивались с запахами близкого моря, стократ обостряя чувства и будоража воображение. Где-то залаяла собака, взревел потревоженный ею осел – и снова тишина.

- Куда же мы теперь? – шепотом спросила Яся.

- Куда-нибудь подальше от этого дома, - Поляна с содроганием обернулась на зловещее темное строение у себя за спиной.

- Айда к морю! – предложил Атей. – Там всегда много кораблей, к пришлому люду привыкли, на нас никто и внимания не обратит.

С этим трудно было не согласиться, поэтому все трое двинулись вниз по кривой улочке туда, где в тишине спящего города слышался гул морского прибоя.

- Ой, мамочка, что это? – Яся вцепилась в материнскую руку.

Поляна, ошеломленная не меньше дочери, вглядывалась в бескрайнее водное пространство. Море было неспокойно, дыбилось волнами, пенилось и шипело у берега, вздыхало и ухало, словно огромное живое существо.

- Вы что, моря никогда не видели? – Атея распирала мальчишеская гордость оттого, что он все это уже узнал и прочувствовал раньше.

- Море? – Яся побежала по мелкой гальке к воде и, присев на корточки, погладила набежавшую волну, словно котенка. – Море!

Девушка обратила к матери восторженное лицо.

Поляне и самой почему-то хотелось потрогать море. Восторг окатывал ее вместе с каждой набежавшей на берег волной. Но женщина сдержалась. Она просто подставила щеки влажному морскому ветру, позволила ему запутаться в волосах…

- Смотрите, там справа пристань, - Атей вывел своих спутниц из состояния восторженного созерцания моря. – Там мы будем в безопасности. Может быть, и о Персиле что-нибудь узнаем.

Небольшая уютная бухта была битком набита разнокалиберными судами. Недавний шторм вынудил их искать убежище в спокойной гавани. Теперь, несмотря на ночное время, на берегу было очень многолюдно. Разноязыкий говор, смех, пьяная ругань и песни подвыпивших моряков разносились далеко окрест.

В маленькой таверне, куда привел Атей Поляну с дочерью, дым стоял коромыслом. Несколько сальных свечей с трудом разгоняли мрак и освещали грубые лица посетителей. Среди мужских то тут, то там мелькали и женские физиономии, явно не обремененные чистотой и скромностью. Женщины сновали между массивными деревянными столами, разнося в больших глиняных кружках вино и подставляя пышные зады алчным мужским рукам. Получив звонкий шлепок ниже поясницы, они визгливо смеялись и стреляли глазками по сторонам. Время от времени то одна, то другая, пошептавшись с кем-нибудь из матросов, уходила с ним в ночь. Вскоре она появлялась снова, уже одна, отряхивая юбку и поправляя взлохмаченные волосы. И снова, как ни в чем не бывало, шла с кружками между столами, призывно поглядывая на мужчин и виляя бедрами.

Поляна, окинув взглядом помещение, хотела сразу повернуться и уйти из этого злачного места, но Атей умоляюще поглядел на нее и прошептал:

- Персила!

Женщина тяжело вздохнула, взглянула на смущенную Ясю, которая боялась глаза поднять от стыда, но все же шагнула к дальнему столу, из-за которого только что поднялись четверо моряков. Один из них мутным взглядом окинул возникшую у него на пути красавицу, икнул и протянул к ней руки. Поляна шагнула в сторону, и моряк, потеряв равновесие, грузно шлепнулся на пол. Приятели его расхохотались, однако подвиг товарища решили не повторять и, переступив через него, шатаясь и матерясь, двинулись к выходу.

- Мама, он не умер? – сердобольная Яся наклонилась над лежащим мужчиной.

- Оставь его, он просто пьян, как свинья! – Поляна потянула дочь в угол, подальше от вожделенных взглядов моряков.

Атей, подхватив с пола монету, вывалившуюся из штанов пьяного матроса, виновато взглянул на Поляну:

- Надо же что-то поесть! Да и сидеть в таверне просто так – опасно.

Только теперь женщина ощутила страшный голод и вспомнила, что в последний раз они с Ясей ели у костра гостеприимной Зельфы. В животе у дочери, похоже, пустые кишки тоже вели войну, так как их урчание было хорошо слышно даже среди шума таверны.

- Ладно, Атей, будем считать, что взяли эту монету взаймы.

Поляна улыбнулась юноше, и тот помчался к стойке заказывать еду.

Хозяин таверны, огромный волосатый мужчина в грязном фартуке и цветастом платке на засаленной шевелюре, подмигнул Атею:

- Что, сразу двоих подцепил, пострел? Может, уступишь старшую?

- Это мои мать и сестра! – Атей твердо взглянул на хозяина.

- Что-то ты не очень на них похож, - с сомнением произнес верзила, но решил, что, в конце концов, это не его дело, и стал предлагать имеющуюся в наличии снедь.

Юноша выбрал дешевую жареную рыбу и кувшин молодого вина, прикинул их стоимость и добавил краюху хлеба и кусок сыра. Пока хозяин таверны ходил за едой, Атей прислушивался к разговорам толпившихся у стойки матросов.

- Завтра пойдем смотреть дворец Миноса.

- Да чего смотреть на какие-то развалины! Лучше девочек найдем, да развлечемся на славу.

- Много ты понимаешь! В этом дворце – знаменитый лабиринт, в котором жил Минотавр.

- Какой-такой минотавр еще?

- Эх ты, темнота! Минотавр – это человекобык, сын жены Миноса и Посейдона.

- Это что же, царица наставила мужу рога?

- Рога ему наставил Посейдон, который явился к царице в образе быка и пробудил в ней греховную страсть. Вот и родился ребеночек: снизу – человек, а голова – бычья.

- Интересно, как же царица объяснила мужу появление такого чудища?

- А чего объяснять, и так все ясно. Минос, хоть и ревновал страшно, а поделать ничего не мог: Посейдон все-таки – Бог! Вот и запер он дитятю в лабиринте под своим дворцом, а выйти из того лабиринта никто не мог.

- А что, кто-нибудь пытался туда зайти?

- А то нет! Чудищу ведь этому на съедение посылали юношей и девушек. Вот и находились смельчаки, готовые его убить в поединке.

- Вот дураки-то! Ну, убил бы кто-нибудь Минотавра, так ведь выйти из лабиринта нельзя было. Все равно бы погиб смельчак.

- Э, нет, друг. Нашелся один – Тезей его зовут. Он и Минотавра убил, и дорогу из лабиринта нашел.

- Да ну! Как же это ему удалось?

- А в него влюбилась дочь царская, Ариадна. Дала она ему ниток клубок и велела из рук не выпускать. Как закончился бой, Тезей по ниточке и вышел из лабиринта.

- Ух ты, вот это баба! Всех перехитрила. Только я не пойму, чего ради на этот лабиринт смотреть, если в нем уже никакого Минотавра нет? Пойдем лучше на таврополов посмотрим. Там и быки – живые, и бабы – красивые.

При слове «таврополы» Атея окатила горячая волна. Он вспомнил, что говорили убийцы Арсая в доме с привидениями. Они продали Персилу таврополам.

Юноша подобрался ближе к говорящим и, как бы между прочим, спросил:

- А кто они, эти таврополы? Скупщики красивых девушек?

Матросы пьяно ухмыльнулись и снисходительно объяснили желторотому юнцу, впервые сошедшему на берег Крита:

- Таврополы никого не скупают. Они – сами рабы. Их учат танцевать и выпускают на арену со свирепыми критскими быками на потеху публике. Вот и танцуют они с быками: кто кого «перетанцует». Ловок тавропол – утомит быка до полусмерти, нет – закончится его танец на рогах быка. Так-то вот, юноша!

Сердце Атея рухнуло ниже пяток, под ложечкой тоскливо засосало. Персила, сестренка моя милая! Бежали от рабства, а получилось, что ты прибежала прямо к смерти. Неужели не выручу тебя, не спасу?

Пошатываясь и ничего перед собой не видя, юноша отошел от стойки.

- Эй, дружище, еду-то забыл! – хозяин таверны вынес уставленный мисками поднос.

- Видать, перебрал малец: вишь, как его шатает! – посочувствовали подвыпившие матросы.

Хозяин таверны подозвал одну их хохочущих помощниц и велел ей отнести еду на стол юноши.

- Он-то во хмелю, ему – что! А вот родственницы его голодные!- резонно заметил он. – А мне – уплачено, я – честный.

Яся и Поляна одновременно почувствовали смятение, охватившее Атея. Вглядываясь в отчаянное выражение его лица, они поняли – что-то случилось.

- Атей, что с тобой? – Яся встревожено заглянула в серые глаза.

- Персила! – юноша рухнул на лавку и уронил голову на руки.

- Ты что-то узнал о сестре? – Поляна обняла Атея за плечи.

- Да, ее продали в таврополки.

- Куда-куда?

- Таврополы – танцующие с быками.

- Разве можно с быками танцевать? – Яся непонимающе пожала плечами.

- Расскажи подробнее. Мы обязательно придумаем, как ей помочь.

Голос Поляны был так ласков и решителен одновременно, что Атей вдруг почувствовал себя маленьким мальчиком рядом с этой женщиной, такой стойкой и доброжелательной, готовой принять на свои плечи груз его проблем. «Как мама!» - подумал Атей и выложил все, что узнал, торопясь, с надеждой заглядывая Поляне в глаза.

- Погоди, погоди! Дай сообразить, - Поляна задумчиво уставилась на пламя дальней свечи. – Ты говорил, что прежде, чем выпустить таврополку к быку, ее должны научить танцевать. Значит, у нас есть время.

- Танцует она замечательно! – упавшим голосом сказал Атей.

- Это меняет дело. Но все равно, продали ее только вчера, так что к быкам она раньше завтрашнего дня вряд ли попадет. Нам нужно срочно выяснить, где живут таврополы и можно ли к ним пробраться.

- Так пойдемте скорей! – Атей вскочил на ноги.

- Куда? На дворе – ночь, все в городе спят, только здесь, на берегу гуляют матросы. Только здесь, в таверне, сможем мы что-нибудь услышать о таврополах в это время. Нам еще повезло, что ты узнал, кто они такие. Садись, сынок, и слушай внимательно, о чем будут говорить вокруг: мы-то с Ясей здешний язык не понимаем. Да вот, кстати, и еда. Поешь, силы нам всем понадобятся на рассвете.

Сальные свечи догорали. Первые солнечные лучи протянулись от распахнутой двери и крошечных окошек таверны к дубовым столам, за которыми посетителей явно поубавилось. Те, кто не ушел, подремывали, а то и похрапывали, уронив сизые носы в объедки между пустыми кружками и мисками.

Поляна оказалась права: сидя в дальнем углу таверны и делая вид, что потягивает вино из «бездонной» кружки, Атей кое-что узнал о таврополах. Видимо, танцы с быками были не такой уж будничной забавой, так как говорили о них, как о событии выдающемся. Грядущий день обещал грандиозное зрелище, ведь на Крите отмечали праздник Посейдона – Бога, который, как известно, является смертным в образе быка. Апофеозом праздника считались танцы с быками, поглядеть на которые собирались не только все жители города, но и чужестранцы.

Для подобных зрелищ испокон веков использовался огромный цирк, чьи каменные скамейки под открытым небом  охватывали покрытую песком арену. Сооружение было столь грандиозно, что свободно вмещало всех желающих поглазеть на щекочущее нервы зрелище.

С утра народ валом валил к цирку, чтобы занять лучшие места. В ожидании зрелища время коротали, кто как мог: закусывали принесенной снедью, беседовали, ругались и дрались. Места для знати караулили присланные раньше рабы. Однако знатные матроны тоже прибывали в цирк загодя, чтобы успеть похвастаться своими нарядами и жеманно посплетничать. Таким образом, пробраться в цирк незамеченными не представляло никакого труда. Гораздо хуже было то, что в день Посейдона в танцах с быками участвовали все без исключения таврополы – юноши и девушки, опытные танцоры и новички, не умеющие шага сделать грациозно. Конечно, последние почти не имели шансов остаться в живых, оказавшись наедине с разъяренным быком. Персила была новичком среди таврополов…

Поляна, Яся и Атей уходили из таверны одними из последних. Слушать уже было некого, так что Поляна решила, что стоит поторопиться и занять места в цирке поближе к арене. Она пока не знала, как им помочь Персиле.

- Решим на месте! – сказала она и направилась в ту сторону, куда спешили жители города.

Утром город уже не выглядел таким пугающим, как ночью. Жители, разряженные, кто во что горазд, сновали между домов. Они звенели мелкими монетами, покупая у уличных торговцев морские лакомства: вяленых каракатиц, мелких копченых сардинок, морских ежей, чья икра, как известно, пробуждает невиданную мужскую силу. Тут же пестрели лотки со всевозможными украшениями из морских ракушек, кораллов и даже отшлифованных морем разноцветных камешков.

Время от времени какой-нибудь весельчак окатывал прохожих морской водой из кувшина – на счастье!

Слившись с толпой, Поляна, Яся и Атей довольно быстро дошли до цирка, где уже собралось немало народу. Найдя местечко в самом первом ряду, они уселись и принялись оглядываться по сторонам.

Арена, предназначенная для танцев с быками, была не слишком велика, всего шагов тридцать в поперечнике. Песок, устилающий эту площадку, накануне тщательно разровняли и усыпали лепестками роз, так что дурманящий аромат цветов достигал первых рядов зрителей. Слева часть сидений возвышалась более остальных и была укрыта от палящих лучей солнца цветным балдахином.

«Должно быть, это места для знати», - подумал Атей.

Справа, как раз напротив балдахина, высокая стена, окружающая арену наподобие кольца, прерывалась огромными запертыми воротами. На их толстых дубовых створках красовались металлические щиты с изображением бычьих голов. Рядом с воротами еще одна небольшая дверца вела куда-то внутрь обширных помещений, расположенных под каменными сидениями трибун.

Атей дернул Поляну за рукав.

- Смотрите, вон через те большие ворота, должно быть, выпускают на арену быков.

- А через маленькую дверцу – таврополов! – догадалась Яся.

- Выходит, там нужно искать Персилу! Оставайтесь здесь, а я поищу другую дверь, через которую рабов доставляют в цирк. Я быстро! – и Атей начал пробираться к выходу.

Он так торопился, что не заметил, как задел руку сидящего выше мужчины. Рука эта как раз подносила ко рту уже ощипанного от иголок вожделенного морского ежа. От неосторожного движения Атея еж выскользнул из руки и покатился вниз, а челюсти гурмана, готовые вонзить зубы в хрустящую оболочку лакомства, лязгнули впустую.

- Ах ты, молокосос! – взъярился мужчина. – Ах ты, паршивец! Да знаешь ли ты, что я сейчас с тобой сделаю?

И он схватил Атея за шиворот.

Сидящие рядом и изнывающие от скуки горожане обрадовались нежданному развлечению.

- Ну-ка, дай ему, нахалу, в глаз! Впредь будет осторожнее, - закричали одни.

- Не робей, малец, не давай себя в обиду! – завопили другие.

- Ты что, приятель, боишься, что без ежа не сможешь нынче ублажить свою женку? – ехидничали третьи.

- В рыло, в рыло ему! – советовали четвертые, сами не понимая, кого из двоих они подбадривают.

Обиженный мужчина ткнул Атея в грудь увесистым кулаком. Юноша извернулся и ребром ладони ударил по занесенной для нового удара руке. Критянин взвыл от боли и, отпустив ворот мальчишки, хотел стукнуть его по голове. Атей нырнул под занесенную над ним руку и, развернувшись всем корпусом, ткнул дядьку ногой в зад. Тот не удержал равновесия, упал между скамеек и оказался нос к носу с морским ежом, который спокойно лежал в щели между камней. Мужчина протянул руку подобрать лакомство, но тут на него с хрустом опустилась нога убегающего Атея.

- А-а-а! – взревел мужик, поднимаясь. – Держись, прохвост!

Но юноши уже и след простыл. Вместо него со всех сторон улыбались физиономии довольных зрителей. Мужчина плюнул и с досадой отвернулся, всем своим видом показывая, что не намерен отвечать на шутки соседей.

Тем временем Атей выбрался из цирка и побежал вдоль его наружной стены, внимательно вглядываясь в кладку. Вот он добежал до того места, где, по его предположению, должны были располагаться загоны для быков. И верно, плотно пригнанные к проему в стене ворота и кучи навоза по обе стороны от них показали, что он не ошибся. Никаких иных дверей в стене не было.

Атей пробежал дальше, но ничего не увидел. Он помчался вокруг цирка, рассчитывая все же обнаружить заветную дверь, но тщетно. Обежав цирк кругом и основательно запыхавшись, юноша вновь оказался перед единственными в наружной стене воротами. Он прислонился к каменной кладке, чтобы восстановить дыхание и подумать. И тут в конце улицы, ведущей к цирку, послышались голоса, топот ног и щелканье бичей. Через минуту из-за угла крайнего дома показалась вереница прикованных к длинной цепи молодых людей – юношей и девушек. Они уныло бреди, глядя себе под ноги, подгоняемые криками стражников и щелканьем длинных бичей. Подойдя к воротам, они остановились. И тут Атей увидел сестру. Она понуро брела одной из последних, босоногая, в одной исподней рубашке, с распущенными по плечам волосами.

- Персила! – юноша бросился к сестре.

- Ага, вот и еще один танцор объявился, бесплатный! – стражники довольно загоготали и обожгли спину Атея ударом бича.

Юношу втолкнули в ворота – и створки захлопнулись. Атей обнял плачущую сестру за плечи, утешая ее и себя.

- Не плачь,  не   плачь, сестренка! Мы обязательно выберемся отсюда. Вот увидишь. Я помогу тебе.

- Гляди, какой сердобольный! – смеялись стражники.

- Ну-ну, потешь себя перед смертью. Быки-то, они шутить не любят. Враз на рога поднимут.

С таврополов сняли цепи и загнали их в просторное темное помещение, где горели свечи, а на лавках вдоль стен лежало какое-то разноцветное тряпье. Только дверь захлопнулась, за ней послышался топот копыт, глухое мычание и все то же щелканье бичей: привели быков. Теперь у таврополов было два выхода из помещения – назад, во двор, либо вперед, на арену. И любой из этих выходов сулил встречу с разъяренным быком.

Между тем, стражники заставили всех раздеться донага, хохоча и отпуская непристойные шуточки. Потом они велели выбрать себе одежду из той, что лежала на лавках. Опытные, уже не раз участвовавшие в представлениях таврополы, моментально выхватили из вороха туники белого цвета. Те, кто оказался менее проворным, расхватали желтые и оранжевые. Новичкам достались красные.

- А ну, одевайтесь живо! – командовали стражники.

- Тут вам не дом свиданий, чтобы голышом разгуливать. Поберегите силы для других любовников, рогатых! – потешались они над рабами, чувствуя себя самыми остроумными и всемогущими на свете.

Персила забилась в самый темный угол и уткнулась брату в грудь. Атей гладил сестру по голове и горячо шептал:

- Самое главное – не устать, поберечь силы, чтобы в танце с быком первым утомился он, а не ты. Тогда останешься в живых.

- Мама, что же Атей так долго не возвращается? – Яся тревожно вертела по сторонам головой, надеясь увидеть в толпе черноволосую голову парня.

Цирк уже был полон зрителей, из чего стало ясно, что зрелище вот-вот начнется. Поляна тоже беспокоилась, но все же надеялась, что Атей вернется. Однако минуты таяли одна за другой, а юноша не появлялся.

Яся сидела, как на иголках.

- Мама, я больше не могу ждать, я пойду, поищу Атея! – она уже вскочила на ноги, но мать удержала девушку.

- Подожди, Яся, не хватало еще нам всем растеряться. Лучше дай-ка мне платье Персилы, оно ведь еще у тебя?

Яся, ничего не понимая, протянула матери платье. Поляна взяла в руки богато украшенную вышивкой одежду, зарылась в нее лицом и закрыла глаза. Она постаралась забыть обо всем на свете, мысленно вызывая зрительный образ Персилы. Ушли куда-то гул голосов и запахи жареной рыбы, перед глазами в темноте вспыхнули мерцающие неясные силуэты. Поляна вглядывалась в свои закрытые веки, как в окна, отворенные в ночную темень. Наконец где-то в глубине этой ночи всплыл образ девушки.

Сначала Поляна увидела ее такой, какой запомнила при встрече. Образ становился все ярче, обрастал деталями, оживал. Наконец Поляна поняла, что видит не ту, плачущую над больным старцем девушку, а другую, тоже плачущую, но одетую в ярко-красную тунику на голое тело. Персила к кому-то прижималась, кто-то гладил ее по волосам. О, Боги! Это же Атей рядом с ней – поняла вдруг Поляна. От испуга видение пропало.

Женщина отняла от лица платье и еще затуманенным взором огляделась по сторонам. Зрители бушевали, приветствуя первых таврополов, появившихся на арене. Все – и юноши, и девушки – были в коротких белых туниках, простоволосы и босоноги. Вот они, грациозно ступая, выстроились в две шеренги и замерли в ожидании.

- Мама, ну, что же ты молчишь? Что нам делать, скажи?

- Ждать. Я видела: Атей нашел Персилу. Они вместе. Подождем их здесь.

Ворота с изображением быков со скрипом отворились, и на арену выпрыгнул, напутствуемый ударом бича, огромный рыжий бык. Он совсем не походил на тех быков, к которым Яся привыкла в своей деревне: пестрым флегматичным здоровякам, приходившим в боевое настроение только при виде загулявшей коровы. Этот бык был поджар и мускулист. Черные огромные рога, словно пики, торчали у него из головы прямо вперед. Бык косился по сторонам огненным взглядом, фыркал, тряс головой и рыл песок копытом.

Таврополы подняли руки над головой и, легко ступая по лепесткам роз, двинулись по кругу. Бык оставался на месте. Он казался удивленным этими вдруг ожившими белыми фигурами – но не больше. Вдруг звонкий бубен рассыпал свои серебряные звуки над головами таврополов. В одно мгновение все смешалось на арене. Юноши завертелись колесом, дергая быка за хвост и шлепая по лоснящимся бокам. Девушки одна за другой помчались в танце мимо его морды.  Бык, сначала медленно, потом все быстрее поворачиваясь то к одному, то к другому танцору, ярился на глазах. Вот он нагнул голову и поддел рогом край мелькнувшей перед глазами туники. Но девушка легко отпрыгнула в сторону, изогнула стан и принялась кружиться, дразня быка снующими вверх-вниз руками.

И бык не вытерпел. Он принялся метаться из стороны в сторону в надежде настигнуть-таки и затоптать, или вздеть на рога этих надоедливых людишек. Но не тут-то было! Таврополы были смелы и опытны. Вот один из них вскочил быку на спину и сделал стойку между смертоносных рогов прямо на бегу. Второй подпрыгнул вверх и оттолкнулся ногами от рыжего взмыленного бока. Девушка схватила кончик хвоста и, держась за него, взлетела в немыслимом арабеске…

Восторгу зрителей не было предела. Свист, крики, топанье ногами неслись со всех сторон. И все эти звуки смешивались с треском десятка бубнов, задававшим ритм танцорам.

Рыжий бык выдохся довольно скоро. Ни один из таврополов не пострадал, если не считать пары царапин, нанесенных вскользь ударом рогов. На усмиренное животное вспрыгнули девушки в белых туниках – и все удалились с арены под восторженные вопли зрителей.

- Это ерунда, - говорил один зевака другому. – Белые одежды не возбуждают быков, вот оранжевые – совсем другое дело! А уж как до красных дойдет – тут без кровопролития не обойдется. От красного быки свирепеют, будто им под зад сотню колючек загнали.

- Но ведь в красном обычно выступают самые неопытные из таврополов, - возразил сосед.

- В том-то и фокус! Красное не только быков возбуждает, но и толпу. А кровь – она красная!

Успокоенная тем, что Атей, видимо, нашел сестру, Яся смотрела на арену уже с интересом. Вот из ворот выскочил не слишком большой, но очень подвижный черный бык. Должно быть, перед этим его бока отведали плетей, так как свежие кровоточащие рубцы взбухли на них. Бык наклонил голову и глядел исподлобья, медленно обходя арену. Сверху на него полетели огрызки фруктов и обглоданные рыбьи скелеты. Один из огрызков угодил прямо в сочащийся кровью рубец: бык взревел и ухнул головой в стену, пытаясь достать обидчика. Это ему, естественно, не удалось. Стена была крепкой и достаточно высокой. Бык отошел назад для разбега, чтобы повторить попытку снова, но тут из маленькой дверцы возле ворот показались пятеро таврополов в оранжевых туниках: две девушки и трое юношей.

Увидев их, бык молча развернулся и помчался к будоражащему его яркому пятну. Но пятно распалось на глазах, метнув оранжевые искры в разные стороны. Таврополы не имели права просто убегать от рассвирепевшего животного. Они должны были делать это, танцуя, иначе провинившегося ждала встреча с быком один на один.

Оранжевых таврополов было в два раза меньше, чем белых, поэтому им приходилось труднее. Да и бык был зол не на шутку. Вот один из юношей, поскользнувшись на апельсиновой кожуре, упал прямо под ноги черному страшилищу. Бык промчался по инерции дальше, хрустнув копытом по кисти упавшего. Потом развернулся и помчался обратно, выставив вперед смертоносные рога. Тавропол, забыв о покалеченной руке, вскочил на ноги и пустился, было, наутек.

- А-а-а! – завопили зрители. – Не по правилам!

Юноша с лицом белее мела остановился и встал в позу. Когда до быка оставался один шаг, он прыгнул в сторону, изображая безмятежную бабочку. Животное промахнулось и ударилось рогами о стену с такой силой, что один рог сломался. Обезумевший от боли бык начал метаться по арене, мало что различая сквозь кровавую пелену в глазах. Таврополы поняли: еще немного, и он упадет без сил. Видимо, близость развязки усыпила их бдительность. Одна из девушек в танце неосторожно приблизилась к быку, и тот поддел ее оставшимся рогом.

- Ох! – пронеслось над цирком.

Бык же, сбросив еще живую танцовщицу себе под ноги, принялся с остервенением топтать ее копытами, катать по песку рогом, пока не превратил свою жертву в бесформенный кусок мяса в оранжевых лохмотьях. Однако тут силы оставили израненное чудовище. Бык свалился посреди арены под ликующие крики толпы и счастливый смех оставшихся в живых таврополов.

Пока арену приводили в порядок, зрители возбужденно обсуждали увиденное.

- Эх, не кинь какой-то дурак на арену апельсиновую корку, девчонка была бы жива!

- Много ты понимаешь, приятель! Ведь самый-то интерес и заключается в смертоубийстве. Мало радости смотреть, как таврополы пляшут, а бык за ними бегает. Вот как прольется кровь – тут самое интересное и начинается.

- Креста на вас нет, ироды! – вмешалась пожилая женщина. – Ведь жалко же девчонку. Была бы твоя дочь на ее месте, ты бы не так говорил!

- А ты мою дочь не тронь, она у меня по арене не скачет. Она дома сидит, стихи сочиняет. Лучше за своей дочкой смотри, как бы ее в таверне не обрюхатили!

Ни Поляна, ни Яся, ни слова не понимали из того, что кричали вокруг. Они оглядывались по сторонам, ища взглядом Атея и Персилу, готовые в любую минуту вскочить и помахать им руками.

Но вот на арене отворилась маленькая дверь, и Поляна, взглянув туда, обмерла. В ярко-красных туниках, взявшись за руки, на песок арены ступили брат и сестра. Их было всего двое, самых неопытных таврополов. Их одежда горела на солнце алым пламенем. А из ворот уже показалось огромное длиннорогое чудовище цвета воронова крыла.

Им не устоять - поняла Поляна! Хрупкая девушка и юноша, не спавший всю ночь, - где им состязаться в выносливости с горой мускулов!

Толпа взревела. Она тоже поняла, что сейчас будет самое интересное, что без крови не обойдется.

Бык втянул в себя воздух, и ноздри его затрепетали от запаха впитавшейся в песок крови. Два красных пятна маячили у него перед глазами, дразня и раздражая животное. Видимо, бык не впервые участвовал в подобных состязаниях. Он, с места в карьер, решил покончить с неприятной процедурой и, задрав хвост, помчался прямо на Атея. Юноша увернулся, но и бык сумел затормозить и не врезаться в стенку. Персила закричала в ужасе и зажмурила глаза: бык уже несся к ней.

Поляна вскочила на ноги и протянула к девушке руки:

- Нет! – крик и фиолетовая молния с ее пальцев одновременно вспороли воздух.

Бык, не добежав двух шагов, рухнул к ногам Персилы. Яся кинулась к барьеру, отделяющему сидения зрителей от арены, и спустила вниз платье Персилы.

- Атей, держи!

Юноша схватил за руку сестру и кинулся к стене. Девушка ухватилась руками за платье, брат подсадил, а Поляна с Ясей вытащили ее на барьер. Следом вытащили Атея и бросились бежать.

Все произошло так быстро, что толпа зрителей остолбенела. Только тогда, когда беглецы достигли выхода из цирка, опомнившиеся зрители кинулись вдогонку: они не хотели лишать себя зрелища!

Ноги сами несли Поляну. Куда? В этом незнакомом городе было только одно место, способное спрятать беглецов – дом с привидениями.

Должно быть, все население города собралось в цирке. Улицы были безлюдны. Поляна неслась так, словно за спиной у нее вдруг выросли крылья. Ребята не отставали. Сзади, шагах в десяти, дружно топала толпа. Она даже не осознала, что вместо традиционного зрелища ей только что продемонстрировали редчайшее явление - магию, волшебство!

- Держи! Хватай! Лови! – орали люди.

Они хотели убийства, крови – много крови.

Вот, наконец, знакомая дверь. Поляна рывком распахнула ее и кинулась прямо к подвалу. Яся, Атей и Персила не отставали. Преследователи замешкались на пороге, но задние напирали, и передним ничего не оставалось, как вломиться в дом. В доме пахло смертью. Сладковатый запах тлена резко ударил в носы и заставил захлопнуться орущие пасти.

- Они – там! – в глубине коридора ясно слышались шаги беглецов. – Скорей!

… И тут случилось то, о чем впоследствии судачили в каждом доме, о чем рассказывали приезжим и передавали из поколения в поколение как леденящую кровь легенду. В дальнем конце коридора сгустился белесый туман. Вот он уплотнился, обретая форму, и стал высоким седобородым старцем, в окровавленной рубахе и с кинжалом в груди. Его синие губы скривились в улыбке, скрюченные пальцы потянулись к толпе, и он, молча, пошел, нет – поплыл – прямо на онемевших от страха людей. Люди попятились. Задние, не понимая, что случилось, еще орали и напирали на передних. Но вот и они узрели огромную бесплотную фигуру. Вопль, одновременно исторгнутый десятками глоток, был ужасен. Люди кинулись прочь из дома.

- Привидение! Привидение! – неслось по улицам вперемешку с топотом ног.

Толпа чуть было не растоптала бедного торговца зеленью и его осла, которые, на свою беду, снова оказались около злосчастного дома. Когда толпа пронеслась, торговец поправил накренившуюся на один бок тележку, погладил осла и пожал плечами:

- Ну и что? Дом-то с привидениями, об этом все знают. Нечего было туда соваться!

- Мама, постой! – Яся схватила за руку уже готовую стать на камень Поляну. – Там что-то случилось. Слышишь?

- Они вопят, как сумасшедшие, - подтвердил Атей. – Похоже, они убегают.

- Странно! – Поляна прислушалась и поняла, что преследователи уже не бегут за ними.

Наоборот, их крики и топот удалялись. Вот хлопнула входная дверь – и в доме все стихло.

- Странно! – повторила Поляна, опускаясь на корточки у стены подвала.

Она так переволновалась и устала, что ноги просто не держали бедную женщину.

- Я схожу посмотреть, что там, - вызвался Атей и, не дожидаясь согласия, двинулся по коридору.

Вскоре, однако, юноша вернулся.

- Ну, что? – Персила кинулась к брату.

- Ничего не понимаю! Никого нет, ни одной души.

- А привидения?

- Какие привидения? – не понял Атей.

- Разве ты не слышал? Они кричали – приведение, приведение! Должно быть, это оно испугало наших врагов.

- А ведь и правда! – Атей смущенно улыбнулся. – Они кричали – привидение! Однако, хотя дом имеет дурную славу, мы здесь не видали пока ни одного призрака.

- А ты посмотри вон туда! – голос Яси дрожал от ужаса.

Все повернулись туда, куда показывала девушка. Там, в темноте подвала, колыхалось бесформенное белесое пятно. Вот оно двинулось в сторону беглецов. Ледяные мурашки гурьбой побежали по их спинам.

- Дедушка! – Персила первая заметила, что пятно вдруг стало принимать очертания фигуры старца.

- Дедушка! – девушка, преодолевая страх, кинулась старику навстречу, но ее вытянутые вперед руки, пройдя сквозь туманную фигуру, уткнулись в стену.

- Дедушка! – Персила села на пол и заплакала.

Призрак тихонько покачался и поплыл к выходу из подвала.

- Бедный Арсай! – Поляна одна поняла значение происходящего. – Не будет ему покоя, пока тело не похоронено.

- Мама, так значит, нужно его похоронить!

- Но мы же и носа отсюда высунуть не можем. Не в подвале же хоронить старика!

- А Самозвонная роща?

- Верно! Умница, дочка, - Поляна обняла Ясю за плечи. – Пусть над могилой Арсая шумят березы, а не эти чужие деревья.

Вчетвером они пробрались в комнату, где все еще лежало тело мертвого старца, подняли его и, спустившись в подвал, разом ступили на камень. К вечеру среди берез самозвонной рощи появился свежий холмик, усыпанный первыми весенними цветами. А ночью беглецы снова вернулись на Крит, чтобы попытаться отыскать Каменную Книгу.

Целая неделя поисков не дала никаких результатов. Все это время Атей, рискуя нарваться на работорговцев, от которых они с сестрой и Арсаем не так давно убежали, толкался в порту, слушал разговоры моряков и не упускал случая заработать монету-другую на пропитание. На его счастье знакомого корабля не было видно в бухте, из чего юноша сделал вывод, что пленившие их работорговцы уже покинули остров. Атей давно сменил ярко-красную тунику на потрепанный местный наряд и не боялся, что в нем узнают сбежавшего тавропола.

Поляна с девушками обосновалась на базаре. Не зная местного наречия, она решила изображать немую. Постоянные посетители рынка вскоре привыкли к молчаливой закутанной в покрывало женщине и двум ее молодым спутницами. Персила вначале объясняла любопытным, что ее «мать и сестра» - целительницы. Мало кто верил этому до тех пор, пока случай не предоставил им возможность убедиться в правдивости этих слов.

Население Крита – народ горячий. Чуть что – хватаются за ножи. Драки постоянно вспыхивали то в одной части базара, то в другой. Редкий день обходился без кровопролития. В то утро выяснение отношений оказалось особенно жестоким. Молодой мужчина, получивший удар ножа в бок, истекал кровью. Его смуглое лицо на глазах серело, губы стали пепельно-бледными.

Женщины – свидетельницы драки – суетливо метались, не зная, как помочь умирающему. Одна из них вспомнила, что на базаре объявились целительницы. Она прибежала к ним, возбужденно лопоча и указывая пальцем в толпу зевак, которые уже окружили истекающего кровью мужчину. Без слов было понятно, что нужна помощь.

Поляна быстро поднялась с места и поспешила туда, куда ее звали. Яся и Персила побежали следом. В луже крови лежал пострадавший. Он был уже совсем плох, так что любое промедление грозило смертью.

Яся, не спрашивая ни о чем, опустилась на колени и просунула руки под раненого, а Поляна положила свои сверху, прямо на кровоточащую рану. Мать с дочерью переглянулись и одновременно отключились от окружающего мира. На этот раз серебряный ливень, обрушившийся на Поляну, гораздо быстрее достиг рук дочери. Прошло всего несколько секунд – и кровотечение прекратилось.

Должно быть, Боги руководили целительницами, так как они сами не понимали, почему делают то, а не иное, ведь раньше им никогда не приходилось врачевать раны. Однако Поляна уверенно разорвала на поверженном мужчине рубаху, оголив залитый кровью бок, сложила пальцы щепотью и стала тереть их друг о друга, словно солила рану. Никто, даже она сама, не видел эту живительную серебряную «соль», просто пальцы вдруг стали горячими и влажными, потом снова высохли. А края раны сначала побледнели, потом начали подтягиваться друг к другу и срастаться на глазах у изумленных зевак.

Поляна трудилась долго. У нее уже почти не осталось сил, когда рана, наконец, закрылась. Даже легкого рубца не осталось на ее месте.

- Отнесите его домой, и напоите горячим вином с медом! – распорядилась Поляна, а Персила тут же перевела ее слова.

Собравшиеся возле раненого люди были так ошарашены чудодейственным лечением, что даже не обратили внимания на то, что «немая» вдруг заговорила, да еще на чужом языке.

С тех пор к целительницам потянулись больные со всей округи. Как правило, им даже не приходилось рассказывать о своих недугах: Яся, закрыв глаза и сосредоточившись, легко находила темное пятно на светлой фигуре пациента, которое соответствовало больному органу. Дальше они с Поляной привычно накладывали руки – и лечение с каждым разом проходило все быстрей. Денег за лечение целительницы не брали – только продукты, чтобы поддержать силы. Поляна не раз вспоминала слова бабки Поветихи: « Сила в тебе огромная, добротой прирастать будет».

Пока мать с дочерью лечили людей, Персила слушала базарные разговоры в надежде наткнуться на сведения о Каменной Книге. Они с братом давно уже решили, что, опоздав в этом году на сбор «посвященных» своего народа, имеют достаточно времени, чтобы помочь Поляне и Ясе. Каждый вечер, собираясь вчетвером, они рассказывали о том, что узнали за день. И вот однажды…

Две молодухи, приходившие лечить зубы и благополучно расставшиеся с болью, уходили, весело болтая между собой.

- Это просто волшебство какое-то! Я всю ночь глаз сомкнуть не могла, так зуб болел. Даже щека опухла. А она поводила руками – и опухоли как не бывало!

- Кому ты рассказываешь! – перебила ее другая. – У меня самой весь рот свело от боли, а она доже не спросила, что лечить надо. Только посмотрела. Я таких целителей еще не встречала.

- Должно быть, они Каменную Книгу прочли. Не иначе! Раз все без слов знают.

- Да брось ты про Каменную Книгу, это же сказки! Неужели ты в них веришь?

- А то нет! Мне бабка рассказывала, а ей – ее бабка, которая Книгу эту своими глазами видела.

- Что-то я не слышала, что у вас в роду целители были.

- Не было, конечно. Бабка эту Книгу видеть-то видела, да прочитать – не прочитала.

- Неграмотная, поди, была?

- Тут грамотность ни при чем. Ее не глазами читают, а как-то иначе. Прабабка – не смогла.

- Да все она выдумала, прабабка твоя. К этой Книге и дороги-то нету, иначе ее кто-нибудь знал бы.

- Много ты понимаешь! Я и дорогу знаю, только идти туда боюсь. Говорят, оттуда и не вернуться можно.

- Ну, и где же она, эта дорога? – молодуха явно подзадоривала свою подружку. – Должно быть, пять пар обуви сотрешь, пока по ней пройдешь?

- Обувь тут ни при чем. Туда плыть нужно. На лодке. Каждое полнолуние у Черной скалы течение поворачивает в нужную сторону. Если парус убрать и весла положить, оно само лодку несет. Прямо к Каменной Книге.

- Ну, если бы все было так просто, у нас на острове каждый второй был бы целителем.

- А ты отважилась бы туда поплыть?

- Я? – женщина пожала плечами. – Мне-то зачем? Мне и так хорошо. А в чужих болячках ковыряться – брр!

- Вот то-то! Думаешь, ты одна такая? Мало знать дорогу – нужно еще хотеть по ней идти, - молодуха ткнула подружку в бок кулачком, и они обе рассмеялись.

Дальше Персила слушать не стала. Она бегом помчалась к Поляне и Ясе, чтобы обрадовать их. Наконец-то можно было отправляться в путешествие к Каменной Книге!

ГЛАВА 24.

Полная луна бежала по небу наперегонки с лодкой. Она весело ныряла в тучи, словно в набежавшие волны, выкарабкивалась из них и, казалось, улыбалась Ясе. Девушка лежала на дне лодки и смотрела в небо. Она была спокойна. Все волнения, связанные с подготовкой к путешествию, с добыванием лодки и томительным ожиданием полнолуния, уже позади. Можно расслабиться и помечтать.

Вода успокаивающе журчала у борта их небольшого суденышка. Парус свернут, весла уложены вдоль бортов. Теперь только морское течение вольно было распоряжаться тем, куда попадут путешественники. Девушка прикрыла глаза и попыталась представить себе эту загадочную Каменную Книгу, цель их путешествия. Однако у нее ничего не получилось. Большую часть своей жизни Яся провела в деревне, где книг не водилось. Откуда было знать девушке, как выглядит обыкновенная книга, тем более – Каменная?

- Мама, а ты видела когда-нибудь книгу?

- Нет, дочка. Книги, я слышала, вещи дорогие, только у князей водятся. А простой народ и без книг все знает, да друг дружке рассказывает.

- Зачем же тогда они нужны, книги эти?

- А кто его знает. Видно, нужны для чего-то.

- А что ты хочешь узнать из Каменной Книги, мама?

- Как отца твоего отыскать, что же еще? Или ты забыла, зачем мы из дома ушли?

- Нет, как тут забудешь, - Яся зябко поежилась. – Помню!

Море спокойно покачивало лодку, глаза невольно наливались свинцом. Атей с Персилой давно уже спали, прижавшись друг к другу. Вот и Яся закрыла глаза, сладко зевнув. А за ней и Поляна склонила голову на скамейку.

Персиле снился удивительный сон: будто стоит она на вершине скалы над бушующим морем. Ветер рвет волосы и швыряет в лицо соленые брызги. Но девушке не страшно, наоборот, сердце ее полно восторга. Где-то далеко-далеко в море маячит корабль со спущенными парусами: шторм! Персила падает со скалы и, подхваченная ветром, мчится к кораблю. Теперь она не девушка, а птица. Какое упоение бурей в каждом взмахе крыльев!

- Персила, проснись скорее! – прорывается к ней в сон голос брата. – Да проснись же скорей, беда!

Персила с сожалением покидает страну грез. От спокойствия моря не осталось и следа. Волны швыряют лодку, словно сорванный листок. Небо темно от туч, которые время от времени прорезаются зигзагами молний. Ветер воет и рвет с гребней волн пену пополам с солеными брызгами. Поляна и Яся хватаются за бота, стараясь удержаться во встающей на дыбы лодке. Шторм!

- Нас уносит в море, - кричит брат.- Берега уже не видно. Держитесь крепче!

А волны все круче, а ветер - все яростней. Шторм!

- Мама, мне плохо! – Ясе кажется, что ее сейчас вывернет наизнанку.

 В глазах – темно, руки словно ватные, к горлу подкатывает противный ком. Еще секунда – и все, что девушка съела накануне, уже на дне лодки.

- Мама!

        У девушки совсем не осталось сил. Если бы не крепкие руки Атея, обхватившие ее за талию, она бы уже свалилась за борт.

- Нужно петь! – Персила знает, как бороться с морской болезнью, она ведь уже путешествовала морем.

Ее звонкий голос рвет ветер, выхватывая из песни слова и швыряя их в темноту, но песня не умирает. Еще три голоса вплетаются в мелодию. Удивительно, но все они знают эту старинную песню – балладу о ковыльных степях и вольной жизни. И тошнота отступает.

Лодка взлетела на гребень очередной волны. Секунда – и она рухнула вниз в черную пропасть. У Персилы перехватило дыхание: вот он, ее сон. Девушка даже посмотрела на свои руки - не превратились ли они в крылья?

Казалось, эта ночь никогда не кончится. Казалось,  шторм будет трепать крохотное суденышко до скончания века. Казалось, хлесткие соленые бичи навсегда ослепили путешественников: так черна и беспросветна была темень. Но вот небо чуть-чуть посветлело, в прорехах туч мелькнули робкие солнечные лучи.

- Наконец-то утро! – Поляна облегченно вздохнула, оглядываясь по сторонам. – Куда же нас занесло?

Вопрос повис в воздухе, так как ответа ни у кого не нашлось. Волны, наливаясь зеленым цветом, продолжали громоздиться одна за другой, поднимая вверх и швыряя вниз утлое суденышко. Ветер трепал волосы женщин, кидая их то назад, словно хотел вырвать косы вместе с кожей, то вперед, лишая возможности что-либо видеть из-под мокрой пелены.

Поляна подняла руки, чтобы убрать волосы с глаз, и тут, невесть откуда взявшаяся, боковая волна мощно ударила в борт лодки. Мгновение – и все оказались в воде. Девушки и Атей продолжали цепляться за борта перевернувшейся кверху дном лодки, а Поляну сразу отбросило на несколько саженей в сторону. Неужели конец? – мелькнуло у нее в голове. Плавать Поляна не умела, хотя и выросла рядом с рекой. Она из всех сил заколотила по воде руками, пытаясь добраться до лодки, но из этой попытки ничего не вышло. Мокрая одежда тянула вниз, волны обрушивались сверху на голову, вода заливала рот и нос.

«Доченька!» - еще успела подумать Поляна  и погрузилась в мрачную зеленую глубину…

- Мама, мамочка! – шептала Яся распухшими губами.

 Слез уже не было. Нещадно палящее солнце вытопило и без того скудную влагу из тел, распростертых на днище перевернутой лодки. Вот уже третьи сутки волны забавлялись своей добычей. Шторм стих, море почти успокоилось, но это не принесло радости никому. Атей пытался перевернуть лодку. Это оказалось ему не под силу. Втащив девушек на днище, он пристроился рядом, готовый в любую минуту прийти к ним на помощь. Поляна исчезла без следа.

- Пить! – Персила подняла мутные глаза на брата, словно он мог найти питьевую воду среди моря!

- Потерпи, сестренка, потерпи еще хоть немного! – Атей ласково погладил Персилу по голове. – Мы обязательно выберемся из беды. Видишь вон там, на горизонте, белое облачко? Может, оно принесет нам дождь.

Девушка с надеждой взглянула туда, куда показывал брат. Действительно, у самой линии горизонта что-то белело, но было оно такое далекое и крохотное, что Персила со вздохом отвернулась. И снова солнце поливало их огненными потоками.

- Атей, парус!!!

Крик Персилы вывел Ясю из полуобморочного состояния. Опустив руку в воду, она плеснула себе в лицо пригоршню влаги и с трудом разлепила опухшие глаза. Персила не ошиблась: то, что они сначала приняли за далекое облачко, оказалось парусом. И – о, Боги! – он приближался!

Увы, корабль был пиратским. На мачте реял черный флаг. Но полуживым бедолагам он нес не смерть, а жизнь! Атей старался не думать, какова будет их дальнейшая судьба. Главное – подняться на борт и вдоволь напиться. Ничего слаще затхлой, но пресной воды юноша не пил за всю свою жизнь!

- Эй, парень, смотри, не лопни! – боцман отобрал деревянную кружку.

Столпившиеся вокруг пираты засмеялись почти дружелюбно. Они, как и моряки всего мира, знали, каково оказаться в шторм за бортом, а потом болтаться в море без еды и питья, теряя с каждым часом надежду на спасение. Они сочувствовали этим молодым людям, которым только что подарили жизнь. Но, кроме жизни, пираты ничего не могли им подарить: первые шаги спасенных по палубе корабля делали их пленниками. Теперь им предстояло быть проданными в рабство. Любой из пиратов знал эту простую истину и был с ней согласен.

- Украшений на девчонках не густо! – приглядевшись, доложил один из пиратов, молодой еще мужчина в пестрой повязке на голове.

- Да ты ослеп, бродяга, - возразил ему другой, постарше. – Их вообще нет. Или ты считаешь украшениями побрякушки, что висят на шеях этих цыпочек? Так им грош цена!

- Не туда смотрите! – включился в разговор третий. – Украшение – вот оно!

Пират вытянул палец в сторону Атея.

- Славная вещица на шее парнишки. Похоже, золотая, - и детина сдернул со шнурка ладанку Атея.

- Не тронь! – юноша бросился вперед, но ему подставили подножку, заставив растянуться на палубе во весь рост.

Персила бросилась к брату и горячо зашептала ему на ухо:

- Оставь, Атей, не связывайся с ними. Твоя жизнь дороже ладанки. Они же убьют тебя за нее!

И девушка прикрыла собой брата.

- Смотри, какая храбрая! – услышала она у себя над ухом насмешливый голос.

Персила подняла глаза и встретилась с полным иронии взглядом только что подошедшего пирата. Наряд его был несравненно богаче, чем у любого из его товарищей. Украшенная золотом кривая сабля болталась на боку. Черные волосы крупными кольцами падали на плечи, борода и усы были аккуратно подстрижены.

Сердце девушки замерло на мгновение, а потом заколотилось, как сумасшедшее. Нет, она не испугалась, но и не поняла, что за чувства обрушились вдруг на нее.

- Капитан, вот этих «утопленников» мы только что выловили из моря, - боцман показал рукой на юношу и девушек.

- Кто они, откуда?

- Еще не знаем. Но добыча есть добыча, хоть и не слишком богатая.

- Серьги, перстни, ожерелья сняли?

- Да ты взгляни на них, откуда здесь взяться украшениям?

- Что, совсем ничего не было? – настаивал капитан.

Боцман нехотя извлек из кармана ладанку Атея.

- Вот только эта побрякушка. Больше ничего.

Капитан повертел в пальцах золотой овал, поднес его ближе к глазам, пытаясь рассмотреть орнамент, попробовал на зуб.

- Золото,- подтвердил он. - Не густо, хотя…

Его изучающий взгляд прошелся по всем трем пленникам.

- Девчонки красивые, парнишка здоров и крепок. За них мы выручим достаточно золота на невольничьем рынке. Заприте их в трюме, да не забудьте накормить: мертвые рабы ничего не стоят!

Пират повернулся к пленникам спиной, собираясь уходить, но, обернувшись через плечо, указал взглядом на Персилу:

- Эту – ко мне в каюту.

В трюме было темно и сыро. Должно быть, корабль пиратов недавно получил пробоину, наскоро заделанную морскими разбойниками. Под ногами хлюпала вода. Ее еще не успели вычерпать. Трюм был почти пуст, это легко определялось по тому, как гулко звучали голоса сопровождавших пленников пиратов.

- Эй, Саид, веди-ка их сюда! – один из стражников поднял над головой фонарь. – Здесь посуше, да и присесть есть на что.

Яся, приглядевшись, обнаружила тюки, сложенные на деревянные, окованные железом сундуки.

- Ты ополоумел, Эд, - зашипел второй стражник. – Там же вся наша добыча сложена!

- А ты, никак, считаешь, что они нас обворовать могут? – во все горло захохотал Саид. – Через неделю мы будем в порту, а уж перед высадкой на берег боцман их до нитки обыщет. Вот эту красотку, - пират указал пальцем на Ясю, - вообще разденет догола: надо же показать товар лицом!

И пират снова расхохотался, довольный своим остроумием.

Пленников усадили на тюки, которые оказались достаточно мягкими. Туда же бросили краюху черствого хлеба и поставили глиняный кувшин с водой.

- Спать советую по очереди, - добродушно ухмыльнулся Саид. – А то крысы вам уши отгрызут.

Крышка люка захлопнулась за пиратами, и пленники остались одни. Тоненький лучик света золотой иголкой пронзил темноту. Это было все, что теперь связывало пленников с внешним миром.

Яся дотронулась до рук Атея, связанных грубой веревкой.

- Потерпи немного, сейчас я тебя развяжу.

И девушка принялась, ломая ногти, распутывать хитроумный морской узел. Ее пираты не связали, уверенные, что слабая девушка не сможет им сопротивляться. А вот Атея  они не только связали, но и избили, когда тот бросился защищать сестру, которую уводили в каюту капитана. Юноша ни мгновения не заблуждался на тот счет, какая судьба ждет красивую девушку в обществе одичавших в море мужчин.

Вспомнив крики сестры, Атей застонал.

- Тебе больно? – Яся погладила юношу по щеке. – Потерпи немного, мне уже чуть-чуть осталось.

- Персила, что они с ней делают? – Атей хотел, было, вскочить на ноги, но боль в избитом теле швырнула его опять на тюки.

Яся, молча, заплакала. Она чудом избежала насилия, но вот Персила, ее названная сестренка…

Рядом послышался шорох, потом еще один, еще. Задев подол девушки, мимо пробежало какое-то животное. Крыса. О, Боги! Эти корабельные крысы были величиной с хорошую кошку! Не успели пленники испугаться, как уже дюжина, а то и больше хозяек трюма копошились у них в ногах, терзая краюху хлеба, пища и ссорясь из-за крошек. Через минуту хлеб был съеден, однако крысы остались явно недовольными его малым количеством. Пошарив вокруг, они подобрались к пленникам и стали обнюхивать их, щекоча длинными жесткими усами.

- Веревка! Где веревка?

Атей схватил это единственное оружие и хлестнул им по ближайшей крысе. Та с визгом отскочила в сторону, но остальные не испугались. Тогда Атей принялся хлестать веревкой направо и налево, плохо различая силуэты тварей, но, видимо, попадая по их шкурам. Крысиный визг подтверждал меткость его ударов.

Битва длилась несколько минут, закончившись победой людей. Однако Атей не обольщался. Он уже путешествовал на корабле и знал, что нет никого на свете злопамятней и настырней корабельных крыс.

Очередного нападения ждать пришлось недолго. И снова атака была отбита, но какой ценой! Атей, у которого каждая мышца болела от побоев, просто падал в изнеможении.

- Мы пропали! – прошептал юноша, когда крысы вновь кинулись на них.

Вот самая большая вцепилась в подол ясиного сарафана.

- Нет! – Яся схватила крысу за холку и отшвырнула ее в сторону.

Кусок подола остался в крысиных зубах. Другая крыса схватила девушку за пальцы и больно сжала челюсти.

- Ах ты, сволочь! – слезы брызнули из глаз Яси. – Сволочь,  сволочь!

И тут в ладони Яси вспыхнул голубой шар. Как это получилось, она не поняла, да и некогда было думать. Шар взорвался голубыми искрами, оглушив крысу и отбросив ее на целую сажень в сторону. Еще один шар так же неожиданно возник в другой руке девушки, и она кинула его в оторопевших от неожиданности крыс. Взрыв – и от крысиной стаи не осталось и следа. Те, что уцелели, улепетывали со всех ног в самые дальние уголки трюма.

Атей смотрел на Ясю с нескрываемым ужасом.

- Что это? – больше он ничего не мог из себя выдавить.

Девушка и сама не могла понять, что с ней произошло. Но вот ей показалось, что из-за сундука высунулась острая крысиная морда, и ярость, поднявшаяся в ее груди, родила новый огненный шар на ладони.

- Яся, ты – волшебница?

- Что ты, Атей, я просто немного умею лечить людей. А такого со мной никогда раньше не случалось.

И тут девушка вспомнила, как мать остановила быка на арене цирка.

- Может, я – как мама? – прошептала она, разглядывая свои ладони с неподдельным интересом.

Персилу оттащили в каюту капитана. Именно оттащили: девушка упиралась изо всех сил, кричала, плакала, даже пыталась укусить мерзкую волосатую руку, тащившую ее по палубе. Пираты только хохотали и перекидывались шуточками.

- Хороша козочка, ничего не скажешь.

- Слишком норовистая.

- Это не страшно. Наш капитан умеет усмирить самых непокорных. Помнишь ту гречанку, которую продали месяц назад? Сначала и она артачилась.

- Помню, помню! Своей шпилькой для волос она чуть глаз капитану не выколола.

- И что с ней потом стало? Неделя в каюте капитана – и девицы не узнать. Кроткая овечка, а не девчонка!

- Посмотреть бы, как он их усмиряет, этих девчонок. Вот мне с женщинами не везет, - сокрушался смуглый пират, подталкивая Персилу к двери каюты.

- Оно и видно: вся морда поцарапана! – захохотал второй. – Ты попроси у капитана позволения свечку подержать, может, чему и научишься!

Персила, которой весь разговор пиратов был понятен до единого слова, дрожала от страха и омерзения. Конечно, девушка в ее возрасте уже кое-что знает об отношениях между мужчинами и женщинами, уже мечтает о любви, но не о такой же скотской! Персила заплакала еще горше: прощай, надежда встретить ласкового и любящего жениха! Прощай, надежда о чистой и светлой любви, которую подарит она своему избраннику! После всего, что с ней должно было случиться, Персила могла испытывать к мужчинам только одно чувство – ненависть!

Просторная каюта под полуютом была безлюдна. Персила, в последний раз вздрогнув от стука закрываемой за ее спиной двери, огляделась по сторонам, но не обнаружила ни одной живой души в этом довольно уютном помещении. Стены каюты были обиты панелями из темного дерева, дубовый шкаф, набитый картами, какими-то приборами  вперемешку с серебряными тарелками и кубками, накрепко привинчен к переборке. Широкое, во всю стену окно напротив двери завешено тяжелыми шторами. Под окном – необъятная лежанка, покрытая пестрой шкурой неизвестного Персиле животного. Посредине каюты – привинченный к полу стол и несколько стульев вокруг. Убранство довершал затейливый светильник с толстенной свечой, который свешивался с потолка на изящной цепи.

Осмотревшись и не зная, что делать дальше, Персила подошла к столу и присела на краешек стула. За стеной на палубе слышались шаги, смех и брань пиратов. Истошно кричали чайки, из чего Персила сделала вывод о том, что судно находится недалеко от берега. Ожидание затянулось, хотя девушка готова была бесконечно сидеть в каюте одна.

Но вот дверь отворилась, и на пороге возник хозяин каюты, капитан пиратов. Он не торопился входить, рассматривая девушку издалека. Персила, в свою очередь, подняла глаза и встретилась взглядом с человеком, которого она безмерно боялась. Взгляд зеленых глаз пирата был внимательным и слегка ироничным, но совсем не злым! Надо сказать, что и весь его облик не внушал ужаса. При других обстоятельствах этот молодой мужчина мог бы даже понравиться Персиле.

Высокий, широкоплечий, в распахнутой на загорелой груди черной шелковой рубахе. На крепкой шее висела золотая цепочка с покрытым орнаментом овалом. Персила сразу же узнала ладанку брата, и слезы сами собой покатились у нее из глаз.

Пират подошел к девушке и провел пальцем по ее щеке, стирая соленые капельки.

- Не надо плакать, крошка, я тебя не съем! – белозубая улыбка вспыхнула под черными усами. – Ты понимаешь, что я тебе говорю?

Персила, молча, кивнула.

- Вот и славно. Тогда послушай меня внимательно и постарайся вникнуть в мои слова. Я – пират, мои люди нападают на корабли и живут за счет добычи. Это – наш хлеб. Поэтому я вынужден буду продать тебя и твоих спутников на невольничьем рынке, а золото поделить между членами команды. Но я не злой человек и не хочу, чтобы ты мучилась в рабстве. Рабыни, искусные в любви, высоко ценятся и живут в холе и неге в гаремах восточных правителей. Ответь мне: ты уже познала любовь?

Персила покачала головой.

- Ты не была ни с одним мужчиной?

Персила кивнула.

- Жаль! Тебе придется учиться с азов. Хочешь, я буду твоим учителем?

Девушка в страхе сжалась в комок.

- Поверь мне, - пират погладил Персилу по голове совсем по-братски. – Лучше это сделаю я, чем какой-нибудь старый слюнявый работорговец. Не думаешь же ты, что твоя красота оставит равнодушными всех похотливых мужчин, которые встретятся тебе на пути? Ты должна научиться не только не испытывать отвращения к ним, но и получать удовольствие. Иначе жизнь твоя превратится в ад.

- Не продавайте меня в рабство, пожалуйста! – Персила бросилась к ногам пирата и обхватила его колени.

- Никак не могу, крошка! Ты ведь не только моя добыча, но и всей команды. А они хотят золота.

- Тогда я убью себя! – Персила лихорадочно стала искать глазами оружие, но даже обыкновенного ножа ей не попалось. – Я умру свободной и девственной!

- Глупая, ты даже не представляешь, от чего отказываешься! – улыбнулся капитан. – Это так приятно. Позволь мне доказать тебе это.

- А что, разве ты не можешь взять меня силой? – Персила гордо вздернула подбородок.

- Могу, конечно, но не хочу. Я же о тебе забочусь, крошка.

Пират поднялся со стула, и девушка зажмурила глаза. Вот сейчас он бросится на нее! Однако капитан отворил дверь и крикнул кому-то на палубе:

- Саид, принеси-ка мне обед в каюту. На двоих.

Через несколько минут на столе уже красовалась довольно чистая скатерть, пара серебряных тарелок и кубков, бутылка вина и какая-то нестерпимо вкусно пахнущая еда в закрытых горшочках. Персила чуть было не подавилась слюной. Живот ее свело голодной судорогой.

- Составишь мне компанию? – капитан делал вид, что не замечает жадных взглядов, бросаемых девушкой на еду.

Персила, молча, кивнула.

- Ну, что же, попробуем, что тут приготовил наш кок. Кстати, меня зовут Рэй, а тебя?

- Персила.

- Вот и славненько. Что предпочитает Персила: суп из креветок, или жареную макрель?

- И то, и другое! – Персила впервые улыбнулась.

- Тогда добавим еще копченую грудинку и бокал вина. Больше на первый раз не рекомендуется, можно заболеть.

Рэй с удовольствием наблюдал, как девушка поглощает пищу. Сам он почти не ел, только потягивал из бокала легкое розовое вино.

Внезапно Персила бросила есть и отодвинула от себя тарелку.

-  Рэй, а где мой брат и Яся? Их накормили?

- Надеюсь, что да. Конечно, еда их не столь изыскана, как твоя, да и трюм не сравнить с каютой.

- Они в трюме? – ужаснулась девушка.

- Где же им еще быть? Трюм – самое безопасное место для пленников. Ведь мои головорезы – не железные, да и в море уже давненько. А твоя подружка – славная девушка, вдруг кому-то из них приглянется? Уверяю тебя, они не будут ее спрашивать о том, была ли она раньше с мужчинами. Они это проверят на практике и, возможно, все сразу.

- Но ведь ты не позволишь этого? – Персила, сама не замечая, искала защиты у главного пирата.

- Конечно, не позволю. Поэтому и распорядился, чтобы твоих спутников отправили в трюм.

- Позови их сюда, ведь это мой брат и названная сестренка!

- Нет, они будут нам мешать. И, кроме того, они не соскучатся в трюме вдвоем.

- Атей относится к Ясе как брат! – покраснела от возмущения Персила.

- Ты не поняла меня. Я не о любви. Я – о крысах.

 Девушка, разомлевшая от сытной еды и вина, почти уже благосклонно принимавшая ухаживания капитана, вдруг снова превратилась в стальную пружину.

- Ты отдал их на растерзание крысам? И после этого хочешь убедить меня в своей доброте? Ты просто мерзавец, Рэй! А я-то, дура…

Персила не договорила и захлебнулась рыданиями.

Самоуверенный пират слегка смутился. Ему впервые попалась девушка, настолько чистая и наивная, что сразу поверила всем его словесным уловкам. Он, опытный мужчина, даже готов был поклясться, что ему удалось пробудить в этой нетронутой девушке симпатию, от которой рукой подать до более сильного чувства. Мало того, Рэй с удивлением ощутил, что в его сердце ответной дрожью отозвалась какая-то струнка.

«Не хватало только мне влюбиться!» - подумал капитан пиратов. Вслух он сказал:

- Зря ты обозвала меня мерзавцем. Это тебе дорого обойдется! – и он накрыл губы девушки поцелуем.

О, эти соленые от слез, но такие необыкновенно сладкие губы! Тело Рэя словно молния пробила. Боги! Он не мог оторваться от этих губ! Жесткие и упрямые, они вдруг открылись ему навстречу – и капитан улетел в бездну наслаждения.

Поцелуй длился вечность. Казалось, море замерло в изумлении. Казалось, даже чайки умолкли за бортом.

Наконец оба, задохнувшись, отпрянули друг от друга и ошарашено уставились один на другого. Щеки Персилы пылали огнем. Девушка не понимала, отчего огонь переполняет ее всю, с головы до ног? Рэй сердился на себя за безумный порыв, за то, что не смог себя контролировать в эти долгие мгновения. И еще за то, что вдруг понял: он готов отдать жизнь за эту хрупкую неопытную девушку и, уж конечно, не сможет с ней расстаться ни за какие сокровища. Дрожащими руками он притянул Персилу к себе, зарылся лицом в ее волосы и снова улетел в счастливое никуда.

Девушка боялась пошевелиться. Все, что творилось в ее душе, было так ново, так непонятно, так восхитительно! Она чувствовала напрягшиеся мускулы рук Рэя, слышала его прерывистое дыхание, ощущала бешеный стук его сердца под своей щекой. Она чувствовала – о, Боги! – она чувствовала, что еще мгновение – и она сама рванет на своей груди рубашку, чтобы прижаться пылающими сосками к восхитительной, желанной груди пирата.

- Стоп, отдать швартовы! – Рэй заставил себя отстраниться от девушки.

Он не желал сдаваться, не желал чувствовать себя глупым влюбленным теленком. Да, он хотел эту девушку, хотел так, как не хотел ни одну женщину до этого. Но капитан пиратов должен был взять ее, как хозяин, как победитель, с холодной головой и спокойным сердцем. Он никогда не верил в любовь, он смеялся над влюбленными слюнтяями. Оказаться в их рядах? Ну, уж нет!

Капитан резко повернулся и, не говоря ни слова, почти выбежал из каюты. Ветер подхватил его волосы, разметал черные пряди по потному лбу, забрался под рубашку.

- Ну как, капитан, сладкая ягодка попалась? – боцман, как назло, был тут как тут.

- Заткнись, болван! – Рэй ткнул пирата кулаком в плечо, отчего тот чуть не свалился за борт. – Где пленники?

- В трюме, где же им быть? – обиженно пробурчал боцман.

- Накормлены?

- Кусок хлеба и кувшин воды мы им дали. До завтра хватит.

- Ты что, хочешь нас лишить добычи? – рассвирепел капитан. – Накормить и напоить, как следует! Да фонарь не забудь им оставить, не то я тебя крысам скормлю!

И капитан зашагал к рулевому веслу.

ГЛАВА 25.

Яся стояла под люком и ловила в ладони солнечный луч, пробивающийся с палубы в малюсенькую дырочку. В глубине трюма, на тюках, тяжелым сном забылся Атей. Фонарь освещал его вздрагивающие веки, его совсем еще мальчишеское лицо с упрямо сомкнутыми губами. Крысы больше не приближались к пленникам, хотя на сундуке было немало съестного. И фонарь, и еду принес боцман, ворча себе под нос ругательства. Свету Яся обрадовалась, а еда не лезла ей в горло, хотя девушка была страшно голодна. Так много горя обрушилось на нее сразу: до еды ли тут?

- Мама, мамочка! – шептала девушка, и сердце ее сжималось от боли.

Мама жива, в этом Яся не сомневалась. То, что она оказалась одна в бушующем море – ужасно, но она жива! Еще в своей деревне девушка поняла, что в минуты опасности может видеть мир глазами матери. Теперь она вновь и вновь вызывала в себе это чувство. И каждый раз ее внутреннему взору открывались только морские волны. Сначала – огромные, бушующие, потом – все  более спокойные, мирно сверкающие на солнце. Мама жива, раз она видит море. Боги, спасите ее, не дайте ей утонуть! – молила Яся. Но вот настал момент, когда девушка не увидела ничего. Может быть, опасность миновала? А вдруг мама умерла? Неизвестность была жесточайшей из пыток.

Яся потрогала пальцем золотую солнечную нить. Как похожа она на паутинку! Хорошо бы стать вдруг таким маленьким-маленьким паучком. Яся помнила, как погожим осенним днем сотни крошечных паучков летели по ветру на своих паутинках, - вольные и счастливые. Вот так бы ухватиться лапками за паутинку – и вверх!

Девушка ясно представила, как она перебирает лапками. Вот и отверстие в люке – протиснемся в него. О, какой свет ударил в глаза! На небе – ни облачка, чайки сверкают белыми перьями на солнце. На палубе – пираты, каждый чем-то занят. Вот капитан у весла. Странное у него выражение лица, мечтательное. Боцман отчитывает юнгу за какую-то провинность и уж в выражениях не стесняется! Что это – грезы наяву?

- Яся, Яся! – слышится голос Атея снизу, из трюма.

Девушка торопливо скользит вниз по солнечной «паутинке» и видит сверху саму себя, неподвижно застывшую под люком с поднятыми вверх руками. О, как не хочется снова нырять в это тело, какое омерзение – брр! Но Атей зовет ее снова, и Яся ныряет в туловище, расправляет ноги-руки. Что это с ней было? Неужели она задремала и видела сон?

Атей обнимает девушку и слегка встряхивает:

- Очнись, Яся, не стой столбом! Давай-ка поешь, а то совсем силы потеряешь.

- Не хочется! – вяло отнекивается девушка, а сама все никак не может очнуться от сна – или яви?

Атей ласково ведет Ясю к сундуку с едой, усаживает ее на тюк и начинает кормить по кусочку, уговаривая, как маленькую. Силы оставляют девушку, и она проваливается в настоящий сон.

В душе Персилы боролись противоречивые чувства. Этой ночью она стала женщиной. Какой стыд! Незнакомый мужчина, пират, овладел ею, и она не убила себя, не попыталась убить его! Но, с другой стороны, это было так восхитительно, так желанно! Рэй, умелый любовник, лепесток за лепестком раскрывал бутон ее страсти до тех пор, пока Персила сама не кинулась к нему со стоном желания. Как он был нежен и горяч одновременно, и какое неземное наслаждение открыл неопытной девушке!

Персила улыбнулась и открыла глаза. Свет раннего утра струился в окно, в каюте было свежо. Девушка натянула шкуру до подбородка и скосила глаза. Рядом лежал он – ее первый мужчина. Персиле захотелось дотронуться до его груди, поцеловать разметавшиеся по подушке черные кудри. Но она удержалась: что о ней подумает Рэй?

Девушке не хотелось заглядывать будущее. Ничего хорошего там не маячило. Умом она понимала, что капитан пиратов просто воспользовался ею, удовлетворив свою похоть и одновременно подготовив Персилу к полной насилия жизни красивой рабыни. Но сердце пело от счастья. Сердце наслаждалось минутами любви. Да – любви, а не просто страсти. Неужели я полюбила? – удивилась Персила. Да, дороже вот этого, вчера еще незнакомого, человека у нее теперь не было. Даже мысли о брате  и Ясе совсем вылетели из ее головы.

Рэй наблюдал за Персилой сквозь полусомкнутые ресницы. Он давно уже проснулся, но не торопился уходить в обыденность из этого волшебного мира. Там, на палубе, сновали матросы, боцман без суеты раздавал приказы. Дисциплина на корабле была железная. И все же это был пиратский корабль, со своими жестокими законами. Рэй с утра ломал голову над тем, как уладить дела с командой. Он точно знал, что не отдаст теперь Персилу ни за что на свете. Но команда должна была получить свою долю, и капитан прикидывал, хватит ли золота в его сундучке, чтобы выплатить причитавшуюся за рабыню сумму? По всему выходило, что не хватит: в последнее время дела у пиратов шли из рук вон плохо.

«Нужно пополнить свою казну!» - подумал Рэй и сбросил с себя пятнистую шкуру.

Персила притаилась, чуть дыша, притворяясь спящей. Пират нежно погладил девушку по щеке и, быстро одевшись, вышел на палубу. До Персилы донеслись слова его команды: корабль менял курс.

 Ветер зазвенел в снастях, радостно заскрипели мачты, возбужденно загалдели пираты. Капитан вышел на «охоту»! Несколько часов спустя, исчезли чайки – корабль углублялся в открытое море.

Весь следующий день Персила, выполняя просьбу – именно просьбу, а не приказ – Рэя, не выходила из каюты.

- Зачем дразнить гусей? – так объяснил Рэй свое решение.

Не то, чтобы он сомневался в своей власти над командой и способности пресечь домогательства пиратов. Просто капитану была нестерпима даже мысль о том, что кто-то может бросить похотливый взгляд на его сокровище.

К вечеру на горизонте показался корабль, именно такой, какой хотел увидеть капитан – торговый. Ночь прошла в преследовании, а утром с первыми лучами солнца пираты напали на свою неповоротливую жертву. Ни Персила, ни, тем белее, запертые в трюме Атей и Яся не видели боя. Шум сражения не был им понятен. И только когда в трюм втолкнули еще дюжину пленников, Атей понял, что пираты победили.

Вторая половина дня ушла на дележ добычи и уничтожение запасов рома. Рэй появился в своей каюте только к вечеру.

- Ты ранен? – Персила бросилась к капитану, заметив, что грудь его под рубашкой обмотана пропитанной кровью тряпкой.

- Пустяки, любовь моя! – Рэй улыбнулся побледневшими губами. – Разве тебе не все равно, здоров я, или нет?

Девушка, молча, прильнула щекой к груди пирата.

- Ну-ну, не разводи сырость! – растроганно прошептал капитан, заметив в ее глазах слезы. – Теперь ты только моя. Ты не будешь рабыней, любимая!

Язык новых пленников не был знаком ни Атею, ни, тем более, Ясе. Юноша попытался выяснить у них хоть что-то из обстоятельств прошлого боя, но – увы! К тому же новички, похоже, не хотели вступать ни в какой контакт с обитателями трюма пиратского корабля. Им, конечно, было не понятно, почему старожилам принесли довольно сносную еду, а им бросили только черствый хлеб и воду.

 Яся попыталась наладить отношения, поделившись с новыми пленниками едой и отогнав от ни крыс. Но вид голубых шаров на ладонях девушки, которыми она швыряла в крыс, поверг новичков в ужас. Они что-то возбужденно лопотали по-своему, прижимали пальцы поочередно ко лбу, груди и плечам и протягивали в сторону Яси снятые с шеи украшения в виде крестиков.

- Не беспокой их, Яся, - сказал Атей девушке. – Видишь, они тебя боятся. Я сам сначала испугался не меньше корабельных крыс, когда ты стала швырять в них свои огненные шары. Давай-ка лучше подумаем, как нам быть дальше.

Молодые люди уселись на тюк и стали обсуждать создавшееся положение.

- Теперь, когда появились новые пленники, пираты поторопятся сбыть всех нас на невольничьем рынке: зачем им лишние рты?

- Конечно, ты права. Что же, нам покорно ждать, когда из нас сделают рабов?

- Нужно бежать.

- Куда убежишь в открытом море?

- Может, поднять бунт и захватить корабль? Ведь среди новых пленников наверняка есть моряки.

- Не выйдет. Ты так напугала новичков, что они не станут с нами связываться. Нужно рассчитывать на свои силы.

- Тогда попытаемся выбраться из трюма и убить капитана пиратов. Освободим Персилу, украдем шлюпку и убежим.

- Это ты хорошо придумала, только неплохо было бы знать, куда бежать.

- Дождемся дня, когда покажется берег. А уж после до него добраться проще простого.

- А как мы выберемся из трюма, люк-то заперт!

- Это – моя забота, - Яся улыбнулась. – Думаю, стражник, приносящий еду, не менее труслив, чем корабельные крысы.

И девушка сделала вид, что швыряет в кого-то огненный шар.

Оставалось придумать, как завладеть хоть каким-то оружием, чтобы убить капитана, но времени для этого было еще много, так как корабль пиратов все еще находился в открытом море.

События, однако, стали развиваться совсем не так, как предполагали Атей и Яся. Пленники с потопленного пиратами торгового судна тоже не желали становиться рабами. О чем они говорили на своем языке, Яся и Атей не поняли. Но вот все двенадцать мужчин окружили их и стали отчаянно жестикулировать, пытаясь втолковать что-то девушке. Атей, подумав, что его подруге грозят домогательства, заслонил собой Ясю. Он готов был сражаться за нее, как за сестру. Нет! Атей вдруг понял, что эта девушка значит для него неизмеримо больше.

Юноша ошибся относительно намерений мужчин. Те, действительно, хотели, чтобы Яся разделась, но им нужна была только ее одежда. Наконец Яся поняла, чего от нее добиваются, а главное – с какой целью. Пленники придумали план побега.

Девушка спряталась за тюки и сняла одежду. Взамен ей кинули костюм одного из мужчин, который надел платье Яси. После этого переодетого пленника положили на один из тюков, сложив ему руки на животе, и начали кричать и стучать в крышку люка. Вскоре крышка приподнялась, и в образовавшуюся щель просунулась голова довольно пьяного пирата.

- Эй, вы там, чего орете, как  сумасшедшие? Девчонку не поделили?

- Ты эту имеешь в виду? – орали снизу пленники, указывая на переодетого мужчину. – Девчонка твоя померла и теперь портит тут воздух. Забери-ка эту дохлятину отсюда, с нас и крыс довольно!

- Смотри, какая слабая оказалась, стерва, - почесал в затылке пират. – Теперь меня капитан прибьет за то, что не уберег товар. Пойду, скажу ему.

- Ты сначала ее отсюда вытащи, придурок! – заругались пленники. – А то тут совсем уже дышать нечем. Хочешь, чтобы и мы померли тоже? Тогда тебе точно не сносить головы.

- И то верно, - согласился стражник. – Тащите ее вверх по лестнице, а тут уж я и сам вытащу мертвечину.

Пленники подхватили «мертвую девушку», понесли ее вверх по лестнице. Когда пират готов был уже принять покойницу, та вдруг ожила и, схватив его за ноги, потянула вниз, в трюм. Пират, сразу протрезвевший, не успел даже крикнуть, как уже оказался в трюме. Ему забили в рот кляп, связали по рукам и ногам, отобрали оружие и бросили в самый темный угол, к радости голодных крыс. Затем тринадцать мужчин и девушка поднялись на палубу.

Атей понял, что под покровом ночи пленники попытаются завладеть шлюпкой и сбежать с пиратского корабля. Но не мог же брат бросить в беде Персилу! Кое-как жестами он объяснил товарищам по несчастью, что должен задержаться на корабле, чтобы разыскать и освободить сестру.

- Хорошо! – кивнули ему в ответ. – Мы будем ждать вас у шлюпки, но не более четверти часа.

Конечно же, Яся не осталась с незнакомыми мужчинами. Вместе с Атеем она стала пробираться к полуюту, прихватив с собой кинжал стражника.

Стояла глубокая ночь. К счастью, небо закрывали плотные облака, и на палубе было темно. Тут и там храпели уставшие после боя и изрядно накачавшиеся ромом пираты. Рулевой, единственный, кто бодрствовал в эту ночь, напряженно вглядывался в морскую тьму, не обращая внимания на то, что делается на палубе.

Яся и Атей благополучно добрались до каюты капитана и прислушались. Из-за двери доносились приглушенные голоса: мужской и женский.

- Персила здесь! – Атей облегченно вздохнул. – Жива. Ну-ка, Яся, дай мне кинжал.

Девушка протянула ему оружие, и Атей вломился в каюту. Неожиданность вторжения делала успех Атея почти предрешенным. В слабом свете догорающей свечи юноша увидел широченную лежанку напротив двери, а на ней –  капитана и свою сестру.

- Мерзавец! – взревел Атей, поняв, что надругательство над Персилой уже свершилось. – Умри, скотина!

И он в два прыжка оказался возле лежанки с поднятым над головой кинжалом. Рэй, перекосившийся от боли в раненной груди, успел только приподняться на локтях. Не миновать бы ему смерти, если бы Персила не метнулась к брату и не закрыла собой капитана.

- Атей, остановись! Не смей его убивать! Я люблю Рэя. Он – мой!

От неожиданности юноша словно споткнулся у самой лежанки. А Яся уже все поняла. Она схватила Атея за руку, удерживая его от рокового удара.

Наконец Рэй справился с болью и встал против Атея.

- Не горячись, дружище, - примирительно сказал он и обнял прижавшуюся к нему Персилу. – Твоя сестра теперь – моя жена. Не рабыня, не пленница – жена. Я выкупил ее у команды и теперь не обязан продавать на невольничьем рынке. Я люблю ее. Ты мне веришь?

Атей посмотрел в сияющие счастьем глаза сестры – и поверил.

- Значит, ты остаешься с ним? – спросил он у Персилы, и та радостно закивала головой. – Ну, что ж, ты выбрала свой путь. А у нас – своя дорога.

Атей повернулся и взял за руку Ясю, собираясь уйти.

- А разве я отпускал вас?

Атей обернулся и увидел в руках Рэя саблю. Увидела ее и Персила. Ужас полыхнул в ее глазах. Она кинулась к Атею, заслонив его собой, как минуту назад заслоняла Рэя.

- Ты не посмеешь убить моего брата! Иначе я убью себя. Отпусти их. Слышишь, Рэй, отпусти!

Пират с досадой швырнул саблю в угол каюты.

- Хорошо, я не буду их задерживать. Только что им от этого? До берега далеко, вряд ли они сумеют до него добраться. А пираты шутить не будут. Я же не могу выкупить еще двоих, любовь моя!

- Об этом не беспокойся! – Атей усмехнулся, глядя на нового родственника, и вышел из каюты.

Вдвоем с Ясей они помчались туда, где их ждала шлюпка. Ждала? Увы, плеск весел раздавался уже в нескольких саженях от борта судна. Они опоздали!

Яся опустилась прямо на доски палубы и заплакала. Атею нечем было ее утешить.

Между тем, на палубе появился боцман. Нетвердой походкой, икая и ругаясь сквозь зубы, он направился к фальшборту. Видимо, выпитый накануне ром никак не хотел сидеть в темном трюме боцманского желудка, а желал на волю, в соленое буйство волн.

Пират перевесился через перила и уже разинул рот, чтобы вывернуть наизнанку желудок. Но тут глаза его полезли на лоб:

- Шлюпка! Где шлюпка? – заорал он во все горло, и желудочный спазм остановил ром на полдороге.

Там и сям зашевелились пираты. Чертыхаясь, они с трудом продирали глаза и, не слишком торопясь, подходили к боцману.

- Гляди-ка,  правда, шлюпки нет!

- Куда это она подевалась?

- Может, волной смыло?

- Нет, море спокойное.

Один из пиратов, споткнувшись в темноте об откинутую крышку ведущего в трюм  люка, забористо выругался. Снизу, из трюма, отозвался связанный стражник. Несколько минут спустя он уже был поднят на палубу, освобожден от пут и рассказывал, как очутился в таком плачевном положении.

- Братцы, я не виноват! – твердил он, оглядывая столпившихся вокруг пиратов. – Девчонка копыта отбросила, нужно было ее за борт выкинуть. Вот я и открыл люк. А она вдруг ожила и стянула меня в трюм. Ну, а там, сами понимаете, - тринадцать мужиков! Что я один против них сделать мог?

- Так, значит, пленники сбежали? – резкий голос капитана заставил всех умолкнуть.

- Не все, капитан! – один из пиратов толкнул к ногам Рэя Атея и Ясю, которых только что обнаружил за бухтой канатов. – Эти почему-то остались.

- Странно, - удивился капитан, всматриваясь в лица тех, кто недавно приходил его убить. – Почему же вы не воспользовались шлюпкой, как остальные пленники?

- Нас не стали ждать! – глаза Яси наполнились слезами.

- Ну, что ж, видимо, Боги вас берегут! – усмехнулся капитан. – Не хотел бы я сейчас оказаться в шлюпке среди моря!

- Это почему же? – Атей смело взглянул в лицо пирата.

- Скоро сами увидите.

Повернувшись к боцману, Рэй приказал:

- Привяжите-ка их к мачте, чтоб под ногами не путались.

Казалось, утро не наступит никогда. Только-только небо порозовело на востоке, как тут же, невесть откуда взявшаяся,  огромная черная туча задушила нарождающийся свет. Море, недавно лениво перекатывавшее волны, словно закипело изнутри. Пенистые водовороты испятнали его поверхность. Волны превратились в водяные горы, которые вспучивались и тут же опадали грохочущими обвалами в мириадах брызг.

Пираты сновали по палубе, привычно выполняя какую-то свою, непонятную пленникам работу. Тем не менее, на их лицах то и дело вспыхивала тревога. Слово «ураган» все чаще слетало с их языка.

Персила, запертая в каюте, ничего этого не видела, но и она ощущала в сердце смутную тревогу. Рэй не показывался, и девушке не у кого было спросить о судьбе брата и Яси. Временами она жалела, что не убежала вместе с ними с пиратского корабля. Поступки Рэя были  непонятны и вызывали ее осуждение. Но сердце! Бедное сердце пылало любовью к пирату, и тут Персила ничего не могла поделать. Девушка старалась убедить себя, что Рэй – благородный человек, вынужденный поступать не так, как хотелось бы ему, а так, как диктуют обстоятельства. Любовь все прощала, все оправдывала! Интересно, что бы сделала Персила, узнай она, что Атей и Яся привязаны к мачте корабля?

Между тем, ураган набирал силу. Море, окутанное непроглядной тьмой, грохотало и ухало, время от времени вспыхивая мерцающей пеной на вершине валов. Ветер с ревом и свистом обрушивался на судно, гнул мачты и рвал паруса. Непонятный гул, возникнув где-то далеко, несся в воздухе, сотрясая каждую его частицу.

Рэй стоял у весла, время от времени поглядывая на привязанных к мачте пленников. Ему было жалко их, особенно девчонку, и капитан собрался уже проводить их в каюту к Персиле. Но тут ураган с такой силой обрушился на корабль, что все мысли вылетели из головы капитана, кроме одной:  как выстоять?

Огневой шквал сменил непроглядную тьму. Холодные вспышки беспрерывных молний резали мрак на куски, озаряя море и корабль синим светом. Раскаты грома терзали уши, снопы искр сыпались со снастей корабля.

Ветер бешено ревел, закручивая волны в водяные смерчи. Вода обрушивалась на корабль со всех сторон. Казалось, он вот-вот пойдет ко дну. Но, ведомое твердой рукой, пиратское суденышко выныривало, сокрушая ревущие вокруг него волны и сбрасывая с палубы пену.

Волны, окатывавшие капитана с головы до ног, не щадили и привязанных к мачте пленников. Яся не раз уже захлебывалась соленой водой, с трудом откашливаясь, когда корабль возносился на очередной волне. Если бы не крепкие веревки, и она, и Атей давно бы уже барахтались в море, смытые за борт. Корабль скрипел, трещал, но не разваливался.

«А вот шлюпка, в которой уплыли не дождавшиеся их беглецы, теперь уже давно пошла ко дну!» - подумала вдруг Яся, сразу поняв, о чем говорил капитан пиратов накануне урагана.

Атей, должно быть, думал о том же. Он крепко сжимал руку девушки, молча подбадривая ее. Говорить было бесполезно: рот сразу заливало водой, да и ветер не дал бы расслышать ни слова. Оба промокли до нитки и замерзли, но они были живы!

К счастью, ураган стал понемногу стихать. Ветер уже не налетал бешеными порывами, тучи рассеялись, показалось солнце в мутной дымке. Море, однако, все еще не хотело успокаиваться. Весь день корабль пиратов боролся с наседавшими на него волнами. Только к ночи, когда восточный ветер сменился северным, море, наконец, немного успокоилось.

Рэй, с трудом оторвав от штурвала затекшие руки, побрел в каюту. Повеселевшие пираты снова мельтешили на палубе, приводя в порядок поврежденные ураганом снасти.

- Что делать с пленниками, капитан? – боцман показал на дрожащих от холода Атея и Ясю.

- Отвязать и доставить ко мне в каюту!

- Рэй! – Персила бросилась на грудь капитану. – Почему ты оставил меня одну? Что случилось? Где Яся и Атей?

- Ураган, вот что случилось! – пират устало опустился на лежанку и начал стаскивать хлюпающие водой сапоги.

Персила опустилась на колени, чтобы помочь ему. Заглядывая капитану в глаза, она снова спросила о судьбе брата и названной сестры.

- Ведь они живы, правда? – в голосе девушки слышались и тревога, и надежда.

- Думаю, живы, - Рэй усмехнулся. – В отличие от тех глупцов, что сбежали от нас на шлюпке.

- Так где же они сейчас? – Персила прижала ладонью трепещущее от волнения сердце.

- Оглянись – увидишь!

Персила оглянулась. Боги! На пороге каюты, поддерживаемые пиратами, стояли Атей и Яся. Вода потоками стекала с их волос и одежды. Лица были бледны, как у утопленников. Ноги еле держали их. Но они улыбались! Девушка, вскочив на ноги, кинулась обнимать брата и Ясю. Она смеялась и плакала от счастья.

- Вы живы, живы! - повторяла Персила в сотый раз.

Рэй, глядя на нее, тоже улыбнулся.

В каюту принесли горячее вино с пряностями, сухую одежду и еду. Пиратов нисколько не удивляло, что капитан так заботится о пленниках. Каждый знал, что больной или мертвый раб – это выброшенные в море деньги. Теперь же, после бегства двенадцати пленников, оставшиеся двое представляли особую ценность. Им даже предоставили свободу движения по кораблю: все равно убежать им было некуда и не на чем.

Согревшись и подкрепившись, Яся свернулась калачиком на краешке широкой капитанской лежанки и уснула. Атей растянулся рядом на полу каюты, устланном пушистым ковром. Рэй, передав командование кораблем помощнику, рухнул на лежанку и моментально отключился. В каюте одна только Персила бодрствовала. Она с нежностью перебирала волосы на голове любимого, улыбалась, глядя на брата и Ясю. В душе у девушки воцарились покой и умиротворение, а вскоре и ее веки смежил светлый и радостный сон.

Зато пробуждение напоминало кошмар. Все четверо проснулись одновременно от топота и криков на палубе.

- Демон!

- Морской демон!

- Владыка бездны!

Голоса пиратов дребезжали от ужаса. Капитан и Атей выскочили на палубу плечом к плечу, за ними спешили девушки.

Море все еще волновалось, но теперь водяные горы не пугали, а очаровывали. В ночном мраке они вспыхивали мириадами разноцветных огней, от крошечных, до весьма внушительных по размеру. Круглые, овальные, лентовидные светящиеся морские обитатели кишмя кишели и у самой поверхности, и в глубине вод. Девушки замерли, восхищенно любуясь открывшейся картиной ночного моря. Однако вопли пиратов вовсе не походили на крики восторга. Пираты сгрудились на корме корабля и, указывая пальцами на что-то позади него, вопили, как сумасшедшие.

- Он догоняет нас!

- Мы пропали, пропали!

- О, Боги, спасите нас!

Страшно было видеть отчаянных головорезов в таком смятении.

- Чего это они так испугались? – Яся потянула подругу за руку к корме. – Пойдем, посмотрим.

Капитан и Атей давно уже были в толпе пиратов. Персила взглянула на Рэя и испугалась, заметив, какое бледное и напряженное у него лицо. Видимо, опасность и в самом деле была велика.

Поднявшись на цыпочки, девушки старались заглянуть за плечи моряков. Что они видят там, позади корабля? Казалось, к сияющей феерии добавился всего один штрих: позади судна неслось сверкающее ярко-красное продолговатое пятно. Передний конец его был заострен, задний походил на бахрому. Пятно пульсировало, ритмично выбрасывая позади себя светящуюся струю воды. Зрелище было необыкновенно красиво. Странно, что пираты пришли в такое волнение. И где же тот демон, о котором они все вопят?

Персила тронула за руку Рэя и прошептала ему на ухо:

- О каком демоне тут все кричат?

- Вот он! – пират указал на догоняющее корабль светящееся пятно.

- Но он же совсем не страшный, даже красивый! – восхищенно проговорила девушка.

- Это наша смерть, - сдавленно произнес Рэй и прижал к себе Персилу, словно хотел защитить ее от опасности.

Расстояние между Демоном и кораблем все сокращалось. Вот уже стало хорошо видно его огромное веретенообразное тело, размерами своими не уступавшее пиратскому судну. Демон догнал корабль и с размаха врезался в его корму. То, что она не развалилась от такого удара, было чудо! Зато все стоявшие на корме пираты свалились с ног, вопя от ужаса. Те, что были у самого борта, упали в воду, но никто не пытался прийти им на помощь.

Теперь чудовище находилось прямо под кораблем. С обеих сторон из воды на палубу потянулись его конечности, похожие на огромных извивающихся змей. Мачты корабля по сравнению с ними казались тоненькими соломинками! С нижней стороны каждое щупальце покрывалось множеством присосок, каждая величиной с колесо телеги.

Пираты кинулись врассыпную от этих ужасных щупалец, но не все оказались достаточно проворными. Припечатанный к палубе присоской, боцман заверещал, как пойманный в силки заяц. В следующее мгновение щупальце вместе с добычей нырнуло в воду, доставляя еду в рот чудовища. Другие щупальца, не останавливаясь, шарили по палубе, ища новую добычу.

Нагруженный многотонной массой, корабль едва не черпал воду. Казалось, еще минута  - и он уйдет в морскую пучину вместе с прицепившимся к нему Морским Демоном.

- Что же мы стоим? – Атей повернулся к капитану пиратов. – Так мы и полчаса не продержимся.

- А что ты предлагаешь? Мы для такого чудища – просто козявки на полжевка. Где нам с ним бороться!

- Дай мне саблю! – Атей требовательно протянул руку. – Я не козявка, чтоб умереть без борьбы.

Рэй пожал плечами и протянул юноше саблю. В следующее мгновение Атей был уже возле ближайшего щупальца и с размаху ударил по нему клинком. Кожа чудовища оказалась упругой и прочной, но сталь все же одолела ее и погрузилась в плоть. Но что мог поделать клинок с толстенным щупальцем! Впрочем, из раны забил фонтанчик крови.

- Смотри, Яся, кровь – голубая! – Персила все еще воспринимала происходящее как сказочное сновидение, замечая мелочи и не понимая, что всем им грозит смертельная опасность.

Тем временем, воодушевленные примером Атея, пираты кинулись с оружием в руках к щупальцам чудовища. Должно быть, все раны, наносимые многочисленными клинками, казались Демону не страшнее царапин. Он даже не рассвирепел, а все так же методично ощупывал палубу и время от времени отправлял зазевавшуюся добычу себе в глотку. Ряды пиратов быстро редели.

Рэй бился плечо к плечу с Атеем. Вот почему оба они оказались в плену одной и той же огромной присоски. В мгновение ока щупальце с добычей поднялось над палубой, чтобы еще через секунду нырнуть в воду, к ненасытной глотке.

- Нет! – два девичьих вопля слились в один.

Персила закрыла лицо руками, чтобы не видеть, как любимые люди уйдут под воду навстречу смерти.

Но тут же вопль десятка пиратских глоток заставил ее открыть лицо. То, что она увидела, повергло девушку в страх и восторг одновременно. На палубе извивалось огромное отрубленное щупальце, изливая на доски потоки голубой крови. Присоска еще крепко держала Атея и Рэя, но уже ничто не угрожало их жизни.

Персила обернулась к подруге, чтобы спросить, как это произошло? Но вид Яси потряс девушку еще больше, чем валяющееся на палубе щупальце. Яся светилась! Плотно сжатые губы, сведенные к переносице брови, сосредоточенный взгляд. Вот девушка подняла руки с развернутыми в сторону Демона ладонями – и два светящихся голубых луча метнулись к ближайшему щупальцу. Мгновение – и еще одно отсеченное от тела щупальце стало извиваться по палубе, подобно огромной змее.

Кожа чудовища пошла багровыми пятнами. Видно, оно было рассержено не на шутку! Из воды поднялась передняя часть туловища Демона, где, в окружении щупалец, сверкал над исполинским клювом единственный глаз. От этого движения корабль затрещал и почти лег на бок, готовый в следующее мгновение развалиться или перевернуться вверх дном. Персила одной рукой схватилась за мачту, а другой поймала край ясиного кафтана, не давая подруге скатиться в воду. Яся даже не обернулась. Она послала еще две молнии прямо в глаз чудовищу и рухнула замертво на палубу.

Ослепший Демон втянул щупальца и нырнул в морскую пучину. Корабль, казалось, облегченно вздохнул и вновь стал, как надо. Пираты, не веря свалившемуся на них счастью, кинулись освобождать от присоски капитана и храброго пленника, но ни один из них не подошел к распростертой на досках палубы Ясе. Они косились в ее сторону чуть ли не с таким ужасом, с каким перед этим смотрели на оседлавшего корабль Морского Демона.

Персила опустилась на колени рядом с подругой и заглянула ей в лицо. Сейчас оно не светилось. Наоборот, восковая бледность бесстрастного лица не оставляла сомнения в том, что жизнь покинула это тело.

- Яся, подружка моя, сестричка! – по щекам Персилы покатились слезы. – Очнись! Ну, очнись же! Ты не умерла, ведь правда? Я не хочу, чтобы ты умирала. Ясенька, очнись!

Персила припала головой к груди девушки и зарыдала в голос. Слабый стук сердца был ответом на ее отчаянье. Персила замолчала и прислушалась. Тихо, очень тихо сердце Яси стучало в груди.

- Она жива! – Персила подняла к темному небу счастливые глаза. – Она жива!

Девушка схватила холодные руки подруги и стала тереть их своими, согревая дыханием каждый пальчик. Потом она просто легла рядом с Ясей и прижалась к ней всем телом. Зачем она сделала так, Персила не могла объяснить. Просто ей хотелось разделить боль подруги, согреть ее теплом своего тела. Нет, она не знала, почему поступила именно так. Видно, Боги надоумили ее. Так или иначе, спустя несколько минут девушка почувствовала, что жизнь возвращается в тело Яси. Жизнь, как хмельное вино, перетекала из одного сосуда в другой!

У Персилы закружилась голова, мысли спутались, в ушах поплыл серебряный звон. Яся слабо пошевелилась и отстранилась от подруги

- Хватит, не надо больше, - прошептали ее бледные губы, и девушка виновато улыбнулась Персиле. – Давай, сестричка, тихонько полежим. Силы скоро вернутся к нам, вот увидишь.

Тем временем, пираты, усердно работая клинками, отрубили щупальце от присоски, которая все еще держала Атея и Рэя.

- Смотри, какая зараза противная, акула ей в глотку! – ругались моряки, дергая круглый диск, намертво присосавшийся к капитану и его пленнику.

- И сабля ее не берет. Хуже кости, тверже камня!

- Что же, теперь капитану всю жизнь ходить на пару с этим парнем?

- А как же он сражаться будет?

- Да сражаться-то они и в паре смогут, а вот в постели третий лишний, сами понимаете…

Грубые глотки выпустили в ночь стаю хриплого хохота, будто ворон. Страх, отчаянье, все, что еще гнездилось в сердцах пиратов после ужаса схватки с чудовищем, рванулось наружу, спеша сгинуть на крыльях смеха.

- А они в постель четвертую возьмут, вот и разберутся! – хохотнул кто-то из пиратов.

- Ну, хватит зубоскалить! – Рэй сверкнул глазами так, что говоривший прикусил язык. – Тащи топор, может, им разрубите эту гадость!

- Лучше рому! – вмешался Атей.

- Ты гляди, парень не промах: чуть, было, закуской не стал, а сам выпивки просит!

- В детстве я видел, как бабушка присосавшихся пиявок снимала. Польет их крепкой брагой, они и отваливаются. Может, у этой твари присоска так же устроена, как у пиявки?

- Рому! – скомандовал Рэй.

Через минуту доставили целый бочонок. Пробку вышибли и стали лить ром на присоску.

- Гляди, сжимается! – пираты толкали друг друга локтями, одобрительно поглядывая на смышленого раба.

- Ого, щель уже в два пальца стала.

- Тяни, помогай!

- Нет, лучше еще бочонок рома тащите. Мы ее, подлюку, до смерти упоим!

Под действием крепкого напитка присоска сморщилась и упала на палубу. Рэй пнул ее ногой:

- Выкинуть за борт!

Атей, освободившись от груза, огляделся вокруг. Он искал глазами сестру и Ясю, однако столпившиеся пираты не дали ему увидеть лежащих на палубе девушек.

- Где моя жена? – Рэй тоже вертел по сторонам головой. – С ней ничего не случилось?

Пираты отводили глаза и переминались с ноги на ногу. Ни одному из них в пылу схватки с Демоном и в голову не пришло позаботиться  о любимой женщине капитана. Мало того, они вспомнили финал битвы и съежились от страха. Да-да, эти бесстрашные морские разбойники, много повидавшие на своем веку, выходившие живыми из множества передряг, не страшились только того, что было им понятно и обыденно. Молнии, слетавшие с рук светящейся девушки и разящие непобедимое чудовище, повергли их в шок. Теперь пираты молча расступились, освобождая на палубе проход к тому месту, где лежали девушки.

- Яся!

- Персила!

Сердце Атея пронзила боль: он только сейчас осознал, насколько дорога ему не только родная сестра, но и Яся, недавно еще совсем незнакомая. Юноше даже показалось, что тревога за Ясю была несравненно больше тревоги за сестру.

- Да ведь я люблю ее! – осознал Атей, кидаясь к распростертому на досках палубы телу девушки, чтобы согреть, встряхнуть, вернуть ее к жизни.

- Она жива, жива! – Персила слабо улыбнулась брату и мужу. – Только очень ослабла. Нужно отнести ее в каюту и согреть.

Атей подхватил на руки невесомое тело девушки и бегом помчался к каюте. Следом Рэй нес Персилу.

Обеих девушек уложили на лежанку, укрыли теплыми шкурами, согрели ромом с пряностями. Яся, пришедшая на мгновение в сознание, снова закрыла глаза, но теперь она уже спала. Краска постепенно возвращалась на ее щеки, грудь ритмично вздымалась, руки стали теплыми и влажными.

- Эта девушка спасла жизнь нам всем, - Рэй задумчиво смотрел на пленницу, поняв, что никогда не продаст ее в рабство и никому не позволит причинить ей зло.

- Ты тоже храбро сражался, - повернулся капитан к Атею. – Теперь ты мне настоящий брат. Хочешь остаться с нами?

- Нет, Рэй, не могу. Яся должна найти не только свою мать, если она жива, но и своего отца. Я обязан помочь ей в поисках. Кроме того, у меня есть и свой долг. Разве Персила не рассказывала тебе об этом?

- Иного ответа я и не ожидал, - капитан улыбнулся и, сняв с шеи ладанку, протянул ее Атею. – Возьми свой талисман. Ты свободен, и она – тоже, - Рэй кивнул в сторону Яси. – Как только мы доберемся до берега, вы сможете продолжить свой путь.

- А Персила?

- Ну, уж нет, Персила теперь – моя. Ты ведь не захочешь покинуть меня, малышка?

Любовь, полыхнувшая в глазах сестры, была Атею ответом.

Несколько дней спустя потрепанный штормом и Морским Демоном, корабль пиратов вошел в бухту у безлюдного берега. Пираты, ряды которых заметно поредели, избегали встречи с людьми, боясь стать легкой добычей коллег по профессии.

- После того, как  починим корабль и пополним запасы воды и провизии, охотясь в здешнем лесу, мы продолжим путь, - сказал капитан Атею.

- Куда же вы направитесь?

- Мы – морские волки. Море нас кормит, море нас защищает, - улыбнулся Рэй. – Кто знает, какой из ветров наполнит наши паруса через несколько дней?

- Тогда нам лучше расстаться сейчас.

- И куда же вы с Ясей пойдете?

- К людям. Должны же где-нибудь на берегу быть люди! Мы будем расспрашивать их о родителях Яси. Здесь, у моря, кто-нибудь мог слышать о женщине с утонувшей лодки, если она жива. А там, вдали, я вижу горы. Может быть, это те самые, в которых живет Ясин отец.

- Ну, что же, доброго вам пути и удачи. Может быть, еще когда-нибудь придется свидеться. Я всегда готов помочь своему брату.

Волны с легким шипением набегали на песок, обдавая мельчайшими брызгами крошечного краба, который глазел на  юношу и девушку. Яся обернулась и помахала рукой оставшейся на корабле подруге. Потом она решительно взяла Атея за руку:

- Пойдем!

Лес встретил их тихим шорохом листьев, прохладой, перекличкой невидимых птиц и стрекотом насекомых. Яся упивалась каждым вдохом наполненного сладкими ароматами воздуха. Идти было довольно легко, так как обычный в лесу бурелом и валежник не преграждал путь. Чтобы не заплутать в незнакомом месте, Атей шел прямо на восток. Солнце светило путникам в лицо, протягивая лучи сквозь ажурную сетку листвы.

- Почему ты решил, что нам нужно идти в эту сторону? – Яся заглянула юноше в глаза. – Ведь мы удаляемся от моря, а значит, нам труднее будет найти маму.

- В той стороне я видел горы, возможно, те, в которых живет твой отец. А маму мы поищем потом. Если она жива, - добавил Атей про себя, боясь расстроить спутницу.

ГЛАВА 26.

Поляна медленно погружалась в воду. Где-то высоко над головой колыхались блики солнечного света. Волны, шторм – все осталось наверху. Поляна уже не сопротивлялась. Сил оставалось только на то, чтобы удержать в легких остатки воздуха, но и они крошечными пузырьками сочились сквозь сомкнутые губы и тянулись вверх.

На что я надеюсь? – удивлялась себе Поляна, все еще не желая расставаться с жизнью. Страха не было, только досада на то, что не закончила начатое дело, не нашла мужа.

«А Яся?- вдруг обожгла мысль. – Как будет она жить одна - одинешенька на свете?»

Женщина отчаянно рванулась вверх, но это бесполезное усилие стоило ей остатков воздуха. В рот хлынула соленая вода.

«Конец!» - подумала Поляна и забарахталась сильнее.

И тут что-то скользкое, упругое толкнуло ее в бок. Еще один толчок – с другого бока. Несколько веретеновидных тел сновали вокруг женщины, поддавая ее заостренными мордами то с одной, то с другой стороны.

Акулы? Поляна слышала о кровожадных морских хищниках на базаре Крита. Там о них слагали легенды. Однако ни одно животное не попыталось укусить свою жертву. Что же они медлят?

И тут Поляна поняла, что вот-вот окажется на поверхности моря. Странные животные, играя ею, словно мячом, подняли утопленницу вверх – к солнцу, к воздуху.

Поляна высунула голову из воды и закашлялась. Волны бешено ревели вокруг, тучи клочьями неслись над самой водой. Бедная женщина с надеждой огляделась по сторонам, но лодки нигде не было видно. Только неизвестные спасители прыгали и радостно свистели вокруг. Вот один из них поднырнул под Поляну, и та вцепилась в его торчащий на спине плавник. Животное удовлетворенно свистнуло и помчалось у поверхности моря, неся на себе женщину. Остальные поплыли рядом, то выскакивая из воды, то вновь ныряя в нее.

Сколько продолжалось это плаванье – Поляна не взялась бы определить. Ей казалось – вечность. Несколько раз отекшие пальцы соскакивали с плавника, и Поляна сползала в воду. Но тут же ее выталкивали наверх и подставляли плавник снова. В конце концов, женщина оказалась вблизи скалистого берега. Волны с таким грохотом обрушивались на черные камни, что Поляна поняла: теперь ей точно не выжить. Сейчас море выбросит ее на берег и расплющит о камни.

Однако смышленые спасатели толкали Поляну в сторону, туда, где ее взгляду открылась крошечная бухточка, отгороженная от моря скалами – волнорезами. Ни корабль, ни даже лодка не смогли бы войти в нее, а вот Поляну благополучно провезли между камней и подтолкнули к отмели. Женщина из последних сил рванулась к суше. Обдирая руки о гальку, она наполовину выползла из воды – и потеряла сознание.

Скрип гальки – вот первое, что услышала Поляна, очнувшись. У нее не было сил даже приподнять голову, даже открыть глаза. Мысли вяло ворочались в черепе, безразличные к возможной опасности.

- Посмотри, Учитель, кого доставили нам дельфины! – мужской голос был на редкость музыкален.

«Я на Крите», - подумала Поляна, узнав знакомое наречие.

- Бедняжка! – отозвался старческий голос.

Легкая сухая рука погладила женщину по щеке, стряхивая прилипшие к ней камешки.

- Красавица!

- Она не здешняя. Посмотри: волосы, словно золотое руно, кожа тонкая и белая. Как она сюда попала?

- Должно быть, рабыня с какой-нибудь погибшей в шторм галеры.

- Давай отнесем ее в хижину, да согреем. Видишь, ресницы дрожат – она жива!

Сильные руки подхватили Поляну, подняли, прижали к обнаженной мужской груди. Дальше бедная женщина ничего не помнила.

Она очнулась некоторое время спустя, лежа на жестком каменном ложе, покрытом бараньей шкурой. Низкий закопченный потолок пропускал в дыру над очагом скупой закатный свет. В очаге – небольшом круглом пространстве, огороженном валунами, - горел огонь, дым от которого тянулся прямо вверх, в дыру.

На грубом деревянном столе лежала горбушка хлеба. У стола сидел белобородый старик и внимательно смотрел на Поляну. Заметив, что женщина открыла глаза, он улыбнулся ей.

- Ну как, красавица, пришла в себя?

Поляна кивнула.

- Ага, значит, ты по-нашему понимаешь. Очень хорошо. Вот силы вернутся к тебе, и ты нам расскажешь, кто ты и откуда.

Пригнувшись, чтобы не стукнуться головой о притолоку, в хижину вошел высокий смуглый мужчина с глиняной миской в руках.

- Учитель, я подоил козу.

- Вот и славно. Напои-ка гостью парным молочком.

Мужчина присел на каменное ложе, приподнял Поляну, положив ее голову к себе на плечо, и поднес к губам женщины миску с молоком.

Поляна почувствовала страшный голод. Она припала губами к миске. Что за восхитительный напиток – это густое теплое молоко!

- Эге, да она проголодалась не на шутку! – засмеялся старик. – Ну-ка, съешь еще хлебца.

И он протянул Поляне горбушку.

Насытившись, женщина прикрыла глаза. Он была еще очень слаба. Мужские руки, поддерживающие Поляну, дарили ей несравненное чувство защищенности. Пробормотав слова благодарности, женщина уткнулась лицом в приютившую ее грудь – и уснула.

- Что мне делать, Учитель? – в голосе мужчины слышалось плохо скрываемое волнение.

- Придется тебе, Орик, поработать подушкой! – старец хитро усмехнулся в усы.

Утро выдалось пасмурным и дождливым. Поляна открыла глаза и обвела взглядом хижину в поисках гостеприимных хозяев. Где они спали этой ночью, да и спали ли вообще? Единственное ложе было предоставлено в распоряжение Поляны. Ее заботливо укрыли шелковистыми бараньими шкурами, под голову положили такую же шкуру, свернутую в тугой валик.

Ни Орика, ни Учителя Поляна не обнаружила. Угли в очаге мерцали тускло, уже слегка подернутые сизым пеплом. На столе лежала краюха хлеба и глиняная миска, полная козьего молока.

Должно быть, это мой завтрак – догадалась Поляна. Вскочив с лежанки, она подошла к столу. Она опять была голодна.

Позавтракав, Поляна отворила дверь и выглянула наружу. Хижина вплотную примыкала к скале. Кругом тоже было полно камней, лишь кое-где дававших приют пучкам травы. Совсем рядом, шагах в тридцати, шумело море.

Из-за валуна показалась белая коза. Она сосредоточенно перемещалась от одного кустика травы к другому, пощипывая жесткие листочки. Видимо, подоили ее не слишком давно, так как вымя еще не успело раздуться от молока.

Куда же подевались мужчины? Поляна зябко поежилась. Дождик неприятно капал за шиворот, запутывался в волосах, повисал на ресницах.

Лучше я вернусь в хижину – решила женщина. Она снова забралась под теплые шкуры на лежанке и уставилась на тлеющие угли. Мысли сами собой вернули ее в недавнее прошлое, и сердце заныло, заплакало о потерянной дочери.

- Ясенька моя милая! Жива ли ты, голубушка? Где ты, отзовись, откликнись!

Огонь мерцает, переливается, завораживает. Нужно вот так прищурить глаза – и образ дочери всплывет перед внутренним взором матери. Бледное лицо, высушенные зноем губы, веки чуть дрожат над закрытыми глазами. «Пить!» - читает мать по губам Яси. Жива ее доченька! Но как же трудно ей, ох, как трудно! Где же она? Как ей помочь? Мысли вихрем взметнулись в голове матери – и видение исчезло.

- Проснулась, красавица? – Учитель доброжелательно улыбнулся с порога. – О, да ты и позавтракать уже успела! Славно.

Вошел Орик с вязанкой дров для очага. Видно, все эти обломки давно уже были им собраны на берегу и высушены на солнце. Огонь радостно полыхнул на сухой древесине.

Старец пристроился у края очага и, грея руки над огнем, взглянул на Поляну. Странно, он не сказал ни слова, но женщина тотчас поняла, чего от нее ждут. И она начала рассказ о том, как оказалась в этих краях.

За все время рассказа ни Учитель, ни Орик не проронили ни слова. Когда Поляна замолчала, они тоже не торопились нарушить тишину. Учитель что-то обдумывал, Орик же просто любовался женщиной, на долю которой выпало столько испытаний.

- Так ты говоришь, что шторм застал вас на пути к Каменной Книге? – Учитель проницательно всматривался в голубые глаза Поляны. – Зачем же понадобилась вам эта книга?

- Говорят, Каменная Книга исполняет любое желание.

- А много ли у тебя желаний, доченька?

- Нет, дедушка, я только хотела бы узнать, где те горы, в которых живет мой муж, и как к ним добраться?

- Видишь ли, дочка, тебя обманули: Каменная Книга не исполняет желаний, поэтому она бесполезна для тех, кто хочет золота, власти и еще что-нибудь подобное.

- Но ведь мне ничего этого не нужно!

- Кроме того, мало отыскать Каменную Книгу, нужно еще суметь ее прочесть!

- А говорят, Каменную Книгу хранит Учитель. Он ведь смог бы научить меня читать ее! – горячо возразила Поляна и вдруг осеклась, уставившись на седобородого старца.

Учитель. Орик называет его – Учитель! Неужели…

- Дедушка, - в горле Поляны почему-то пересохло. – А не ты ли - тот Учитель, что хранит Каменную Книгу?

- Догадалась, - старик улыбнулся.

- Помоги мне, Учитель, покажи Книгу Каменную, научи ее читать!

Старик прикрыл глаза, долго молчал, а потом ответил:

- Сердце подсказывает мне, что душа твоя чиста, и ты смогла бы прочесть Каменную Книгу. Но не так это просто, как думают некоторые. Вот Орик живет со мной уже два года, а все никак не прочтет.

- Но завтра…- начал, было, Орик.

- Завтра будет завтра! – старец строго взглянул на ученика. – Расскажи-ка лучше Поляне все, что узнал о Книге.

- Хорошо, - послушно кивнул Орик и повернулся к женщине. – Когда-то эту Книгу называли Голубиной. Голубь – дух, выходит, Голубиная Книга – духовная. Она не исполняет желания, она передает сведения, делающие тебя ведом Глубин. Сведения скрыты в камнях, поэтому книгу еще называют Каменной. А еще она является вратами времени. Будущее открыто прошлому через камень.

Поляна мало что поняла из рассказа Орика, но расспрашивать дальше не решилась: вдруг Учитель сочтет ее беспросветной дурой и откажется учить читать Каменную Книгу! Она просто подошла к старцу, опустилась перед ним на колени и заглянула в мудрые сияющие глаза: «Научи!»

На другой день рано утром Учитель разбудил Поляну. Орика в хижине не было, но женщина не решилась спросить, где он. Прямо с порога Поляна и старец окунулись в густой белесый туман, который окутывал все окрест.

- Не отставай ни на шаг, - предупредил Учитель. – Иди за мной след в след. Дорога опасная: ступишь не на тот камень – сорвешься со скал в море.

Поляна молча повиновалась. Те полчаса, которые занял путь, показались ей вечностью.

- Дорогу к Каменной Книге каждый желающий ее прочесть должен проделать в одиночку. Так что запоминай путь.

«Так значит, мы идем к Каменной Книге!» -  ликовала Поляна.

Внезапно порыв ветра рассеял туман, и она увидела на вершине скалы, совсем недалеко, полуразрушенный храм. Поляна не знала, каким Богам посвящено это строение, но вид каменных колонн потряс ее.

- Ложись! –  тихо, но резко сказал старец.

Поляна мгновенно повиновалась. Ползком пробрались они к вершине скалы, совсем близко к храму. Древние ступени, мокрые от долетающих сюда снизу брызг прибоя, вели в узкую галерею. Ограниченная с обеих сторон колоннами, эта галерея напоминала спираль, ведущую к сердцу храма. Там, в самой середине сооружения, высился огромный камень, который когда-то, вероятно, был изображением божества. Сейчас он очень отдаленно напоминал человеческую фигуру, но все еще внушал страх и почтение.

На верхней ступени храма Поляна заметила Орика. Лицо его было по-особенному светло и торжественно, взгляд сосредоточен. Вот он еще минуту помедлил, потом, не торопясь, вошел в галерею.

- Смотри внимательно! – прошептал Учитель на ухо Поляне.

Мелькающая между колонн фигура неспешно двигалась по спирали, описывая круги и одновременно приближаясь к центру храма. Ее движения делались все более медленными и плавными.

- О, Боги! – Поляна протерла глаза. – Как он идет!

Орик теперь не шел медленным шагом, а словно бы стелился в беге – замедленном, нереальном, каждое мгновение которого как-то непостижимо растягивалось.

Мужчина уже был неподалеку от Центрального камня. Спиральная галерея упиралась в него, завершалась им. Поляна затаила дыхание, боясь моргнуть. Вот фигура Орика наплывает на камень, уменьшается в размерах – и тонет в нем! Так исчезает с глаз предмет, брошенный в море.

- Исчез!

Не помня себя, Поляна вскочила на ноги и побежала. По сторонам мелькали каменные колонны разной толщины и формы. Стремительно приближался главный камень. Еще немного, еще чуть-чуть – и Дверь должна открыться ей. В последний момент Поляна непроизвольно выбросила вперед руки и – больно ударилась о камень. Ободранные ладони покрылись капельками крови. Слезы досады и обиды брызнули из глаз.

Сзади неслышно подошел Учитель.

- Я же говорил, что тебе придется долго учиться. Чтобы проникнуть в сокровенное, мало увидеть, что кто-то смог это сделать. Когда ты видишь, что кто-то смог, ты уже не первопроходец. Опыт совершенно невозможного от тебя ускользает. Ты не нарабатываешь силы, идущей от Духа. Запомни: истина не зачинается извне, а исходит из глубины, из Духа. Ее невозможно доказать никакими аргументами и фактами. Ее можно только прозреть, погрузиться в нее, и тогда станет понятным любой внешний факт.

- Как же обрести этот дар?

- Прочти, - загадочно сказал Учитель. – Разве ты забыла, что это – Книга?

Он раскинул руки, обнимая колонны.

- Книги надо читать. А эту – еще и петь. Ведь буквы ее – одновременно нотные знаки. Книга не только делает тебя ведом Глубин, но и сообщает настроение, песню, с которой только и можно ступить в Глубины. Ты этого не слышала на расстоянии, но Орик не только бежал, но и пел. И он читал, как по нотам, передвигаясь вдоль знаков. И становился все легче и легче…

- О каких знаках ты говоришь? Я не заметила, чтобы на колоннах было что-то написано.

- Не «на» колоннах, а «в». Вспомни, когда ты бежала по галерее, ты не заметила?

Поляна напрягла память. Нет, она решительно не помнила никаких знаков на камне колонн. Но теперь она уловила ритм, в котором чередовались колонны: толстая, тонкая, снова толстая…

Это был словно ритм песни. Сбиваясь, Поляна пересказала Учителю свои впечатления.

- Ты кое-что рассмотрела, - обрадовался старик. – Но главное остается для тебя пока скрытым. В сердцевинах этих колонн запечатлены знаки. Древние умели запечатлевать руны в сердцах камней. Способность читать их еще сохранилась у некоторых и теперь, но искусство начертания  сердцевинных знаков безвозвратно утеряно.

- Но, как же мне найти ответ на мой вопрос? – Поляне трудно было понять речи старца.

Ей хотелось совсем чуть-чуть знаний. Ей не нужно было узнавать тайны мироздания!

- Войди в Камень – вот и узнаешь! – разочарованный ограниченностью ученицы, сухо ответил старец, повернулся к Поляне спиной и пошел вон из храма.

А Поляна долго еще ходила между колонн, трогала пальцами их холодную шероховатую поверхность, но ощущение чуда не возвращалось. Наконец женщина поняла, что Каменная Книга вряд ли когда-нибудь откроется ей. Поляна села на мокрые ступени храма и горько заплакала. Она была одна – одинешенька на этом свете. Она не только не нашла мужа, но и потеряла дочь.

ГЛАВА 27.

Яся устала. Вот уже несколько часов шли они по лесу, но никаких признаков близости жилья не было, хотя…

- Ты заметила, что в лесу нет валежника? – спросил девушку Атей.

- Ну и что?  Разве плохо идти, не спотыкаясь о ветки и не перелезая через упавшие стволы?

- Хорошо, конечно, спору нет. Но обычно в диком лесу этого добра хватает.

- Что-то я не пойму, к чему ты клонишь?

- А к тому, что кто-то валежник постоянно собирает, раз в лесу его нет. Не медведи же это делают!

- Верно-верно! Значит, поблизости живут люди, - обрадовалась Яся.

- И у них-то мы узнаем все, что нам нужно.

Яся принялась оглядываться по сторонам. Никого! Правда, однажды ей показалось, что сквозь ажурную листву куста блеснули чьи-то глаза. Но девушка не могла с уверенностью сказать, был ли то взгляд человека, или зверя.

Атей шел легко и осторожно, все время прислушиваясь, однако звуки шагов тонули в шорохах леса. Пение птиц было так естественно и первозданно, казалось, их ничто не тревожит. Даже обычного в таких случаях стрекота сороки не было слышно.

Яся сорвала на ходу какую-то ягоду.

- Тьфу, кислятина! – сморщилась девушка.

- Странно, что ты хоть такую нашла, - Атей сочувственно взглянул на спутницу. – Для ягод еще не время.

- А как есть хочется!

Атей промолчал: у него тоже живот сводило от голода.

- Послушай, Атей, давай хоть воды поищем, - Яся остановилась и прислонилась спиной к дереву.

- А чего ее искать? Мы как раз идем к ней.

- Откуда ты знаешь?

- Лягушки квакают, разве ты не слышишь? В это время они как раз свадьбы играют, вот и голосят на всю округу.

- Как же я сама не догадалась?

Яся почти бегом кинулась в ту сторону, откуда доносились звуки лягушачьего концерта. Идти, однако, пришлось довольно долго. Но вот лес расступился и открыл небольшое продолговатое озерцо. Хор лягушек гремел оглушительно!

Девушка подошла к самой воде, встала на колени и зачерпнула пригоршню. Вода была холодной, несмотря на то, что воздух хорошо прогрелся.

- Видимо, озеро питает ручей или речка, стекающая с гор, с ледника, - догадался Атей.

Он тоже утолил жажду и теперь вглядывался в берега озера.

- Где же этот ручей? Нам нужно отыскать его и идти вверх по течению. Так мы быстрее доберемся до гор и не умрем по дороге от жажды.

- И от голода! – добавила Яся, запуская руку в воду и доставая пригоршню черной лягушачьей икры.

- Ты собираешься есть эту гадость? – сморщился Атей.

- Подумаешь, какой брезгливый нашелся! – Яся отправила икру в рот и, не жуя, проглотила. – Не хочешь – не ешь! Только не говори потом, что умираешь от голода.

Обед девушки пополнила пара улиток и сладкое корневище водного растения. Атей недолго сопротивлялся. Чувство голода было так велико, а пример Яси так заразителен, что юноша тоже стал шарить руками в воде, вылавливая необычную пищу.

- Откуда ты знаешь, что все это съедобно? – удивленно спрашивал Ясю Атей.

- Странно, что, живя в лесу, ты не научился отличать съедобное от несъедобного.

- Ну, так у нас дома лес совсем другой! Здесь я ни одного растения не знаю.

-А я еще в детстве наблюдала за тем, как кормятся утки на реке. Думаю, мы ничем не хуже уток, а? – лукаво усмехнулась девушка.

Как бы то ни было, но голод утолили, ручей отыскали и двинулись вверх по течению, к горам. Путники все шли, шли и шли, а день все тянулся, тянулся, тянулся…

- О, Боги! Когда же он, наконец, кончится? – Яся устало вытерла пот со лба. – Может, остановимся отдохнуть?

- Давай пройдем еще хоть немного. Глупо не воспользоваться тем, что так долго светит солнце – сегодня же самый длинный день в году!

- Что? Что ты говоришь! – Яся страшно разволновалась. – Самый длинный день? Значит, и ночь самая короткая! Ночь Купала!!!

- В самом деле, как же это я забыл? Волшебная ночь Купала! Нужно позаботиться о ночлеге, иначе нам может не поздоровиться.

Круто повернув за деревья, ручей вдруг уперся в скалу, с которой вода падала сверкающей стеной.

 - Водопад!

Ни Яся, ни Атей никогда прежде не видели водопада. Они застыли, пораженные красотой и величественностью зрелища. Конечно, это был крохотный водопад, всего несколько саженей высотой, но как он был прекрасен! Солнце, клонясь к закату, сверкало тысячами брызг, искрилось рябью в небольшом круглом озере, из которого вытекал ручей. Шум падающей воды завораживал слух, глаза не могли оторваться от восхитительного зрелища.

- Смотри, Атей, здесь даже есть маленькое озерцо. Словно специально для Купальной ночи, - Яся даже в ладоши захлопала.

Юноша снисходительно посмотрел на спутницу: сейчас она показалась ему маленькой девчушкой.

- Смешная ты, право! Разве сейчас время соблюдать все обычаи?

- Обычаи нужно соблюдать всегда, - убежденно ответила Яся. – Иначе жизнь пойдет наперекосяк. И счастья не будет. Разве ты хочешь быть несчастливым?

- Нет, кто же отказывается от счастья? – пожал плечами Атей.

- У меня ведь это будет первая взрослая Купальная ночь! – глаза девушки светились восторгом.- Пока не стемнело, мне нужно собрать цветы для венка.

И девушка, забыв обо всем, побежала к усеянной цветами поляне.

- Ну, что же, собирай свои цветы. А я соберу побольше дров для костра. В ночь Купала нечисть озорует, а с нечистью шутки плохи.

…Огонь весело похрустывал сухими веточками, словно лохматый рыжий пес, грызущий кости. Атей и Яся сидели у костра и заворожено следили за переливами пламени. Ночь окутывала их, заставляя приглушать голоса почти до шепота.

- Когда мы с Персилой были совсем маленькими, - рассказывал Атей, - бабушка в ночь на Купалу всегда оставалась с нами в избе. Спать было нельзя, потому как нечисть в эту ночь совершенно распоясывается. Вредят, кто во что горазд. Ведьмы, колдуны, оборотни – отбирают у коров молоко, портят хлеба. Леший пугает путников и заводит в чащобу. Водяные норовят в воду затащить, русалки тоже не прочь заморочить – защекотать. За малыми детьми глаз да глаз нужен: неровен час черти утащат.

- Неужто, правда? – у Яси округлились глаза. – Я думала, что все это – просто сказки.

- Стал бы я такой костер сооружать, если бы это сказками было! Огонь нечисть отпугнет. Была бы здесь крапива с чертополохом, я б и их разложил вокруг вместо оберега.

- Ой, а как же мы в полночь купаться станем? – голос Яси дрожал неподдельным страхом. – Нас водяной утащит!

- А костер зачем? Разве у вас прежде, чем купаться, через костер не прыгают? Огонь от любой нечисти убережет!

- Прыгают, прыгают! – вспомнила Яся. – Только я думала, что костер помогает суженого найти. Девки да парни за руки держатся, когда через костер-то прыгают. Если руки не разожмутся – быть свадьбе. А еще – если прыгнешь через костер выше всех, будешь самой счастливой в этом году.

- А цветы для чего ты собирала? – поинтересовался Атей, косясь на ворох душистой травы у ног девушки.

Яся ласково погладила цветочные головки и стала вытаскивать из вороха одно растение за другим, сплетая их между собой.

- Это для венка. Гляди – вот купальница, вот одуванчик, медвежьи ушки. А это – главный цветок: Купала-да-Мавка.

- В нашей деревне девушки тоже венки в воду пускают с зажженными лучинами. У кого венок дальше всех поплывет – будет счастливее всех, у кого лучина дольше всех горит – проживет самую долгую жизнь.

- А у кого венок утонет сразу – ту суженый разлюбит, - добавила Яся.

- А у тебя уже есть суженый? – сердце Атея почему-то болезненно сжалось.

- Еще нет, - девушка опустила глаза, и щеки ее залились румянцем.

- Хочешь, я расскажу тебе про цветок, про Купала-да Мавку? – поторопилась она перевести разговор на другое, а у самой сердечко выпрыгивало из груди.

Яся вспомнила те серые глаза, глаза ее суженого, которые привиделись ей еще дома. Такие же были у Атея!

- Расскажи, - юноша подбросил ветку в костер.

- В ночь летнего солнцестояния Бог домашнего очага Семарг встретил на берегу реки Богиню ночи – Купальницу. Родились у них дети – Купала и Кострома. Только разлучила судьба брата и сестру. Унесли маленького Купалу гуси–лебеди далеко-далеко. А много лет спустя гуляла красавица Кострома по берегу реки, плела венок и хвалилась, что никто и никогда этот венок не сорвет с ее головы, стало быть, никогда не выйдет она замуж. Разгневались Боги на Кострому за такую самонадеянность и решили ее наказать. Сорвал ветер венок с головы девушки и бросил его в воду.

Тем временем, плыл по реке Купала. Подобрал он венок. По обычаю, должны они были пожениться. Сыграли свадьбу, и только потом несчастные Купала и Кострома узнали, что они – родные брат и сестра. Вот и решила Кострома лишить себя жизни, утопиться. Стала она утопленницей, по-нашему – Мавкой. Смилостивились тогда Боги и превратили Купалу и Кострому в один цветок Купала-да-Мавка.

- Грустная история, - заметил Атей. – Я ее раньше не слышал, хотя цветы такие и в нашем лесу росли. Не надо печалиться, Яся, - юноша погладил девушку по щеке и заглянул в наполнившиеся слезами глаза. – Давай лучше через костер прыгать: полночь скоро!

Они отошли на несколько шагов для разбега. 

- Мне прыгать первой? – Яся вопросительно взглянула на Атея.

- А если вместе? – юноша протянул ей руку.

Яся подала свою.

Разбег – и прыжок! Атей стиснул хрупкую девичью руку: только бы не расцепиться…

Огонь полыхнул под ногами, обдавая жаром, очищая, защищая. Там, по ту сторону костра, осталась прошлая жизнь. Здесь, по эту сторону маленького лесного светила, начиналась другая жизнь, новый поворот судьбы. Здесь Атея и Ясю ждала любовь.

Девушка засмущалась, отобрала свою руку. Она торопливо схватила сплетенный венок и, воткнув в него горящую веточку от костра, пошла к воде. Бережно, очень бережно опустила она цветы на воду и легонько оттолкнула от берега. Слегка покачиваясь и мерцая язычком пламени, венок заскользил по зеркальной поверхности озера.

- Только не утони, только не утони! – Яся не замечала, что говорит это вслух.

Тихо подошел Атей.

- Боишься, что суженый тебя разлюбит?

- Боюсь.

- Ты же говорила, что у тебя нет суженого!

- Теперь – есть. Правда? – Яся заглянула в глаза юноше, боясь ошибиться.

- Правда! – Атей бережно притянул девушку к себе и коснулся ее губ поцелуем.

Яся охнула и сомлела: такого еще никогда с ней не случалось

- Я люблю тебя, голубушка моя милая! – шептал ей Атей в ушко, и соски маленьких грудок отзывались на эту ласку, крохотными копьецами упираясь в рубашку.

Ах, Купала, Купала! Не зря в эту ночь родителям девушек приходилось быть настороже. Не одна потеряла невинность в эту чарующую Купальную ночь. Что ж, обычай не препятствовал этому, а молодая кровь была так горяча! Счастливыми считались дети, появившиеся после этой ночи хмельной любви, потому что по-настоящему были счастливы те, кто зачали их в ночь на Купалу…

Звезды отразились в глазах Яси, да так в них и остались. Она лежала на траве, пьяная от ароматов трав, от терпкого дыма костра, от любви. Атей растянулся рядом. Он еще не пришел в себя оттого, что случилось между ним и этой хрупкой девушкой. Нет, уже не девушкой – женщиной! Искры взлетали в ночное небо, и вместе с ними уносилась ввысь ликующая душа парня. Нет, не парня – мужчины!

А девичий венок с мерцающей лучиной все плыл и плыл к центру озера. И никто не заметил, как из глубины вод поднялась бледная головка Мавки, задувая огонек, как прозрачные пальцы потянули цветы вниз, в темную глубину омута.

- Чего же мы лежим, Атей? Купаться пора! Должно быть, уже полночь.

- И верно.

Смеясь и озоруя, молодые сбросили с себя одежду и побежали к озеру.

- Ой, вода холодная! – Яся отскочила назад.

Атей подхватил девушку на руки и осторожно вошел в озеро. Яся, вздрагивая не только от холода, прижалась к теплой груди суженого, обвила руками его шею. На секунду оба замерли, готовые снова последовать зову любви. Но тут из-за деревьев взошла луна, выстелив серебряную дорожку на глади озера. Водопад вспыхнул разноцветными искрами.

- Ой, красота-то какая!

Очарование близости было утрачено, но Яся не жалела о том. Она знала, что впереди у них еще много-много сладких минут. Рыбкой выскользнув из объятий любимого, девушка поплыла по лунной дорожке прямо к водопаду. Вот она уже взобралась на мокрые камни и ступила под упругие водяные струи.

- Водица – водица, осыпь меня серебром, одари красотой и здоровьем!

Водопад полыхнул искрами и окутал девичью фигурку блестящим покрывалом. Атей вглядывался в сверкание воды, но Яси больше не видел.

- Что за морок? – удивился парень. – Яся! Яся, ты где?

Ответа не было. Не на шутку встревоженный, Атей пустился вплавь к водопаду – и запутался в сетке.

- Тяни его, тяни!

- Хватай, выволакивай! – заверещали мерзкие голоса.

Через минуту сеть с почти захлебнувшимся Атеем уже была на берегу. Костер догорел, только кое-где вспыхивали и тут же гасли угли. Однако света луны было достаточно для того, чтобы юноша разглядел тех, кто его пленил.

- Что за твари! – юношу передернуло от отвращения.

Вокруг него скакали, строили рожи и вопили от восторга уродливые лохматые карлики. Короткие кривые ножки на козлиных копытцах, скрюченные пальцы не по росту длинных рук, красные физиономии с увесистыми грушевидными носами и маленькие злобные глазки – настоящее воплощение ночных кошмаров!

- Крути его, вяжи!

- Ага, красавчик, попался!

- Славная добыча. Матушка будет довольна!

Атея еще туже замотали в сеть и, подняв на плечи, как бревно, поволокли в чащу леса, прочь от гостеприимного озера, прочь от водопада, прочь от неизвестно куда девшейся Яси. Насколько хватало сил, Атей сопротивлялся. Но путь был долог, и юноша, в конце концов, присмирел.

Луна уже клонилась к кромке леса, когда пленника доволокли до пещеры, зияющей черным зевом. Атея пронесли в полной темноте по петляющим коридорам и, наконец, доставили в сравнительно большой зал с низко нависшими каменными сводами и покрытыми светящейся слизью стенами. В голубоватом неярком свете  юноша разглядел кучу тряпья, исходящую нестерпимым зловонием. Однако через мгновение эта куча зашевелилась, приподнялась, и перед Атеем предстала мерзкая старуха в грязных лохмотьях. Когда-то она была высока, но теперь огромный кривой горб согнул бабку почти вдвое. Узловатые трясущиеся пальцы без конца перебирали прикрывающие старуху лохмотья. Седые немытые волосы торчали на ее голове во все стороны. Большой бородавчатый нос хищно нависал над беззубым ртом, а глаза, удивительно живые и яркие, смотрели мрачно и недружелюбно.

- Смотри-ка, матушка, кого мы для тебя принесли!

- Мы выслеживали его от самого моря!

- Он молодой и сильный…

- Цыц, мерзавцы! – старуха топнула ногой, и вся орущая братия в ту же секунду смолкла. – Горе вам, если его сердце никогда не любило!

Один из коротышек несмело приблизился к старухе и сиплым, срывающимся от страха голосом промямлил:

- Нет, матушка, с этим все в порядке. Мы своими глазами видели, что он прыгал через костер на пару с девицей…

- Там была еще и девица? Почему она не здесь?!

- Она исчезла, ушла в водопад.

- Олухи! Нужно было брать их вместе. Мне все равно, кого он там любит, лишь бы любовь попала вот в эту посудину, - и ведьма указала пальцем на прикрытый грязной тряпкой горшок.

- Он полюбит тебя, ты у нас такая красавица! – заголосил тут же хор льстивых голосов.

- Заткнитесь, паршивцы! – старуха метнула на коротышек взгляд, не лишенный кокетства. – Живо доставьте сюда его девчонку! Иначе придется искать другую закваску, чтобы вырастить новую дюжину моих «козликов».

Ведьма подняла тряпку, понюхала содержимое горшка и улыбнулась. Своих козлоногих уродцев она давно уже научилась выводить именно так – в горшке.

- Запереть его в дальней пещере!

Лохматые отволокли Атея в тесную пещеру, завалили вход в нее огромным валуном, не забыв оставить пленнику большую корзину с едой и питьем.

Юноша огляделся. Светящаяся слизь покрывала стены пещеры не сплошь, а лишь местами, поэтому света с трудом хватило на то, чтобы осмотреться. Зато на голом камне, не покрытом слизью, просматривались замысловатые узоры, выдолбленные неизвестным мастером.

«Они похожи на те, что у меня на ладанке», - подумал Атей.

Юноша медленно обошел пещеру, вглядываясь в руны, пытаясь понять, что же они означают. Однако, ничего не поняв, юноша вернулся на прежнее место. Он уселся на каменный пол, скрестив ноги, и стал слушать, как течет время. Мысли, роящиеся в голове, одна за другой уходили куда-то, сознание медленно погружалось в полудрему.

Вдруг Атею почудилось, что в пещере он не один. Рядом пульсировало что-то живое, но невидимое, обволакивало его со всех сторон, наполняя душу юноши безотчетным страхом. В следующий момент началось что-то невообразимое! Целый рой враждебно настроенных тварей окружил Атея – жуткие, злобные, безумные, грубые создания. Если бы выход из пещеры не был завален камнем, Атей бросился бы прочь, но он вынужден был остаться на месте, цепенея от страха и отвращения.

И вдруг все кончилось! Юноша ощутил присутствие нового существа – спокойного и доброжелательного. За спиной его маячила еще одна призрачная фигура. Оба были одеты в ниспадающие белые одежды, излучающие мерцающий свет. На груди у первого висела ладанка, как две капли воды похожая на ту, что была у Атея.

Ощущение чистоты разума распространялось от старцев. Натянутые, словно тетива боевого лука, нервы Атея блаженно размякли. Он доверчиво заглянул в добрые, исполненные пророческого предвидения глаза старцев.

- Как нашел ты дорогу в наше святилище, потомок скитских царей? Люди давно уже забыли о нем. Какие духи вели тебя?

- Какие там духи! – Атей иронично улыбнулся. – Меня притащили сюда мерзкие лохматые карлики в качестве своего пленника.

- Так ты жалеешь, что попал сюда?

- Ты не готов выполнить свою миссию в Яви?

- А в чем она, эта миссия? – удивился Атей. – Арсай говорил мне, что о ней я узнаю на тайном сходе потомков властителей скитов, но мы туда не попали. Арсай умер. Персила, моя сестра, выбрала путь обычной женщины. Следующий сход нескоро.

- Но готов ли ты выполнить свой долг?

- Да, готов! – и Атей прикоснулся рукой к ладанке на груди.

- Да будет так! Ты сделал свой выбор! Но обратной дороги у тебя больше нет. Прощай, - и старец исчез.

Теперь Атей безоговорочно подчинялся указаниям его спутника. Он растянулся на каменном полу пещеры, тоже испещренной рунами – древними письменами, позволил умастить свое нагое тело благоухающей жидкостью. От кончиков ступней к сердцу медленно поползло оцепенение, в сознание закрадывалось смутное предчувствие надвигающейся смерти. Отчаянные всплески мыслей гасли в голове юноши. Все кончилось…

 Вдруг – порыв, словно штормовой ветер, швырнул Атея в безграничное пространство. Здесь он обрел свободу! Плоть больше не сковывала его, все ощущения стали острей, чем прежде. Он парил – легче птицы – в бескрайней пустоте.

« Ведь это и есть смерть, - подумал Атей. – Тело мое там, на полу пещеры, а я существую отдельно от него. Выходит, я бессмертен!»

Внезапно рядом появился старец, по-прежнему серьезный и невозмутимый.

- Только что ты усвоил великий урок, - промолвил он. – Передай же эту истину людям доступным языком.

- Это и есть моя миссия?

Ответа не последовало. Юноше вновь показалось, что он проваливается в забытье, сознание вновь умирало и воскресало…

Атей со старцем шли по бесконечному, мягко освещенному коридору. Они спускались все ниже и ниже, пока в дальнем конце тоннеля не показался вход в большую, похожую на храм комнату.

- В этом древнем храме хранится забытая летопись древнейших рас человеческих и Завет, заключенный ими со своим Творцом через его первых великих пророков.

«Где он, где этот Завет?» - билось в голове Атея.

«Не сейчас, не сейчас», - прозвучало эхо.

И тут юноша опять увидел свое тело, лежащее на камнях, - неподвижное и бесчувственное.

- Сын мой, - тихо заговорил старец. – Не так важно, найдешь ты этот Завет, или нет. Важнее, чтобы ты отыскал скрытый путь, ведущий в твой собственный разум, и по нему добрался до тайного храма твоей души. Все заветы, все древние летописи – в тебе. Постарайся открыть все самые сокровенные тайны. В себе и для себя. Прощай!

Его голос с каждым словом удалялся. Атей вновь терял сознание, водоворот уносил его вниз, вниз, вниз. В собственное тело…

ГЛАВА 28.

Исколотая брызгами водопада, дрожа всем телом от холода, Яся повернулась, чтобы выйти из-под завесы падающей воды. Не тут-то было! За ее спиной оказалась прозрачная, но совершенно твердая на ощупь стена. Зато там, где должна была бы возвышаться каменная, за сверкающими водяными струями брезжил свет.

«Должно быть, я закружилась», - подумала Яся.

Она снова повернулась и шагнула из-под водопада к свету. Странно, но озера она не увидела. Водопад проваливался в щель между скалой и гладкой каменной плитой, мокрой от брызг. Желтая луна отражалась в этих каплях, заставляя их мерцать разноцветными фонариками. Такие же мерцающие искры выписывали сложные пируэты в воздухе над плитой, там, куда никак не могли долететь брызги от падающей воды.

«Что же это светится?» - не успела подумать Яся, как тут же удивленно распахнула глаза. Крошечные человечки, не больше пальца величиной, треща прозрачными крылышками наподобие стрекоз, порхали возле водопада, держа в руках разноцветные фонарики.

Яся протерла глаза: уж не заснула ли она ненароком? Нет, видение не исчезло. Наоборот, летающие человечки, заметив незнакомку, устремились к ней со всех сторон.

- Это она?

- Это она!

- Это она!!! – тоненькие голоса звенели отовсюду, как серебряные бубенчики.

- Но у нее нет крыльев!

- С чего ты взял, что у нее должны быть крылья? Великая пророчица ничего не говорила о крыльях.

- Как же она попадет к Храму Семи Волосков?

- Протри глаза, разве ты не видишь, какая она огромная? Ей ничего не стоит просто перешагнуть Ущелье Теней.

- Но тогда она не сможет войти в Храм!

- Зачем мне входить в Храм?

Голос Яси так напугал человечков, что они прыснули в разные стороны. Однако уже через минуту самые смелые снова приблизились к ней.

- О, несравненная Фея Водопада! – так почтительно еще никто не разговаривал с девушкой. – Твое появление предсказано еще тысячу лун назад Великой пророчицей. Мы ждали этой ночи так долго, что много поколений успело смениться с той поры. Наш народ умирает, и только ты можешь нам помочь.

- А кто вы? – Яся все еще с трудом верила в то, что все происходящее – не сон.

- Наш народ зовут эльфами.

- Но ведь эльфы бывают только в сказках!

- Разве мы похожи на сказочных героев? Мы самые обыкновенные эльфы. Помоги нам, Фея Водопада!

- Помочь? Но как?

- В самом сердце нашей страны, в священном Храме Семи Волосков, поселилась ужасная лярва.

- Лярва? Это еще кто?

- Мы не знаем, мы ее никогда не видели. Но Великая пророчица предрекла, что, пока лярва не будет уничтожена, наш народ будет медленно вымирать. И только вышедшая из водопада Фея в силах нам помочь. Каждую ночь на протяжении многих лун мы ждали тебя у водопада.

«Наверное, я все же сплю», - подумала Яся  и с удовольствием окунулась в этот сказочный сон. Она и в самом деле почувствовала себя могущественной феей, призванной спасти милых крошечных человечков.

- Ну, что же, пойдемте к вашему Храму. Там видно будет, что за лярва такая не дает вам жить.

До рассвета Яся, окруженная со всех сторон порхающими эльфами, проделала немалый путь. Дорог в стране народа, передвигающегося преимущественно с помощью крыльев, естественно, не было, поэтому девушка без конца спотыкалась о валуны, скользила по каменным осыпям, цеплялась за острые края скал. Наконец с первыми солнечными лучами они добрались до цветущей долины.

Здесь было полным-полно цветов. Несравненное благоухание делало воздух подобным напитку, от которого невозможно было оторваться. Мягкий теплый ветерок согрел озябшее нагое тело девушки. Однако, чтобы попасть в долину, нужно было преодолеть последнее препятствие – глубокую расщелину в скале. Крылатые эльфы проделали это легко, а вот Ясе пришлось задуматься.

Перепрыгнуть Ущелье Теней, как предполагали эльфы, ей было не под силу – слишком широка была щель. Девушка заглянула вниз. Не так уж и глубоко, всего саженей пять – шесть. На дне ущелья стелился туман, скрывая его от глаз Яси. Стены были испещрены щелями, выступами и выемками, на которых кое-где рос кустарник.

«Я вполне могу спуститься вниз и вновь подняться по другой стороне этого Ущелья», - подумала Яся и тут же принялась осуществлять свой план.

- Не спускайся вниз, там – тени! – в ужасе завопили эльфы.

- От теней еще никто не умер, - возразила Яся, продолжая осторожно спускаться вниз.

Вот ноги ее окунулись в туман и тут же ощутили под собой твердое дно ущелья.

- Ничего страшного, - подбадривала себя Яся. – Я перебреду эту расщелину всего по колено в тумане.

И тут она почувствовала, как смрадный влажный туман пополз по ее телу все выше и выше, обволакивая девушку наподобие призрачного савана. Ужас пригвоздил Ясю к месту. Она хотела закричать – и не смогла. А туман уже подбирался к шее, вот-вот захлестнет ее белой удавкой.

- Надо проснуться, это просто кошмар! – Яся изо всех сил рванулась из сна в реальность.

Призрачное покрывало опало к ее ногам, но «сон» продолжался. Девушка все еще находилась на дне ущелья, а сверху пищали от страха эльфы, не в силах помочь своей спасительнице.

- Выходит, я не сплю? – удивилась Яся. – Или все-таки сплю? Ладно, потом разберемся. А пока нужно уносить ноги из этого проклятого ущелья.

Она собралась с силами и принялась карабкаться вверх по отвесной стене, обдирая до крови пальцы рук и ног.

Выбравшись на поверхность, девушка некоторое время лежала на траве, вдыхая полной грудью ароматы цветов. Ощущение кошмара медленно покидало ее, давая в душе место спокойствию, а потом и любопытству. Яся села и осмотрелась по сторонам. Там и сям между цветочными головками торчали остроконечные крыши игрушечных домиков. В миниатюрных окошках колыхались прозрачные занавески, из-за которых выглядывали приветливые лица таких же миниатюрных старушек. Совсем крошечные дети эльфов резвились неподалеку. У них еще не было крыльев, поэтому они, как могли, шалили на земле.

Вот один карапуз взобрался на большую зеленую гусеницу и, оседлав ее, пришпорил босыми пятками. Гусеница взбрыкнула задними конечностями и, поочередно складываясь вдвое и выбрасывая конец туловища вперед, «помчалась» между травинок, приводя озорника в неописуемый восторг. Ватага шустрых эльфят мчалась следом, еще более пугая зеленого «коня» и заставляя его мчаться из последних сил. Сил этих хватило ненадолго. Гусеница замерла и вытянулась на земле. Один из озорников подскочил к ней и, хохоча, воткнул в зеленую кожу толстый острый шип какого-то кустарника. Из-под шипа брызнула прозрачная жидкость, гусеница вздрогнула всем телом и обмякла, прощаясь с жизнью. В то же мгновение убивший гусеницу мальчишка свалился на землю, крича от боли и корчась в судорогах. Секунда – и жизнь тоже покинула мальца. Взрослые эльфы кинулись к нему, тщетно пытаясь привести в чувство.

- Лярва, лярва! – заголосили вокруг.

- Это она, проклятая лярва снова убила нашего малыша!

Яся крутила головой по сторонам, но никого, кроме снующих вокруг насекомых, да отчаянно вопящих эльфов, не увидела.

- Что же это за лярва такая? Где она?

- Она – везде! Хуже всего, что она и в нашем священном Храме Семи Волосков. Теперь нам не на что надеяться, негде черпать силу. Спаси нас от лярвы!

- Как можно спасти от того, чего не видишь? – удивилась Яся.

- Ты увидишь, обязательно увидишь! Великая пророчица сказала, что Фея Водопада сможет увидеть и победить лярву.

Яся посмотрела на эльфов, взирающих на нее с такой надеждой, с такой верой в ее силы, и не могла возразить им. Как можно было разочаровать этих доверчивых крошек?

- Хорошо, - девушка пожала плечами. – Раз вы говорите, что лярва – в Храме Семи Волосков, ведите меня туда.

Осторожно ступая, чтобы ненароком не раздавить чей-нибудь дом, Яся последовала за стайкой порхающих эльфов к центру цветочной долины. Там, на возвышении, стояла главная святыня летучего народца – Храм Семи Волосков. По преданию, в каждой из семи башен храма был замурован волосок основателя племени эльфов. Золоченые  купола Храма сверкали на солнце и были хорошо видны издалека. Центральное строение по меркам эльфов было просто гигантским и доходило Ясе до пояса. Она без труда заглянула внутрь через стрельчатое окно. Храм был пуст. Теплые солнечные блики лежали на мозаичном полу, пылинки плясали в узких лучах, которые тянулись вниз от окон.

- Здесь никого нет,- Яся обернулась к эльфам, но те были далеко: они боялись приблизиться к храму.

И тут Яся увидела полупрозрачного мальчугана, скачущего по полу на полупрозрачной гусенице. Следом безмолвно бежала ватага полупрозрачных эльфят. Вот гусеница взбрыкнула, вот один из мальчуганов воткнул ей в бок острый шип.

«Сейчас он упадет замертво», - мелькнуло у Яси в голове. Недавно увиденная ею сцена повторялась во всех подробностях.

И точно – эльфенок без единого звука упал рядом с поверженной гусеницей. А дальше…

Яся боялась моргнуть, чтобы ничего не пропустить.

Из призрачного тела мальчика поднялась легкая струйка черного дыма, оформляясь в мерзкое создание. Глядя на него, Яся почувствовала не только отвращение, но и леденящую злобу, исходящую от черной твари.

Должно быть, это и есть лярва – поняла Яся.

Тем временем, тварь нырнула в темный угол, подальше от солнечных лучей. Как паук в свое логово – пронеслось у Яси в голове.

Сходство с пауком на этом не ограничивалось: на полу все еще была различима призрачная фигурка мальчугана, словно  высосанная пауком муха.

«И что же мне теперь делать? Как уничтожить этого черного паука?» - задумалась Яся.

Эльфы все еще нерешительно порхали в отдалении. Помочь они ничем не могли, хорошо хоть не мешали.

«А ведь я и в самом деле увидела лярву, - вдруг осенило девушку. – Так предсказала пророчица. Но ведь она также предсказала, что мне удастся ее победить. Вот если бы она еще предсказала – как! Думай, Яся, думай. Ты должна, ты просто обязана найти способ расправиться с лярвой!»

В задумчивости девушка оперлась на одну из башен Храма, в которых, по преданию, были замурованы священные волоски. Не успела ее рука коснуться остроконечной кровли, как внутри девушки все словно затрепетало, зазвенело, завибрировало. Дивный голос, возникший откуда-то из недр ясиного тела, пропел:

- Узнай, великая Фея Водопада, что лярвы – это злые духи, которые рождаются от низменных страстей. Зло, алчность, страсть – вот их родители. Появившись однажды, они питаются жизненной силой того, кто обуреваем этими страстями, пока, в конце концов, не убьют его.

- Выходит, уничтожив ту лярву, которая спряталась в Храме, я не избавлю народ эльфов от этой напасти? – обратилась Яся к своей внутренней собеседнице.

- Ты должна объяснить им, что они сами порождают этих тварей. Пусть искоренят в своих душах порочные страсти – и народ будет спасен!

- А что же делать с той лярвой, которая уже есть?

- Ты хотела сказать – с лярвами? Взгляни!

Яся вгляделась в темный угол Храма и затрепетала от омерзения: там копошился целый клубок из нескольких дюжин злобных тварей.

- Вот так крошки-эльфы! Сколько лярв они наплодили! А с виду – такие безобидные, - удивилась девушка. – Ладно, попробую им помочь. Итак, что может быть оружием против зла? Добро!

Девушка сосредоточилась, вызывая в памяти все самое доброе, светлое, нежное: улыбку мамы, солнечный луч, взгляд Атея. На секунду сердце ее болезненно сжалось. Атей, любимый! Но Яся взяла себя в руки и, снова сосредоточившись, постаралась представить, что в ладони у нее рукоятка сверкающего меча, клинок которого – сама доброта. Это ей удалось. Тогда девушка взмахнула воображаемым мечом и воткнула его в самый центр копошащегося клубка лярв. Раздался уже не воображаемый треск. Из клубка посыпались искры. Еще мгновение – и от лярв не осталось и следа.

-Смотри, как просто! – удивилась Яся.

А голос Великой пророчицы вновь запел в девушке:

- Не забудь объяснить эльфам происхождение лярв. Да попроси их изготовить для тебя напиток мудрости – он тебе пригодится, когда найдешь отца.

- Я его найду? – обрадовалась Яся.

- Непременно!

Вибрация внутри девушки прекратилась, голос смолк.

- Ну, почему, почему я не спросила у пророчицы, где мой отец, как найти его! И где моя мама?

Эльфы проводили Ясю до самого водопада. Здесь, у границы их мира, им предстояло проститься навсегда. В ладони девушка сжимала крохотный глиняный кувшинчик с напитком мудрости – подарком легкокрылого народца. Его приготовили тут же, у водопада. Сотни эльфов с невесомыми серебряными ведерками в руках порхали у падающей воды, ловя отлетающие от камней водяные брызги. Почему-то именно эти капли воды, упавшие с большой высоты, а затем вновь поднявшиеся в воздух, обладали магической силой. Эльфы по капельке набрали полный кувшинчик, растворили в воде ярко-желтые кристаллы. И вот уже в руках Яси очутился напиток мудрости.

Улыбнувшись на прощание эльфам, девушка ступила под водяные струи. Через мгновение водопад сомкнулся за ее спиной, открывая перед Ясей уже знакомое ей круглое озеро с обступающим его лесом. Солнце щедро разбросало по водной глади золотые блики. Берег казался мирным и безлюдным.

«Где же Атей?» - удивилась Яся.

Она плюхнулась в озеро и поплыла к берегу. Конечно, девушка не была следопытом, но то, что она обнаружила на песке, стало понятно даже ей. Здесь происходила борьба, вот только непонятно было, что за животные напали на Атея. То, что это – не люди, Яся поняла сразу: на песке тут и там отпечатались следы копыт.

Копытные животные никогда не бывают хищниками, рассуждала девушка. Выходит, это не они напали на Атея, а юноша охотился на них. Но где же жаркое? И где Атей?

Ясе даже в голову не приходило, что любимый мог сделаться чьей-то добычей. Она отжала волосы, разбросала их по плечам, чтобы сохли, и стала искать свою одежду. Под кустом девушка нашла не только свое платье, но и рубаху Атея. Сердце сразу захолонуло от предчувствия беды. Она не могла сказать, что случилось с любимым, но и сердце, и разум в один голос кричали: беда!

Яся села на песок и заставила себя собраться с мыслями. Она мгновение за мгновением вспоминала прошедшую ночь. Перед внутренним взором девушки промелькнули и костер, через который они с Атеем прыгали, взявшись за руки, и венок с зажженной лучиной, который она опустила в темные воды озера, и…

Слезы катились по щекам девушки, не высыхая на солнце. Атей, любимый мой, суженый, что случилось с тобой? В воспоминаниях Яся уже добралась до той минуты, когда они вошли в воду озера. Серебряная лунная дорожка так очаровала девушку, что она поплыла по ней прямо к водопаду. Поплыла одна! И под искрящимися струями падающей воды стояла одна. Атей оставался в озере.

«Не может быть, чтобы он утонул – Яся и мысли такой не хотела допустить: она помнила, как хорошо держался Атей на воде во время шторма на море, когда их перевернутую лодку швыряли громады волн. – Но, что же тогда?»

Догадка пронзила девушку ядовитой стрелой: русалки! Это они, только они могли в ночь Купалы утянуть на дно ее Атея. Но тут же девушка постаралась возразить сама себе: а как же быть со следами на берегу?

Яся вскочила на ноги и, наскоро одевшись, бросилась к тому месту, где песок хранил следы борьбы. Теперь девушка очень внимательно оглядела каждую вмятину, пытаясь представить, что же происходило на берегу. Очень скоро она поняла, что отпечатки копыт принадлежат не четвероногим животным. Ходили явно на двух ногах. Что же это за животные такие? Рядом девушка увидела отпечаток в клеточку. Сеть – догадалась она. Следы копыт тянулись к лесу. Некоторые из них были значительно глубже тех, что Яся рассмотрела на берегу.

Козлоногие кого-то изловили сетью и понесли в лес. Это Атей – их пленник! Ноги девушки подкосились от такой мысли. Она вспомнила, что в ночь Купалы нечисть озорует по всей земле. Горе одинокому путнику, оказавшемуся в лесу, да еще у озера без оберега!

«Я непременно должна отыскать любимого!» - решила Яся, подхватила рубашку Атея и поспешила в лес, всматриваясь в отпечатки копыт.

На исходе дня девушка добралась до входа в пещеру. Следы вели прямо туда.

«Чье же это логово?» - мелькнуло в голове Яси, и одновременно последний солнечный луч померк между деревьев. Тревожно зашумел, зашелестел листвой лес. Непонятные пугающие шорохи и крики ночных птиц заставили пугливо затрепетать девичье сердечко. Яся оглядывалась по сторонам, но темень так быстро заполнила поляну перед пещерой, что глаза отказывались хоть что-то различать в этой черноте.

И тут явственно послышался цокот копыт по камням. Яся затаила дыхание, замирая от страха. Красными огоньками мелькнули чьи-то глаза – и окружающее пространство взорвалось хриплыми криками и диким хохотом.

- Ага, голубка, сама к нам пожаловала!

- Вот матушка-то будет довольна!

- А твой красавчик ждет тебя, не дождется, девонька…

- Хватайте ее, ребята!

Мерзкие волосатые руки облапили девушку, подхватили ее, еле живую от страха, и поволокли в пещеру. Поворот, еще поворот и, наконец, - низкий зал со слабо светящимися стенами.

Девушку швырнули на камни перед одетой в лохмотья старухой.

- Матушка, это та самая девчонка!

- Оттащить ее в дальнюю пещеру!

Ясе заломили руки за спину и снова потащили темными переходами в глубь горы. В конце пути козлоногие отодвинули огромный валун и втолкнули девушку в новую пещеру. Здесь, в слабом голубом свете, Яся увидела Атея, который лежал на каменном полу. Он не открыл глаза, не пошевелил ни одной мышцей. Казалось, юноша даже не дышит.

Яся бросилась к любимому и, став перед ним на колени, осторожно подняла его голову.

- Атей, очнись, это я – твоя суженая, - прошептала девушка и погладила рукой шелковистые волосы.

За спиной топтались козлоногие.

- Что это он не встает?

- А вдруг – помер?

- Смотри, еда не тронута!

- Ох, попадет нам от матушки…

- Пошли отсюда скорее, пусть девчонка его в чувство приводит.

- Верно, часа через четыре придем посмотреть.

- А если этот тип и вправду копыта отбросил, то виновата в этом будет девчонка, а не мы.

Козлоногие бросились к выходу, не забыв задвинуть за собой камень.

Яся все гладила волосы Атея, вглядываясь в безжизненные черты его лица, и отчаянье сжимало сердце девушки ледяными пальцами. Вдруг веки юноши дрогнули. Яся смахнула с глаз слезы: не почудилось ли ей? Однако легкий вдох чуть приподнял грудь Атея, слабо запульсировала голубая жилка на шее. Яся замерла, боясь спугнуть это еле заметное проявление жизни, а потом схватила ледяные руки любимого и принялась растирать их, согревать дыханием.

Через минуту Атей уже обнимал суженую.

- Откуда ты взялась здесь, в этой пещере?

Яся, торопясь и сбиваясь, принялась рассказывать юноше о том, что произошло с ней. В ответ Атей поведал, как он очутился в пещере козлоногих.

- Так чего же они хотят от нас? – Яся непонимающе пожала плечами.

- Им нужна наша любовь. Именно ее не хватает старой ведьме, чтобы наплодить еще кучу козлоногих.

- Так вот за что она обещала тебе свободу!

- Свободу? Как бы не так! Это просто приманка – свобода. Получит то, что ей нужно, и убьет нас обоих.

- Что же нам делать? – Яся опустила глаза с отяжелевшими от слез ресницами.

- Искать выход!

- Зачем его искать? Выход – вот он, только камень, что его закрывает, нам ни за что с места не сдвинуть.

- И все же должен быть другой выход! – в голове Атея промелькнул образ светлоликого старца. – Дай мне руку, Яся.

Медленно, очень медленно Атей и Яся стали обходить пещеру. Они ощупывали стену руками, пытаясь найти какую-нибудь щель в скальном монолите. Увы, все усилия были тщетны! Пальцы нащупывали только выдолбленные на камнях древние руны. Молодые люди уже почти обошли всю пещеру. Два шага отделяло их от того места, с которого они начали поиски. И вдруг!...

Атея словно в грудь толкнули. Ладанка, висящая на груди юноши, мягко засветилась. Ответное свечение возникло и на стене пещеры.

- Смотри, Атей, здесь же – отражение твоей ладанки! – Яся потянула за цепочку, чтобы лучше рассмотреть покрытый рунами кусочек металла.

Атей снял с шеи талисман, отдавая его в руки любимой. Не успели пальцы Яси коснуться ладанки, как она прилипла к стене, повернулась, совмещая письмена, и – в скале открылся проход.

- Вот он, выход! – Атей  с трудом верил глазам.

Не мешкая ни секунды, он схватил Ясю за руку и нырнул в тоннель. Девушка потянула за цепочку, отдирая ладанку от стены. И вот уже за спинами молодых людей снова встала монолитная скала. Впереди, в конце тоннеля, чуть брезжил свет.

- Торопись, Яся, - Атей потянул девушку за собой.

Он не знал, куда выведет их тоннель, но то, что они обрели свободу, было ясно.

Ноги бегущих скользили по камням, которые отчего-то были очень гладкими и упругими. Вдруг пол тоннеля содрогнулся и пришел в движение. От неожиданности Атей и Яся упали на четвереньки, однако движение не прекратилось. Стены пещеры, слабо мерцая, уносились назад, а пол стремительно мчался вперед, к свету. Вот, наконец, круглое отверстие в два человеческих роста оказалось рядом, вот за спиной остался и свод пещеры, а пол все скользил вперед.

- Яся, да это же змея! Огромная толстая змея. Мы сидим на змее!

Девушка упала на живот и обхватила стремительно скользящую чешуйчатую тварь руками и ногами, только бы не свалиться. Голова чудовища, огромная и плоская, была совсем близко, поэтому добраться до наездников ей было невозможно. Кто знает, что случилось, если бы они оказались в пределах досягаемости змеиных челюстей! Хотя, похоже, змея их просто не замечала.

Мелькали по сторонам деревья и кусты, врассыпную кидались звери и птицы. Змея, не сбавляя хода, пронеслась по лесу и, выскочив на побережье моря, нырнула в воду.

- Прыгай! – едва успел выкрикнуть Атей, кубарем скатываясь со скользкой чешуи.

Яся плюхнулась в волны прибоя и из последних сил стала выкарабкиваться на берег. Здесь ее подхватили сильные руки Атея.

- Ты цела? – юноша с тревогой оглядел Ясю.

- Кажется, да!

- Слава Богам!

Молодые люди добрели до сухого песка и в изнеможении опустились на него.

- Что теперь? – Яся заглянула любимому в глаза.

- Немного передохнем, а потом решим, как быть дальше.

ГЛАВА 29.

 Лазурное море сверкало солнечными бликами, в воде резвились, ныряя и выпрыгивая из волн, чудные длинноносые рыбины. На высоком обрыве виднелось полуразрушенное строение. Яся различила только колонны с обвалившимися верхушками, да ступени лестницы, сквозь которые пробивалась чахлая трава.

На нижней ступени, в двух шагах от обрыва, стояла женщина. Девушка никак не могла различить ее лица, но осанка, поворот головы, светлые волосы были так знакомы ей!

- Мама! – догадалась Яся, и тут же лицо женщины приблизилось к ней, печальные глаза заглянули в душу дочери.

- Мама, мамочка, ты жива! – обрадовалась Яся, силясь дотянуться до женщины, обнять ее.

Однако женщина повернулась спиной и стала, молча, подниматься по ступеням. Шаг, еще шаг, еще и еще…

Яся побежала следом. Вот она почти уже догнала маму, но та скрылась за колонной и – исчезла. Девушка бегала среди развалин, ища и не находя мать. Она звала, звала ее – никто не откликнулся. И тут Яся увидела белобородого старика. Тот легко поднимался по ступеням древней лестницы и улыбался ей.

- Что же ты, девонька, забыла о своей матушке? – укоризненно спросил старец. – Она так ждала тебя!

- Нет-нет, я не забыла, дедушка! – Ясе стало ужасно стыдно. – Почему она ушла от меня?

- Потому, что это ты должна ее найти.

- Но где мне найти ее?

- Дельфины укажут тебе дорогу! – старец махнул рукой в сторону длинноносых рыб.

И тут Яся проснулась.

Атей сидел рядом и задумчиво смотрел на море.

- Знаешь, Яся, интересный сон мне сейчас приснился. Будто дельфины плывут впереди корабля Рэя, словно ведут его к скалам, а там на ступенях древнего храма стоит твоя мама.

- Дельфины – это рыбы?

- Вроде того. Большие такие, длинноносые.

- Атей, нам нужно срочно отыскать Рэя и попросить его отвезти нас к маме!

- Но ведь это только сон…

- Нет, не только. Слушай, что приснилось мне. Разве бывают такие совпадения? Это Боги ведут нас, - и Яся принялась рассказывать свой сон.

Отыскать корабль Рэя оказалось нетрудно. Он все еще стоял в той же бухте, где молодые люди оставили его, уходя к горам. Команда только что закончила починку судна и заготовку провианта.

На рассвете следующего дна корабль вышел в море, где вскоре наткнулся на стайку дельфинов. Животные словно поджидали корабль: они тут же стали прыгать у его носа и явно обрадовались, когда капитан отдал приказ следовать за ними.

На корме, взявшись за руки, стояли Яся и Персила. Они не говорили ни слова: все приключения уже были описаны накануне. Солнце поднималось над морем, легкий ветерок играл девичьими локонами, чайки истошно кричали у берега, который становился все дальше и дальше.

- Если дельфины не повернут в другую сторону, то через пару дней мы будем на острове Крит, - послышался позади девушек голос Рэя.

Опытный капитан, избороздивший вдоль и поперек не одно море, сразу понял направление маршрута.

- Крит? – удивилась Яся. – Мы же совсем недавно его покинули в поисках Каменной Книги.

- Тогда нечему удивляться. Ели твоя мать осталась жива после того, как перевернулась лодка, то вероятнее всего найти ее именно на берегу этого острова. Вы ведь не могли уплыть от него далеко.

- Как же я раньше не догадалась! – Яся в досаде пожала плечами. – Сами-то мы держались за лодку, поэтому и уплыли далеко от острова. А маме не за что было держаться, поэтому, если она жива, то может быть только там, на Крите.

- Будем надеяться! Только бы ветер не сменился.

Однако к вечеру погода испортилась. Вновь косматые тучи стелились над волнами, ветер выл и рвал снасти. Хуже всего было то, что стайка сопровождавших корабль дельфинов куда-то исчезла.

- Придется переждать непогоду здесь, - Рэй показывал рукой на небольшую бухту у берега скалистого островка.

- Смотри, Персила, там на берегу какой-то дом. Может, доберемся до него на шлюпке? – Яся от души порадовалась, что за время их отсутствия пираты соорудили новую шлюпку взамен той, которую украли беглецы.

Девушка уже предвкушала тепло горячего очага и неспешную беседу в компании радушных хозяев.

- Не вздумайте высаживаться на проклятый остров! – капитан стоял за спиной девушек, мрачно взирая на берег.

- Проклятый? – удивилась Персила. – И кто же его проклял?

- Так все его называют. Ни один моряк не ступит на эту поганую землю.

- Но почему? – в один голос спросили девушки.

- Вот войдем в бухту, бросим якорь, и я расскажу вам историю этого острова, - пообещал Рэй.

В бухте море было спокойнее. Пираты бросили якорь довольно далеко от берега. При этом они все время косились на неприветливый дом, что стоял на вершине утеса, ругались и сплевывали через плечо. Наконец капитан убедился в том, что на судне все в порядке, и присоединился к ожидающим его в каюте девушкам и Атею.

Мужчины устроились за столом с кружками вина, девушки забрались на лежанку.

- Рэй, ты обещал нам рассказать историю проклятого острова, - напомнила Персила.

- Ну что же, расскажу, если хотите. Лет тридцать тому назад в здешних местах объявился пират. Прозвище у него было – Кровавый Дьявол. В молодости немало он покуролесил, бороздя моря со своими единомышленниками, золота и другого добра скопил немеряно. Женился на красавице, а потом построил вот этот самый дом на утесе и привез в него жену и двух дочерей.

Как они жили – не знал никто, но пираты поговаривали, что Кровавый Дьявол водил дружбу с колдунами и всякой нечистью. Поэтому, видно, Боги не давали ему сына. Жена пирата снова ждала ребенка, но опять родилась девочка!

- Мне нужен наследник! – ревел взбешенный Дьявол. – Как посмела ты, женщина, родить девчонку? Разве мой род проклят?

В ярости папаша схватил новорожденную дочь за ноги и швырнул ее в окно, в ревущие подле утеса волны.

- Пора покончить с бабским проклятием! – решил пират.

 На следующее утро он вышел на своем корабле в открытое море, оставив жену и двух старших дочерей одних в доме на скале.

Спустя полгода к острову причалила лодка. Это Кровавый Дьявол прислал своего боцмана посмотреть, живы ли еще его близкие? К этому времени вся провизия уже была ими съедена. Голодные дочери и жена пирата бродили по острову в поисках кореньев.

Заметив причалившую к берегу лодку, Мэг, жена пирата, дождалась, когда боцман войдет в дом, и перерезала ножом веревку, которой была привязана лодка. Волны подхватили суденышко и унесли в море.

- Зачем она сделала это? – не удержалась Персила.

- Все очень просто: боцман – мужчина, охотник – должен был помочь семье пирата не умереть с голоду. Но, чтобы заставить его ловить рыбу, птиц и диких кроликов, женщине пришлось расплачиваться собственным телом. А потом пришла и очередь девушек, старшей из которых было семнадцать, а младшей – пятнадцать лет. Ведь самой Мэг, женщине уже преклонного возраста, вряд ли удалось бы долго удерживать возле себя молодого мужчину.

Дичи становилось все меньше и меньше, птицы стали пугливыми и не попадались больше в силки, непогода угнала рыбу от берега. Голодная смерть снова стояла на пороге, делая напрасными все унижения женщин. Тогда старшая из дочерей решила, что нужно избавиться от лишних ртов.

На острове есть два особо опасных места. Одно - скалистая бухточка, не эта, другая, с противоположной стороны острова. В ней вода всегда неспокойна, волны бьются о камни и водоворотом затягивают на дно. Другое – болото. Стоит оступиться – и неосторожный путник оказывается в трясине, из которой нет возврата. Вот девушка и решила завлечь сестру и мать в одну из этих ловушек. Боцмана убивать она не хотела. Он нужен был ей и как охотник, и как мужчина.

Первой жертвой девицы стала младшая сестра. Ей удалось заманить девушку на болото и толкнуть в черную топь. Осталась мать. Но тут злодейка-дочь передумала. Нет, она не хотела оставлять Мэг в живых! Все чаще боцман приходил домой без добычи, все чаще голод мучил несчастных. Девчонка решила, что они съедят Мэг! Боцман согласился, и однажды вечером, оглушив задремавшую женщину, они сунули ее в пылающий очаг.

- Ах! – дружно выдохнули Персила и Яся, сжимаясь от страха в комочек.

- Что же было дальше? – спросил Атей.

- Спустя месяц Кровавый Дьявол вновь бросил якорь вблизи дома на скале. Пираты нашли на острове полубезумного одичавшего боцмана, который и рассказал все, что произошло.

- А старшая дочка?

- Она умерла в страшных мучениях за две недели до этого.

- Вот так история! – Яся поежилась.

- Прямо мурашки по коже! – вторила ей Персила.

- Но это еще не все, - Рэй глотнул вина и отодвинул кружку. – Лет десять спустя одного из пиратов товарищи высадили на этот безлюдный остров в наказание за какую-то провинность. Нет, они не хотели обрекать его на смерть, и пообещали забрать с острова через три месяца.

Не прошло и трех месяцев, как пираты вновь подошли к острову. Они нашли своего товарища в жалком виде: трясущимся полоумным стариком. Заплетающимся языком он рассказал, что, не успел он освоиться в пустом доме, как в дверь постучали. Перед собой он увидел промокших до нитки женщину и двух девочек. Они сказали, что их лодка разбилась неподалеку от берега, и попросились переночевать. Затем к пирату в постель забралась женщина, потом по очереди – две девчонки.

Через некоторое время старшая из них примчалась с криком, что младшая тонет в болоте. Пират побежал на помощь, но никого не нашел. Еще через некоторое время мать и дочь начали разжигать огонь в очаге. В голове пирата, смотрящего на них, вдруг выстроились все события последнего времени. Не заметить сходства с историей Мэг и ее дочерей было трудно.

Пират с ужасом подумал, что сейчас девчонка предложит ему оглушить мать и сунуть ее в очаг. Так и случилось. Пират отказался. Тогда женщина подошла к нему и жутким голосом сказала:

- Ты должен сделать это, иначе мы испечем тебя самого!

Последнее, что запомнил несчастный, это – как его схватили за руки и потащили к очагу.

- А что же стало с матерью и дочкой? Их пираты тоже нашли на острове?

- Нет, их и след простыл. Вот с тех пор и прозвали остров проклятым. Пираты – народ суеверный, так что их на остров и калачом не заманишь. Надеюсь, у вас тоже прошла охота посетить дом на утесе?

- Да, нужно поскорее убираться подальше от этого острова! – девушки теснее прижались друг к другу.

Им явно было не по себе от рассказа Рэя.

- Как только море немного успокоится, мы продолжим путь,- заверил их капитан. – Главное, чтобы дельфины вернулись.

Однако ночью буря разбушевалась вовсю. Рэя разбудил крик вахтенного:

- Капитан! Якорь сорвало. Корабль несет на скалы!

Рэй выскочил на палубу, соображая спросонок, что предпринять? Но было уже поздно: корабль швырнуло на скалу, раздался треск ломаемого борта, в пробоину хлынула вода…

Видимо, Боги все же сжалились над морскими скитальцами. Следующей волной корабль развернуло и выволокло на отмель, да так удачно, что пробоина оказалась выше уровня воды. Пираты быстро вычерпали воду и собирались заделать брешь. Однако выяснилось, что после недавнего ремонта на корабле нет ни одной подходящей доски.

Рэй мрачно вышагивал по палубе и хмурил брови. До прилива оставалось несколько часов, времени на починку корабля было достаточно. Вот только чем чинить? Прилив, несомненно, снимет судно с отмели и потащит его в море, вода снова польется в пробоину…

- Придется высаживаться на берег! – капитан строго взглянул на боцмана. – Там, в доме на утесе наверняка удастся добыть несколько досок для починки корабля.

Боцман испуганно заморгал и попятился от Рэя.

- Можешь убить меня на месте, капитан, но на остров я не пойду. Разве ты не знаешь, что там случилось с боцманом Кровавого Дьявола?

- Трус! – Рэй сплюнул пирату под ноги. – Вы что, тоже боитесь?

Он оглядел притихших матросов.

Те, молча, положили к своим ногам оружие.

- Не думал, что у меня на корабле не мужчины, а трусливые бабы! Готовьте шлюпку, я сам поплыву на остров!

К Рэю подошел Атей и тронул его за плечо.

- Не делай этого, брат! Команде нужен капитан, особенно, когда она потеряла голову от страха. Не забывай о Персиле и Ясе: что будет с ними, если пираты взбунтуются? На остров отправлюсь я. Думаю, чтобы достать несколько досок, много времени не потребуется

Рэй без слов обнял Атея и в знак благодарности похлопал его по плечу.

Вооружившись топором, Атей спустился в шлюпку и поплыл к берегу. После всего, что ему довелось повидать и пережить, мрачный дом на утесе не страшил юношу. Он научился не бояться того, что выходило за рамки обыденной жизни. Воспоминание о пережитой в пещере кратковременной смерти и последующем воскрешении давало ему мужество воспринимать все опасности просто как эпизоды жизни бесконечной.

Утес приближался. Вот он уже навис над лодкой черной влажной громадой. У подножия скалы тянулась узкая полоска галечного берега. Атей выскочил из лодки и наполовину вытащил ее на гальку. Веревкой юноша привязал шлюпку к огромному валуну в двух шагах от воды. Затем он осмотрелся в поисках тропинки, по которой можно было бы взобраться на утес.

- Ага, вот по этим ступеням я легко доберусь до дома, - решил Атей и начал подниматься вверх.

Из-за скалы бесшумно скользнула женская фигурка. Узкая рука потянула за конец веревки, распуская узел. Волны подхватили шлюпку и понесли ее в море.

Атей тем временем поднялся на утес. Неподалеку, хмурый и неприветливый, скрипел и хлопал полуоторванными ставнями старый дом. Стены его покосились, крыльцо провалилось, золотистые розетки лишайников испятнали крышу.

- Ну что же, несколько досок я здесь легко найду, - решил юноша. – Вот хотя бы эта дверь подойдет, нужно только оторвать ее от косяка.

Юноша поддел топором тяжелую дубовую дверь, доски которой не были тронуты тленом. Через мгновение дверь с грохотом упала на крыльцо, круша пробившиеся сквозь него прутики кустарника.

- Зачем ты ломаешь наш дом? – послышался изнутри девичий голос.

- Мама, мама, - позвал другой голос. – К нам опять гость пожаловал!

Как ни был готов Атей к разным неожиданностям, все же противные мурашки побежали по его спине.

На пороге дома появилась пожилая женщина. Лицо ее носило следы былой красоты, губы изогнулись в приветливой улыбке, однако глаза смотрели пронзительно и холодно.

- Давненько никто не навещал наш остров.

Женщина взяла Атея за руку и потянула внутрь жилища.

– Посмотрите, дочки, какой симпатичный юноша! – обратилась она к двум девушкам, сидящим около холодного очага.

- Мама, нам нечем угостить его,- смущенно проговорила старшая из девушек. – Все припасы кончились.

- Разве такой молодец не поможет нам поймать дикого кролика на обед? – женщина обернулась к Атею.

- У меня мало времени: нужно вернуться на корабль до прилива, - юноша отвязал от пояса сумку и достал из нее хлеб и кусок солонины. – Вот, держите. Это все, что у меня есть.

Мать переглянулась с дочерьми, и те вышли из комнаты. Женщина приблизилась к Атею и прижалась к нему пышной грудью.

- У нас нечем расплатиться с тобой за твои подарки, только этим, - она обняла Атея, качнула бедрами, и юбка послушно упала к ее ногам.

Юноша рванулся из объятий Мэг – он мгновенно вспомнил, как звали жену Кровавого Дьявола в той легенде, что давеча рассказал ему Рэй.

- Ты находишь меня слишком старой? – женщина, похоже, ничуть не обиделась. – Мои дочери молоды и красивы, они смогут достойно отблагодарить тебя.

В комнату вернулись девушки. Обе были совершенно голыми. Похоже, им было холодно, так как кожа на девичьих телах покрылась пупырышками. Изгибаясь, вертя бедрами и оглаживая себя руками, девушки начали медленно подходить к Атею. То ли они напевали тихонько, то ли в свисте ветра юноше чудилась дьявольская мелодия.

Мамаша тем временем развела в очаге огонь и присоединилась к дочерям.

- Славный денек нам выпал, - хихикала она, стараясь сорвать с Атея одежду. – Мужчина в постели и обед в очаге – что может быть лучше?

- Сегодня я хочу быть первой! - заявила младшая из девчонок.

- А в болото не хочешь? – оттолкнула ее старшая.

- Тише, дочки! Сегодня все будет, как всегда: я – первая, потом – вы.

- Надоело! – старшая дочка схватила мать за волосы и потянула к очагу. – Сегодня сначала будет ужин, а постель – потом. После болота, - добавила она чуть слышно и облизнула губы, алчно поглядывая на Атея.

Юноша все это время пребывал в каком-то полуобморочном состоянии. Он все видел и слышал, но воля его была парализована, руки-ноги не слушались. Атей понимал, что его должна была постичь участь тех мужчин, о которых рассказывал вчера Рэй. Не зря пираты наотрез отказались высаживаться на остров.

«Нужно изменить ход событий», - подумал Атей и, собравшись с силами, стряхнул с себя оторопь.

Тем временем мамаша уже горела в очаге, а дочки глотали слюни, вожделенно взирая на  тело Мэг.

- А не развлечься ли нам втроем? – Атей приобнял девушек за талии, заставив их задрожать от нетерпения. – Хотя нет, я передумал, развлекайтесь без меня!

И юноша толкнул девчонок в очаг.

Они вспыхнули странно – бесплотно, вытягиваясь струйками дыма. Тут же вспыхнуло и тело Мэг, в одну секунду превращаясь в такой же дым. Атей выхватил из очага пылающую головню и поднес к ветхой стене дома. Дерево быстро загорелось. Огонь, раздуваемый ветром с моря, охватил дом. Атей еле успел выскочить из пылающего строения. Подхватив дверь и топор, он побежал к обрыву, кубарем скатился к воде.

- Проклятье, лодка пропала! Хотя, так все и должно быть.

Пиратский корабль по-прежнему торчал на отмели, но посуху до него было не добраться.

- О чем я думаю? – Атей хлопнул себя по лбу. – Разве у меня нет двери? Это же готовый плот!

Юноша столкнул дверь на воду, забрался на нее, лег животом на доски и принялся грести руками. До корабля он добрался за час. Вода уже начала подниматься, но пираты споро разобрали дверь на доски и заделали пробоину. Все так торопились, что никто не спросил Атея, отчего загорелся дом на проклятом острове. Только спустя несколько часов, когда корабль вышел в открытое море, юноша рассказал Рэю о своих приключениях. Девушкам решено было ничего не говорить: зачем волновать их понапрасну?

Вскоре у носа корабля показалась стайка дельфинов.

- Смотрите, вот и наши проводники! – обрадовалась Яся.

Путешествие продолжалось.

Два дня спустя корабль пиратов уже качался на волнах прямо у входа в небольшую уютную бухточку. Волны кипели у черных скал, закрывавших доступ в это благословенное тихое местечко. Конечно, и речи быть не могло, чтобы корабль Рэя протиснулся в узкий проход между камнями. Даже лодка не смогла бы попасть в бухту, так узок был проход.

- Как же нам попасть на берег? – Яся растерянно вглядывалась вдаль.

- Может быть, мы не туда приплыли?

- Да нет же, Персила,  - туда! Видишь, как прыгают и свистят дельфины? Они больше не уплывают. Они зовут нас с собой.

Словно поняв слова девушки, дельфины один за другим направились к узкому проходу в скалах и через минуту уже прыгали в спокойной воде бухты.

- Похоже, наш путь завершен, - сказал подошедший к девушкам Атей. – Нужно добираться до берега.

- Интересно, как можно туда добраться? – не поняла Персила.

- Очень просто – вплавь. Там, где проплыли дельфины, человек тоже проплывет.

Атей начал раздеваться.

- Я тоже поплыву с тобой, - решительно заявила Яся.

- Вот это как раз ни к чему. Кто знает, какие опасности ждут нас на берегу?

- Никаких опасностей! Посмотри-ка туда!

На берегу бухты показалась белая коза. Она мирно пощипывала скудную травку, почти волоча по земле увесистое вымя с двумя торчащими в разные стороны сосками.

- Там, где спокойно пасется коза, не может быть никакой опасности, - уверенно заявила Яся. – Так что нам ничего не угрожает.

- На всякий случай я пошлю с вами полдюжины своих людей, - включился в разговор Рэй.

- Нет уж, не надо, - засмеялась Яся. – Коза их испугается, молоко прокиснет. А я так соскучилась по молочку!

Решено было, что на берег отправятся Атей и Яся, а пираты станут наблюдать за берегом издалека, чтобы в случае нужды сразу же прийти на помощь.

Морская вода была довольно прохладной, поэтому Яся, очутившись в теплой колыбели бухточки, просто завизжала от восторга. Чистая спокойная вода позволяла видеть чуть ли не каждую песчинку на дне. Мелкие рыбешки без страха сновали туда – сюда. Студнеобразные купола медуз лениво сокращались, медленно продвигаясь толще воды.

- Атей, смотри, красота какая! А рыбки, рыбки-то какие пестрые! – казалось, Яся забыла, зачем они здесь.

- Плыви скорее к берегу, - засмеялся Атей. – А то коза унесет твое молоко.

Девушка с сожалением оторвалась от созерцания подводного мира и поплыла к берегу.

Тем временем, коза и в самом деле скрылась за скалой. Молодые люди, выбравшись на песок, наскоро отжали одежду и волосы и побежали вслед за козой.

Животное, не спеша, поднималось по тропинке к маленькой хижине, вплотную примыкавшей к скале. Должно быть, подошло время дойки, вот она и возвращалась домой.

Из хижины вышла женщина с глиняной миской в руках. Она погладила козу и присела рядом доить ее.

- Мама! – у Яси ноги подкосились. – Атей, это же мама!

Женщина подняла голову и посмотрела туда, откуда только что пришла коза. В следующее мгновение она вскочила на ноги, опрокинув миску с молоком, и побежала вниз по тропинке.

- Яся, доченька! – кричала Поляна, а ноги сами несли ее вперед.

- Мамочка! – девушка рванулась навстречу женщине и упала в ее объятия.

Смех, слезы, поцелуи…

Атей незамеченным стоял в сторонке, боясь помешать. Наконец мать и дочь успокоились. Яся подвела Поляну к Атею.

- Атей, сынок! – Поляна обняла юношу с искренней радостью.

- Это мой суженый, мама!

- Суженый?

- Да, в ночь Купалы я выбрала его.

Глаза Поляны стали влажными.

- Когда же ты успела вырасти, доченька моя?

В очаге потрескивали дрова, в котелке аппетитно булькала похлебка. Яся и Атей сидели на овчине и с наслаждением пили парное молоко. Пока сохла их одежда, молодые люди успели рассказать Поляне о своих приключениях, а Поляна – о своих.

- Мама, а где же Учитель?

- Он придет к вечеру. Раз в седмицу Учитель ходит в деревню за хлебом. Путь неблизкий.

- А когда мы увидим Каменную Книгу?

- Это решит Учитель.

- Тебе так и не удалось ее прочесть?

- Нет, милая, не удалось. Учитель говорит, что этому нужно долго учиться. Мало кто сохранил способность древних читать в сердце камней.

До вечера было еще далеко, поэтому Атей успел сбегать на берег моря и посигналить дозорному на корабле: все хорошо. Яся ни на минуту не покидала мать, она словно боялась, что их снова кто-нибудь разлучит.

Вернувшись в хижину, Атей увидел, что Яся лежит на овечьей шкуре. Голова девушки покоилась на коленях сидящей рядом Поляны. Мать молча перебирала волосы дочери, любуясь их блеском в свете очага. Атей пристроился тут же на полу и задремал.

Проснулся юноша от звука шагов и старческого кашля. Дверь хижины отворилась, и на пороге возник белобородый старец.

- Ага, я вижу, у нас гости! – голос старика был на редкость приятный. – Надо понимать, ты – Яся, а ты – Атей?

- Мама рассказывала о нас?

- Конечно, она только о вас и говорила.

- А вы – Учитель?

Старец кивнул и усмехнулся в усы. Он подошел к столу и выложил из торбы хлеб.

- Вы еще не ужинали?

- Нет, Учитель, ждали тебя.

- Ну что же, выходит, не я один голоден.

Ели молча. Яся и Атей скромно опускали глаза, старец же откровенно их рассматривал. Ясе нестерпимо хотелось расспросить Учителя о Каменной Книге, узнать, когда им дозволено будет увидеть ее. Однако она стеснялась заговорить об этом. Казалось, старец прочитал ее мысли.

- Ну, что, девонька, не терпится увидеть Книгу-то?

- А можно, Учитель?

- Вам – можно. Завтра и пойдем. Поляна, поди, рассказала вам о Книге?

- А мы сможем узнать о папе?

Старец неопределенно пожал плечами и ничего не ответил.

Утром, выпив парного молока, все четверо двинулись в путь. Старец довел их до поворота, откуда взору открывались развалины Храма.

- Дальше мы не пойдем. Путь к Книге каждый должен проделать в одиночку.

- Я пойду сейчас! – Атей шагнул вперед.

- Не сегодня, дружок, не сегодня. Чтобы прочесть Каменную Книгу, нужно настроиться, очистить свои мысли от суеты земной. Ты сам поймешь, когда будешь готов.

Возвращались молча. Яся и Атей внимательно смотрели под ноги и по сторонам, запоминая дорогу. Поляне дорога была известна, слишком хорошо известна! Много раз она ходила к Каменной Книге, бродила среди колонн, вслушиваясь в посвист ветра среди развалин Храма. Все напрасно: Книга не открывалась ей.

Ночью Атея словно толкнуло что-то в грудь. Он открыл глаза: в оконце на него смотрела ущербная луна. Редкие облака то занавешивали ее кисеей, то открывали взору, отчего Атею казалось, что луна то улыбается ему, то хмурится.

Юноше не спалось. Необычная тревога угнездилась в сердце. Ему хотелось движения, порывов ветра в волосах, соленых морских брызг на губах. Что-то властно тянуло его из хижины.

Не в силах сопротивляться, юноша вышел за порог. Черные скалы, сверкающие в лунном свете гребни волн, шум ветра – все казалось необычным. Заветная тропинка к Каменной Книге начиналась у самых ног Атея. Он сделал шаг, другой и только тут понял: пора, я готов!

Ночью дорога выглядела по-иному, но юноша ни разу не оступился. Вот и подножие лестницы Храма. Атей невольно замедлил шаги. Сердце колотилось где-то в горле. На ватных ногах преодолев подъем, юноша оказался среди колонн Храма. Невнятный шепот послышался ему, обрывки мелодий, отдельные слова. Юноша непроизвольно прижал руки к груди и вдруг ощутил, что ладанка жжет ему пальцы, словно раскаленный уголь. Атей поднес к глазам кусочек металла – он и впрямь горел и переливался разными цветами. Блеск был настолько нестерпим, что юноша зажмурился – и растворился в мире звуков. Тысячи голосов - то тихих, то громких – ворвались в его сознание, но Атей никак не мог разобрать, о чем они говорят.

Юноша медленно пошел среди колонн, касаясь их рукой и вслушиваясь в голоса. Постепенно до него стал доходить смысл сказанного. Атей ощущал себя так, словно находился в огромной толпе людей, которые говорили каждый о своем.

«Если бы я мог запомнить все, о чем здесь говорят, я стал бы самым мудрым человеком в мире! – подумал юноша. – Но ведь я пришел сюда не за этим. Кто же скажет мне, как найти горы, в которых живет отец Яси?»

Ладанка на груди Атея вдруг стала чуть теплой. Он сделал несколько шагов вперед – ладанка совсем остыла. Юноша повернулся в другую сторону – ладанка потеплела. Еще поворот – металл стал горячим.

Кажется, ладанка указывает мне нужное направление, - догадался Атей и стал передвигаться, согласуя свои движения с температурой металлического овала. Не прошло и минуты, как он уперся в сравнительно толстую колонну.

- Как нам найти отца Яси? – повторил свой вопрос Атей.

Колонна зазвучала. Она пела низким мужским голосом, давая ответ на вопрос юноши. Минута – и голос смолк.

Атей открыл глаза. Рядом с ним стоял Учитель.

- Я знал, что Книга откроется тебе, сынок! - старец по-доброму всматривался в лицо Атея. – Ты бы смог и Врата Времени открыть, ведь ты – потомок древнего народа, - и он указал на ладанку.

- Может быть, когда-нибудь я сделаю это, Учитель, - улыбнулся юноша в ответ. – Но сейчас мой долг – помочь той, кого я люблю. Идем!

Луна все еще сияла на небе, когда они возвратились в хижину. Атей не стал будить Поляну и Ясю.

- Пусть наберутся сил перед дальней дорогой!

Сам же он не сомкнул глаз. До рассвета сидели Атей и Учитель у холодного очага и беседовали о тайнах мироздания, о том, какая миссия выпала на долю каждого из них, да мало ли еще о чем!

- Смотри, смотри, Рэй! – Персила дернула мужа за рукав. – Видишь, на берегу показались четыре фигурки?

- Вижу, конечно. Это Атей и Яся. Остальных я ни разу не встречал.

- Женщина, должно быть, Поляна. Отсюда не разобрать, но очень похожа. А кто же этот мужчина? Неужели они нашли и отца Яси?

- Разве он так стар? Даже отсюда видна его белая борода.

- Горе может рано состарить человека. Мы же не знаем, что выпало на его долю.

- Капитан, похоже, они хотят попасть на корабль, - включился в разговор боцман. – Придется им снова плыть.

- Но Поляна не умеет плавать! – Персила посмотрела на берег. – Ой, она входит в воду, и Яся с Атеем – тоже. Неужели научилась?

- А старик остался на берегу. Слышишь, он зовет кого-то?

- Может, нас? Но чем мы можем помочь: проход в бухту так узок!

- Смотри – наши знакомые дельфины! Похоже, старик звал их, а не нас.

- Они несутся, словно ветер.

- Что это Поляна делает?

- Ухватилась за плавник дельфина. И Яся с Атеем – тоже.

- Ах, дельфины несут их на себе сюда, к кораблю!

В самом деле, прошло всего несколько минут, и дельфины доставили своих пассажиров прямо к борту.

- Не будем терять времени, - мокрый Атей улыбнулся капитану. – Поднимай якорь, Рэй.

Юноша повернулся к берегу и помахал рукой старцу.

- До свидания, Учитель!

Персила, обнимавшая Поляну и Ясю, сделала удивленные глаза:

- Учитель? Вы что, и Каменную Книгу нашли?

- Представь себе, нашли.

- Атею даже удалось прочитать ее, - с гордостью заявила Яся.

- И теперь вы знаете, где искать твоего отца?

- Ну, да!

- Он живет в горах.

- Но это вы и раньше знали.

- Теперь мы точно знаем, что попадем к этим горам по третьему временному коридору из Самозвонной рощи.

- Ух, ты! Так значит, теперь нам нужно возвратиться в тот город, где погиб наш дедушка Арсай? Ведь именно оттуда, из подвала, вы попадете в рощу?

- Конечно.

Корабль уже вышел в открытое море и взял нужное направление. Дельфины весело прыгали у самого его носа, провожая друзей и прощаясь с ними.

ГЛАВА 30.

- Куда это нас занесло? – Шустрик вертел по сторонам головой, оглядывая торчащие вокруг скалы. – И это называется – наш мир! Где моя избушка, где мой лес?

- Избушка твоя сгорела, приятель. Ты забыл, что ли? А ведь место и впрямь незнакомое. Мрачное какое-то.

Ворон взирал на черные скалы, скудно покрытые кое-где лишайником.

- И что мы будем тут делать? Чтобы быть домовым, нужен дом.

- Эко тебе невмоготу.

- А тебе – нет? Видать, тебе и голому под дождем да снегом уютно?

Ворон тут только вспомнил, что одежду его теперь носит вила. Колдуна пробрал озноб.

- Вот паршивец, - повернулся он к Шустрику. – И надо же было тебе про одежду вспомнить! Сам-то, вон какой мохнатый, тебе и мороз нипочем.

- А я что говорю? – домовой шмыгнул носишком. – Нужен дом, очаг, одежда, пища, наконец.

В подтверждение его слов в животах приятелей дружно заурчало.

- Ладно, уговорил, - согласился Ворон. – Нужен нам дом. Только где я возьму его тебе среди скал? Тут, похоже, ни одной живой души вокруг.

- У тебя, должно быть, от холода глаза плохо видят, - ворчал Шустрик. – Так хоть нос поверни против ветра. Чуешь, дымом пахнет? Скажи, многие ли звери костер разводить умеют?

Ворон принюхался. В самом деле, ветерок донес до него запах дыма.

- Эге, ты прав, дружище! Пойдем на запах.

- Зачем идти на запах, когда дым и так видно? Протри глаза!

Теперь колдун и впрямь увидел дымок, поднимающийся из-за елей, что росли ниже по склону горы.

- Вперед! – Ворон помчался по снегу, пытаясь согреться.

За ним, делая невероятные прыжки, чтобы попасть в следы босых ног друга, бежал домовой.

За елями, в самой середине небольшой полянки, заваленная снегом по самую крышу, стояла крохотная рубленая избушка. Топилась она по-черному, поэтому дым поднимался из подслеповатого окошка, да из щелей двери, к которой вели три ступеньки ветхого крыльца.

Ворон стукнул в дверь кулаком.

- Хозяева, пустите погреться!

Дверь отворилась, в ней мелькнула рыжеволосая  голова девчонки.

- Ой, бабушка, там – голый мужик!

И дверь снова захлопнулась.

- Тьфу на вас, свиристелки! – прокудахтал старушечий голос. – Нешто можно человека на морозе оставлять, особливо, когда он без штанов? Ну-ка, прикройте глаза руками, малы еще на голых мужиков глядеть!

Послышалось шарканье ног – и дверь распахнулась. Невысокая опрятная старушка возникла на пороге, придирчиво оглядывая дрожащего Ворона с ног до головы. Шустрика она явно не замечала.

- Эко, милок, тебя припекло: посинел аж от холода. Ну, заходи, заходи, да срамное место рукой-то прикрой: девчонки у меня глазастые больно.

Ворон шагнул в избу, наполненную теплым дымом от горячего очага. Следом прошмыгнул домовой. Старуха, покопавшись в тряпье на лавке, кинула колдуну длинную холщовую рубаху.

- Прикрой срам-то, милок. И как это тебя угораздило ранней весной в лесу оказаться, в чем мать родила?

Ворон с благодарностью принял одежду, накинул ее на озябшее тело и присел у огня, грея руки.

- Долго рассказывать, бабушка. Спасибо, что не дала помереть от холода.

- Зато от голода помрем, - прошипел рядом невидимый для старушки Шустрик.

Ворон тайком ткнул его в бок, мол, не будь неблагодарным. Между тем, старушка повернулась к другой лавке:

- Лиз, Элиз, покормите-ка гостя горячей кашей!

Только тут Ворон обратил внимание на двух абсолютно одинаковых девчонок с огненно-рыжими волосам и забавными веснушчатыми мордашками. Было им лет по семь-восемь. Они во все глаза глядели на гостя, успевая при этом достать из-под одеяла горшок с кашей, миску с полки, деревянную ложку. Каждое движение одной повторяла другая, словно в зеркале отраженная, девчонка. Лиз держала горшок левой рукой, Элиз – правой. Миску тоже доставали вдвоем, даже ложку – и ту несли двое.

- Чего дивишься, милок, на моих девчушек? – ласково улыбнулась старушка. – Их хоть и двое, а словно один человек. Лиз и Элиз – я их сама не различаю. Да и зачем различать, когда они всегда вместе.

Девчонки хором хихикнули и, держась за руки, снова умчались на лавку.

- Ты смотри, не обидь ненароком двойняшек-то, - старушка бросила на девочек ласковый взгляд – Им и так в жизни несладко пришлось.

- Это твои внучки, бабушка?

- Теперь – да. Но по крови они мне не родные.

- Как же так?

- А вот так. Мать и отец девочек жили в деревне, что у подножья горы. Когда родились двойняшки – а это считается величайшим грехом – старейшины решили, что один ребенок – лишний. Вот и стали они выяснять, какой же именно. Сначала подвесили новорожденных вниз головой за ноги. Целые сутки висели – живы остались. Потом стали  их в проруби купать – пусть лишний утонет. Но девчонки и тут обе выжили. Тогда их положили в корзинку и отнесли в лес, к черным скалам: пусть обеих звери порвут. Тут-то я их и нашла, рыжиков моих. Теперь они – мои внучки, и в обиду я их не дам.

- А родители?

- От людей девчонок берегу, не то увидят – быть беде. Смотри, и ты не проговорись. Не удержишь язык за зубами, останешься и вовсе без языка!

…Ворон встряхнул головой: в какую даль унесли его воспоминания! С того времени минуло без малого десять лет. Давным-давно снесли на погост старушку. Рыжие девчонки выросли красавицами. Вместо ветхой избушки все вместе они живут в замке, в котором с важным видом хозяйничает домовой Шустрик.

- Мой замок, в моем замке, - так и сыплется у него с языка.

А строил-то замок один Ворон, сам, без чьей-либо помощи. Хотя нет, без знаний, полученных от Гора, ему ни за что не удалось бы выстроить себе жилище на вершине скалы! Жаль только, что не все заклинания, которым обучил его Гор, работали и в этом мире.

В зал впорхнули две огненноволосые девушки. Стройные фигуры, точеные черты лица, яркие зеленые глаза – залюбуешься! Лиз и Элиз подбежали к Ворону и уселись к нему на колени: одна – на правое, другая – на левое. Обе одновременно чмокнули колдуна в щеки: одна – в левую, другая – в правую. И заговорили одновременно.

- Какие платья нам надеть сегодня на праздник?

- Какой праздник? – Ворон все еще не совсем вернулся в реальность.

- Как это – какой? Сегодня же ночь лохматок, разве ты забыл? Наша первая ночь!

- Ах, да! – вспомнил Ворон. – Шабаш ведьм-лохматок. Так зачем вам в таком случае платье?

- Что же, нам голыми туда отправляться?

- Вот именно – голыми. И сколько вас можно учить, свиристелки рыжие? Похоже, у вас в одно ухо влетает, а в другое – вылетает.

- Но ведь ты же будешь там вместе с нами, подскажешь, если что, - губки девушек капризно изогнулись, и они одновременно обняли колдуна за шею.

Ворон встал, стряхивая девчонок с колен. Как незаметно они выросли! Все эти годы он заботился о двойняшках как о собственных дочерях, и вот теперь посмотрел на них другими глазами: глазами мужчины.

«Похоже, этой ночью у них не будет недостатка в желающих посвятить девушек в лохматки – ведьмы», - подумал Ворон

Уже пять лет Ворон учил девушек премудростям колдовства.

- Пусть это будет доброе колдовство, выращу из них лекарей. Девчонки свободны от черного дара, они не обязаны творить зло, - рассуждал колдун.

Сам он давно уже считался могущественнейшим из колдунов, но радости это не доставляло. Глубоко-глубоко в сердце, тщательно скрываемое ото всех, таилось давнее воспоминание: кузница, синеокая женщина, крохотная девчушка. Все это было потеряно навсегда, а с ним – и смысл жизни. Но смерть обходила Ворона стороной. Он был неуязвим.

Вечером Лиз и Элиз, трепеща, вошли в заветную комнату. Здесь было почти темно. На стене поблескивали два овальных зеркала. Третье – огромное, в полстены – было занавешено черной тканью. В дальнем углу комнаты, на возвышении, горели две черные свечи. Они скупо освещали покрытую магическими знаками чашу и жезл, лежащий тут же. Рядом поблескивал холодным лезвием кинжал колдуна.

Неслышно вошел Ворон. Он зачерпнул из крошечной коробочки щепотку какого-то порошка и стал медленно сыпать его на пламя свечей. Комнату наполнил дурманящий аромат.

Девушки заворожено вглядывались в два тревожно полыхающих огонька, постепенно погружаясь в странное состояние: не сон и не явь. Ворон откинул со лба капюшон черного плаща, потянул за тесемку – плащ послушно упал к его ногам, открывая совершенно нагое тело.

- Раздевайтесь! – тихо приказал колдун девушкам.

Те  повиновались.

Вполголоса бормоча какие-то заклинания, Ворон взял в руки кинжал и сделал надрезы у себя на лбу и запястьях. Капли крови упали в жертвенную чашу.

- Теперь вы! – властно сказал колдун, протягивая девушкам чашу и кинжал.

Смешав кровь всех троих, и добавив в чашу остро пахнущей жидкости из глиняной бутылочки, Ворон отпил четыре глотка. Лиз и Элиз  проделали то же. От выпитого у них сразу поднялось настроение, кровь быстрее побежала по телу.

- Теперь натрите кожу вот этим, - колдун протянул девушкам баночку с желтоватой мазью.

Стены  комнаты опрокинулись, потолок поменялся местами с полом, все завертелось в сумасшедшем вихре…

Очнулись девушки на огромной поляне. Вековые ели окружали ее плотным кольцом. В середине горел огромный костер, освещая дюжины три совершенно голых мужчин и женщин. Были здесь и совсем юные девушки, не старше Лиз и Элиз, и совсем древние старухи, седые космы которых падали на высохшие, висящие едва не до колен, груди. Мужчины, однако, все были в самом соку: не было ни мальчиков, ни старцев.

- Кажется, мы поспели в самый раз, - Ворон удовлетворенно оглядел собравшихся. – Сейчас будут искать девушку для жертвоприношения.

Все собравшиеся на поляне лохматки уселись вокруг костра. Самая дряхлая из старух, прищурив один глаз, пошла по кругу, что-то бормоча себе под нос, и время от времени сплевывая в траву. Очутившись напротив двойняшек, она особенно внимательно оглядела их, но все же прошла мимо.

Минуту спустя выбор был сделан. Старуха указала пальцем на молоденькую пухлотелую блондинку и поманила ее из круга лохматок. Видно было, что девчонка присутствует на шабаше впервые. Должно быть, никто не посвятил ее в то, что будет дальше, поэтому блондинка гордо вышла к костру, чувствуя себя особенной, избранной, настоящей королевой бала!

Девушку уложили на ложе, застланное черной тканью, и крепко к нему привязали. Под вопли ведьм и колдунов старуха вскрыла ей вены на руках, подставив под струйки стекающей крови жертвенные сосуды.

Разноголосо забили палки о полые стволы деревьев, задавая ритм пляске лохматок. Дикое веселье захлестнуло двойняшек. Они вскочили на ноги и метнулись в самую гущу танцующих. Они радовались своей свободе, тому, что участь жертвы их миновала. Они хотели слиться воедино с этим лесом, с этим звездным небом, с этими пляшущими вокруг людьми!

Девушки прыгали – и тела их были невесомы. Они припадали к земле – и неведомая сила вливалась в них. Они то бешено вращались, то начинали трясти головой, то все тело их начинало вибрировать в такт барабанному бою. Постепенно беспорядочные движения собравшихся стали приходить в согласие. И вот уже все до одного кружат по поляне в хороводе, безошибочно повторяя движения танца. Все быстрее бьют барабаны, все громче стучат сердца, все безумнее телодвижения. Возбуждение достигает предела! Словно демоны похоти вселяются и в мужчин, и в женщин. Барабаны смолкли. Вопли и стоны сладострастия раздаются вокруг костра.

Лиз и Элиз давно потеряли голову. Их голые тела и огненные гривы волос мелькают то тут, то там. Кто из мужчин устоит перед чаровницами! Двойняшки в полном восторге!

Утром следующего дня близнецы помчались к Ворону. Куда подевалась их синхронность! Каждая старалась хоть чем-то выделиться: прической, походкой, мелодией голоса. Лиз подняла свои рыжие волосы в замысловатое сооружение на макушке – Элиз распустила огненную гриву по плечам. Лиз надела красное платье, Элиз – черное. Каждая продумала слова, с которыми она обратится к Ворону. Девушки метали друг на друга враждебные взоры, поджимали губы и передергивали плечами. Они перестали быть сестрами – двойняшками. Отныне они были соперницами. Каждая с трепетом вспоминала безумие прошлой ночи. Каждой не терпелось вновь и вновь окунуться в этот сладостный омут, каждая хотела быть безраздельной собственницей в любви!

Ворон заперся в своей комнате и никого не хотел видеть. Воспоминания о прошедшей ночи, ночи лохматок, главном празднике ведьм и колдунов, острой занозой терзали его сердце. Что за умопомрачение на него нашло? Зачем он потащил туда девчонок?

- Мне нет оправдания! – Ворон стукнул кулаком по ручке кресла, в котором сидел, и заскрежетал зубами. – Как теперь смотреть им в глаза?

- Ты о чем? – домовой был тут как тут.

- Вот тебя мне только и не хватало! – досадливо поморщился колдун.

- Конечно, как помощь моя нужна, так – Шустрик, выручи! А как поговорить, так – Шустрик, пошел вон! – домовой надул губы и отвернулся.

- Ну, прости, приятель, не сердись. Видишь, тошно мне?

- Да уж вижу, что маешься. Вот и рассказал бы, отчего, облегчил бы душу.

- Думаешь, поможет?

- А то нет!

- Понимаешь, приятель, я сам себя ненавижу и презираю. Всю жизнь я старался сохранить в себе хоть каплю человеческого достоинства, не растерять то немногое, что осталось от Славеня – кузнеца, Славеня – человека. И вот теперь я чувствую себя последней скотиной!

- Это отчего же, позволь спросить?

- Вчера на шабаше, по моей милости, двойняшки оказались участницами такой мерзости, такого разврата!

- А зачем ты вообще девчонок на шабаш потащил?

- Понимаешь, друг, из них отличные лекарки получаются. Вот только понять силу трав, научиться их чувствовать очень трудно, почти невозможно, не слившись воедино с матерью-природой. Танец лохматок вокруг костра – это и есть ритуал единения с древними силами, стихиями земными. Вот почему я решил взять сестренок на шабаш. Один раз, всего один! И что из этого получилось! Что теперь делать, скажи?

- А что тут говорить: что сделано, то сделано. Забудь и выбрось из головы.

- Такое не забудешь!

- Да не цепляйся  к словам, Ворон! Можно подумать, ты меня не понял. Сделай вид, что ничего не произошло. Не было ничего – и все тут!

- А двойняшки? Думаешь, они уже все забыли?

- Э, нет, тут тебе придется как-то выкручиваться. Двойняшки с утра готовы друг другу глаза выцарапать – из-за кого, думаешь?

- Может, в кого-то влюбились на шабаше? – Ворон с надеждой взглянул на домового.

- Влюбились – это факт: уже целый час перед зеркалом вертятся.

- Но не в меня же, нет?

- Зря надеешься. Впрочем, смотри сам.

Дверь и впрямь отворилась, и в комнату впорхнули две рыжеволосые чаровницы. Не успел Ворон опомниться, как обе уже сидели у него на коленях и, отталкивая друг друга, пытались обнять его за шею.

- Брысь! – Ворон вскочил, стряхивая девушек с колен. – Это что вы себе позволяете, дрянные девчонки?

- Дрянные? – глаза девушек заблестели от обиды. - Вчера на празднике лохматок все были от нас в полном восторге. Неужели ты – исключение? Может, ты – не мужчина?

- Эх,  пичуги мои глупые! – Вижу, вы стали взрослыми и созрели для любви. Но – не для моей! Я для вас всегда буду только отцом, запомните это хорошенько. Только отцом!

Ворон облегченно вздохнул и поспешно вышел из комнаты. Следом, втихомолку хихикая, шмыгнул Шустрик

- А я все равно люблю его! – Лиз тряхнула копной рыжих волос.

- А я все равно добьюсь, что он будет моим мужчиной! – Элиз метнула на сестру недобрый взгляд.

- Никакой он нам не отец! – двойняшки снова сказали это одновременно.

ГЛАВА 31.

С этого дня жизнь в замке стала невыносимой. Ворон устал отражать бесчисленные атаки влюбленных девиц. Они испробовали на колдуне все секреты женского обаяния – безрезультатно. Они овладели тайнами приготовления любовных напитков – Ворон пил только собственноручно принесенную родниковую воду. Они изводили его всеми известными им приворотами – колдун ставил себе мощнейшую защиту и не поддавался.

Девчонки совсем обезумели. Каждая считала виновницей своих любовных неудач сестру. Мелкие пакости вроде испорченного платья или добавленного в крем птичьего помета сменились откровенной враждой между двойняшками. Хуже всего, что теснейшая связь между сестрами никуда не исчезла, поэтому каждая, вредя другой, вредила и себе тоже.

Неизвестно, к чему бы все это привело, если бы в одно утро не случилось событие, заставившее сестер вновь объединиться. А произошло вот что.

В глубокой задумчивости Ворон сидел в своей потайной комнате. В последнее время он проводил здесь большую часть дня, скрываясь от происков двойняшек. Черная ткань, занавешивающая огромное, в полстены, зеркало, была откинута. Колдун вглядывался в матовую поверхность магического зеркала Гора. Нехитрое это приспособление позволяло Ворону, не вставая с места, обозревать окрестности замка. Чаще всего взору его открывался один и тот же пейзаж, надоевший колдуну хуже горькой редьки. Изредка в поле зрения попадали птицы и звери, не подозревающие, что за ними наблюдают. Люди, как правило, избегали появляться в окрестностях мрачного замка без веских на то причин.

Однако нынешним утром колдун заметил несколько приближающихся к замку всадников и пару вьючных лошадей с грузом. Через несколько минут путники достигли берега горного потока, омывающего подножье замка.

Ни моста, ни даже поваленного через речку дерева не было и в помине: Ворон заботился о неприступности своего жилья. Впрочем, путники и не пытались перебраться через стремительные воды. Они спешились возле огромного красного валуна и позволили лошадям напиться. Здесь же из переметных сумок были извлечены съестные припасы, и люди сели завтракать.

Ворон с интересом рассматривал пришельцев. Одного, приземистого толстяка в богатых одеждах, он хорошо знал. Сравнительно недавно этот самоуверенный господин ползал у него в ногах и униженно выпрашивал у колдуна талисман для удачной торговли. Тогда дела у купца шли из рук вон плохо – хоть волком вой! Зато теперь все указывало на то, что изготовленный колдуном талисман не только спас купца от окончательного разорения, но и помог ему разбогатеть.

Двое сопровождающих купца мужчин были, скорее всего, его слугами и охранниками. Они сноровисто расседлали коней, приготовили еду, помогли сойти с лошади девушке.

Да, четвертой в этой компании была именно девушка. Широкие темные одежды скрывали ее фигуру, но каждое движение незнакомки отличалось удивительной грацией. Черное покрывало окутывало голову девушки. Но колдуну все же удалось увидеть ее лицо, когда, отвернувшись от мужчин, красавица подняла завесу, поднося еду ко рту.

«Интересно, чего на этот раз попросит у меня Али? Может – любви красавицы?» - Ворон усмехнулся в усы.

Он представил, какое отвращение может испытывать юная чаровница к толстопузому купцу.

 Тем временем, путники закончили трапезу. Купец подошел к красному валуну и начал выкладывать на его плоской вершине круг из речной гальки. Все, кто приходил к колдуну за помощью, поступали именно так. Конечно, никто не знал о том, что за ним наблюдают. Просто в округе любой мальчишка готов был рассказать, под большим секретом, разумеется, и отнюдь не безвозмездно, что только таким способом можно известить колдуна о своем желании встретиться с ним. Никто не знал, скоро ли колдун снизойдет до встречи, поэтому, выложив «магический круг», посетитель терпеливо ожидал и час, и день, а порой и седмицу. Ворон не тропился являться на зов.

Однако на этот раз колдуну хотелось развлечься, и он поднялся с места, чтобы воспользоваться потайным ходом, ведущим из замка на волю.

- Куда это ты собрался? – Шустрик возник рядом и скосил глаза на зеркало. – А, опять этот жирный Али пожаловал! Смотри, какой сытенький стал, того и гляди – лопнет. Не иначе, как поправились его делишки.

- Я ж ему талисман на богатство изготовил, чему же тут удивляться?

- И верно, не то удивительно, что купец разбогател, а то, что благодарным оказался.

- Откуда ты знаешь?

- Я домовой, или кто? – Шустрик слегка обиделся. – Если бы ты у меня спросил, к добру я пришел, или к худу, я б тебе ответил.

- Можно подумать, что ты приходишь только тогда, когда прорицать надумаешь!

- Ну, иногда просто поболтать хочется, - миролюбиво согласился Шустрик. – Могу я просто поболтать с другом?

- Можешь, конечно, можешь! – засмеялся колдун. – Так зачем купец явился?

- А подарок тебе привез за твой талисман.

- Хм, это уже становится интересным! Я-то думал, ему приворотное зелье понадобилось, красотку приворожить.

- Красотку? Выходит, она тебе понравилась?

- Да, вроде, ничего: не косая, не хромая…

- Вот и славненько, наконец-то в тебе снова мужчина проснулся! Мне, сказать по правде, уже надоело твои причитания слушать: я – отец, они – дочки. Не хочешь двойняшек – не надо! Купец тебе молодку для забавы привез. Это и есть подарок.

- Мне? Молодку?

- Тьфу, ну и тупой ты, приятель! Я тебе уже битый час толкую, зачем Али на берегу речки тебя ждет, а ты все еще здесь.

-Ну-ну, посмотрим, какой это подарок! – колдун подмигнул Шустрику и шагнул к потайной двери.

- Эх, то-то теперь двойняшки взовьются! – пробормотал домовой ему вслед. - Ой, худу быть, худу!

Зариму поселили в маленькой комнатке в одной из угловых башен замка. Девушка, прошедшая суровую школу восточного гарема, была очень рада оказаться здесь, вдали от мерзкого коротышки, своего хозяина. Тот, кому ее подарил Али, сразу понравился красавице. Черные усы и борода, пронзительные серые глаза, стройная мускулистая фигура и, должно быть, ласковые руки – все это будило в душе девушки трепетное чувство ожидания любви. Несколько раз в день она омывалась прохладной водой, без конца расчесывала свои дивные волосы, умащивала кожу привезенными с собой благовониями…

Она ждала, она хотела, она жаждала  прихода Ворона – так, кажется, называл Али нового господина Заримы. Тот не приходил. Зато явились две совершенно одинаковые рыжеволосые девушки. Они швырнули на столик поднос с едой и, сверкая зелеными глазами, стали беззастенчиво разглядывать Зариму, перекидываясь замечаниями на незнакомом языке. Несомненно, новенькая была гораздо красивее двойняшек. Достойная соперница! Сестры сразу поняли, что прежние распри нужно забыть и объединиться в борьбе. В борьбе за любовь Ворона. В борьбе против Заримы.

В полдень девчонки заперлись в своей комнате и принялись решать, что же им делать.

- Проще всего было бы ее убить! – Лиз тряхнула рыжей копной волос. – Разве плохо нам было втроем?

«Вдвоем с Вороном мне было бы куда лучше!» - подумала Элиз, но вслух сказала совсем другое:

- Ты думаешь, колдун простит нам это убийство?

- Точно, он и сейчас смотрит на нас, как на своих детей, а тут и вовсе замучает нравоучениями.

- Но ведь можно избавиться от нее и по-тихому. Отравить, например, или со скалы скинуть.

- Думаешь, Ворон такой дурак, что не поймет, кто помог девчонке отправиться к праотцам?

- Что же ты предлагаешь? Смотреть, как какая-то стерва залезет к Ворону в постель, и ничего не предпринимать?

- Ну,  уж нет, не бывать этому! Надо что-то придумать.

- А давай мы ее изуродуем? Волосы наголо обстрижем, рожу смажем соком ореха, чтоб почернела и сморщилась…

- Ага, Ворон ни за что не «догадается», отчего это вдруг красотка подурнела! – презрительно фыркнула Лиз. – Уж кем-кем, а дураком наш названный папаша никогда не был.

- Тогда остается одно: колдовство. Хоть чему-то мы с тобой научились, раз теперь лохматками считаемся?

- И верно, чего это мы раньше не догадались? Нужно на девку порчу навести – и вся недолга.

- Умная ты больно – порчу! Пока порча ее высушит, Ворон вдосталь с ней натешиться успеет. Да и снять с нее порчу для колдуна – пара пустяков. Тут нужно что-нибудь похитрее придумать.

Сестры примолкли, вспоминая все, чему научились у колдуна. Конечно, познания их были весьма скудны, но девушкам так хотелось избавиться от соперницы!

- Послушай, Лиз, ты ведь пробовала присушить к себе Ворона?

- Можно подумать, что ты не пробовала!

- Приворот не получается, потому что он себе защиту поставил, верно?

- Ну, и что из того?

- А как ты думаешь, почему Ворон не сотворил отворот ни тебе, ни мне?

- Не знаю. Для него это – раз плюнуть.

- Я думаю, что в любви он никогда не пользуется чарами: ни приворотными, ни отворотными.

- Зачем ему чары, он и без них любую женщину с ума сведет!

- А если женщина ему от ворот поворот покажет, станет он ее добиваться, или нет?

- Где это ты видела такую женщину, которая бы на Ворона не запала?

- Ты все же мне ответь: станет – или нет?

- Думаю, не станет.

- Вот мы и нашли выход! Постараемся, чтобы красотка Ворона боялась, ненавидела, на дух не переносила. Что, не сможем?

- Сможем, запросто! У нее-то защиты от чар нет!

- Тогда нужно спешить, вдруг Ворон к девке ночью наведаться надумает?

- Давай наговорим воду: ты – ту, которую она пьет, а я – ту, в которой она без конца плещется.

Не откладывая, сестры принесли свежей родниковой воды и принялись за дело.

Заговаривать воду Ворон научил двойняшек уже давно. Это древнее колдовство было совершенно незаменимо при лечении недугов, а Ворон хотел, чтобы его девчонки в совершенстве владели искусством врачевания. Колдун, как мог, оберегал сестер от злого колдовства. Он хотел, чтобы двойняшки стали знахарками, ведуньями-травницами. Проклятие черного дара не висело над девушками, поэтому им совсем не обязательно было творить зло. Ворон никогда бы не позволил себе передать свое родовое проклятие девчонкам, хотя вполне сознавал, какие муки его ждут на смертном одре.

И все же, вопреки воле колдуна, зло, сопровождавшее двойняшек с рождения, свило гнездо в их сердцах. И Лиз, и Элиз одинаково ненавидели отвергших их людей. Они не хотели платить за зло добром. Они сами учились злу.

Непостижимым образом они умудрялись читать тайные мысли колдуна в моменты, когда тот сильно волновался. Так, исподволь, они выуживали у Ворона тщательно скрываемые от них знания. Двойняшки научились и порчу наводить, и привороты освоили, и даже убить ненавистных людишек с помощью колдовства им ничего не стоило.

Заговаривать воду было и просто, и сложно одновременно. Достаточно налить свежую родниковую воду в хрустальный сосуд, поставить его на ладонь левой руки, а ладонь правой держать сверху, над водой, и – не торопясь, многократно повторяясь, мысленно изложить свое желание. Или того проще: нашептать на воду нужный заговор. Однако не всякому открывалась тайная сила воды. Весь фокус заключался в том, как передавать свое желание воде. Не каждый мог сосредоточиться на сути колдовства, отбросить любую постороннюю мысль, заставить вибрировать каждую жилочку своего тела желанием воплощения задуманного.

Возможно, творя отворот для кого-нибудь другого, не для своей соперницы, двойняшки и не смогли бы в нужной мере сосредоточиться. Но сейчас они вложили в заговор всю свою ненависть к проклятой Зариме, все свое несокрушимое желание добиться любви Ворона!

Вечером, как всегда, сестры понесли Зариме ужин и воду для омовений.

- Не показывай вида, что мы несем ей необычную еду, - поучала по дороге Лиз сестру.

- Во-первых, не еду, а питье, а во-вторых, как это я ей покажу что-то? Я ведь ни разу с ней не разговаривала, с гадюкой этой!

- Посмотри на себя в зеркало: у тебя же глаза светятся от злорадства! Притворись, что ничего не произошло, иначе эта стерва что-нибудь заподозрит.

- Не бойся, она уже нас не опасается. Сегодня утром даже пыталась заговорить со мной, да только я ее языка не разобрала: лопочет не по-нашему.

- А ты все же опусти глаз, не сверкай ими.

Зарима и в самом деле не опасалась двойняшек. Они были еще такими юными, что красавица не воспринимала их как соперниц. Иначе она остереглась бы доверчиво принимать из их рук еду и питье. Зарима помнила, как в гареме отвергнутые жены изводили более удачливых наложниц. В ход шли и яды, и кинжалы, и даже крутой кипяток. Но здесь, в этом замке, так не похожем на гарем, Зарима забыла об осторожности. Здесь не было других людей, кроме Ворона и его дочерей, ведь Али называл двойняшек дочерьми колдуна. Она улыбнулась рыжим сестричкам, принимая из их рук поднос с едой и кувшин с водой для умывания. Ее даже не насторожил зеленый огонь, полыхнувший из-под опущенных ресниц одной из сестер. Зарима была обречена…

Около полуночи в коридоре, ведущем к двери в ее комнату, послышались долгожданные мужские шаги.

- Это он! – сердце красавицы затрепетало от волнения и – от ужаса!

- Что это со мной? – Зарима взглянула в зеркало и улыбнулась своему отражению. – Я ведь так ждала этой минуты! Откуда теперь взялся страх, просто ужас какой-то? Я ведь не невинное дитя, которое никогда не знало мужчин. Так чего же я боюсь? Разве все ночи, проведенные в замке, не жгло меня желание? Разве не терзалась я оттого, что мой господин не проводит со мной благословенные часы отдыха? Разве не ждала я его каждую минуту, без конца прихорашиваясь и копя в сердце нерастраченную страсть?

Между тем, шаги смолкли перед дверью, затем она скрипнула, отворяясь, и на пороге появился высокий крепкий мужчина, хозяин замка – загадочный, непостижимый Ворон.

Зарима вдруг ощутила в своем сердце ледяную пустоту, которая через мгновение стала заполняться отвращением. Это мерзкое чувство растекалось по всему ее телу, телу опытной женщины, будя в каждом его органе протест, нежелание близости с этим недавно таким притягательным мужчиной. Зариме даже показалось, что от Ворона исходит тошнотворное зловоние, и она зажала рот ладонью, чтобы ее тут же не вырвало.

Ворон шагнул к девушке, полагая, что Али просветил ее относительно той роли, которую он уготовил красавице, даря ее колдуну. Мужчина так долго томился в Вороне, закованный узами воздержания, он так рвался на свободу! После памятной ночи лохматок Ворон, терзаемый раскаянием, даже не смотрел на женщин. Теперь плоть сбросила оковы разума и разбудила в колдуне примитивного самца.

- Иди ко мне, малышка! – Ворон протянул руки и обнял Зариму.

Он весь трепетал от желания. Ах, как хороша, как соблазнительна была эта миниатюрная одалиска!

- Нет! – девушка оттолкнула колдуна и забилась в угол, дрожа всем телом и сверкая испуганными глазами.

Ворон слегка удивился: доселе еще ни одна женщина не отвергала его ласк. Он снова приблизился к Зариме и протянул руку, чтобы ласково и успокаивающе погладить ее по щеке. Внезапно в ладонь его вонзились острые белые зубки красавицы, а на щеке налились кровью царапины, оставленные ее ногтями.

- Проклятье! – Ворон отдернул руку и прижал ладонь к щеке. – Просто звереныш какой-то! Неужели я тебе так противен?

Зарима не понимала ни слова из обращенной к ней речи, но тон показался ей угрожающим. Не помня себя, она бросилась к окну и выпрыгнула бы, если бы колдун не поймал ее за конец платья.

- Вот сумасшедшая! – Ворон швырнул девушку на кровать и, хлопнув дверью, вышел из комнаты. – Да она явно не в себе! Хороший подарочек сделал мне Али.

- Ты чего это бурчишь, приятель? – Шустрик был тут как тут.

- Я не бурчу, я вне себя от бешенства! – колдун грохнул об стену кулаком.

- Не ожидал, что окажешься нежеланным? – домовой сощурился.

- А ты откуда знаешь?

- Да видел я все своими глазами, не отпирайся. Я же домовой, мне положено наблюдать за всем, что в доме происходит.

- Вот паршивец! – колдун слегка охолонул.- Ну, раз ты все видел, так посоветуй, что мне делать теперь?

- Это мне-то тебе советовать? Да ты сам любого научишь, что с бабами делать.

- Я не о том, дурья башка. Я о двойняшках.

- А причем тут они?

- То-то и оно, что причем. Не иначе, девчонки Зариме отворот наворожили.

- А тебе что, трудно его в приворот переделать?

- Да не хочу я чарами женщину добиваться! Мне это противно.

- Как же быть?

- Ты это у меня спрашиваешь?

- Ну, не у стенки же!

- Не знаю, дружище, не знаю. Может, так оно к лучшему. Зариму только жаль, мучиться будет женщина.

- Не будет, об этом уж я позабочусь! – пробурчал домовой вслед удаляющемуся колдуну.

Осторожно и бесшумно невидимый Шустрик пробрался в комнату покинутой красавицы и прилег рядом с ней на кровати. Невидимой мягкой ладошкой он стер ее слезы, коснулся поцелуем век, погладил под юбкой соблазнительное крутое бедро.

Зарима, не открывая глаз, притихла и подалась к тому, кто ее ласкал. Она думала, что это Ворон вернулся, и удивлялась, почему теперь он ей не противен. Не поднимая век, красавица раскинулась на ложе, принимая ласки и наливаясь страстью.

- Что бы ты без меня делал, приятель? – самодовольно ухмыльнулся Шустрик, представив расстроенное лицо друга. – Вечно мне с твоими поклонницами разбираться приходится!

Наутро двойняшки недоумевали. С одной стороны, расцарапанная щека Ворона красноречиво доказывала им, что колдовство удалось. С другой стороны, девчонкам было не понятно поведение Заримы. Принеся ей завтрак, сестры обнаружили девушку в скомканной постели, улыбающуюся и млеющую от счастья. Неужели Ворон все же снял их отворот?

Сомнения двойняшек разрешились тут же. В комнату вошел колдун – и лицо Заримы тут же исказила гримаса отвращения. Хотя проницательный наблюдатель без труда заметил бы в глазах девушки недоумение и всполохи отгоревшей страсти.

Ворон, взглянув на Зариму и убедившись, что ее отношение к нему не изменилось, строго обратился к двойняшкам:

- А ну-ка, свиристелки, марш в свою комнату! И чтобы до вечера я вас не видел.

- Он сказал – до вечера! – возбужденно зашептала Элиз на ухо сестре.- Что будет вечером, а?

- Он будет мой! – твердо ответила Лиз.

- Не твой, а наш! – поправила сестру Элиз и счастливо взглянула ей в глаза. – Я нашла решение: ни твой, ни мой, а – наш! Согласна?

- Согласна!

 Лиз кивнула, а про себя подумала: «Это мы еще посмотрим, дорогая сестричка!»

Окрыленные надеждой, двойняшки весь день готовились к вечернему визиту Ворона. Они украсили свою комнату, напоили ее воздух ароматами благовоний, зажгли там и сям свечи в причудливых подсвечниках. Особое место в приготовлениях занял предполагаемый ужин. Каждое блюдо, каждый напиток имел своей тайной целью одно – обольщение. Тут сестры преуспели. Вряд ли какой-нибудь из мужчин остался бы равнодушным к их чарам после подобной трапезы.

Долго сестры обсуждали, какую одежду предпочесть. Сначала каждая стремилась подчеркнуть свою индивидуальность, выделиться, затмить другую. Но потом они пришли к иному мнению.

- Каждая из нас одинаково красива, - заявила Элиз. – Зачем заставлять Ворона выбирать? Наоборот, его должна сразить двойная красота, двойная ласка, двойная любовь. Всего – вдвое больше!

И девушки накинули на себя совершенно одинаковые полупрозрачные покрывала, одинаково соблазнительно открывающие взору все их прелести.

Вошедший в комнату сестер колдун сразу понял, к чему готовились двойняшки. Нахмурившись, он снял свой плащ с капюшоном и швырнул его названным дочерям.

- Прикройтесь, бесстыдницы! Вы что, не поняли меня? Я же ясно сказал вам, вы – мои дочери! Иной любви от меня не ждите.

Лиз отбросила плащ ногой и выступила вперед, дерзко выпятив острые девичьи грудки.

- Что, мы хуже, чем Зарима?

- О чем ты говоришь, глупая! Для вас я отец – и только. Я же вас вырастил, я же люблю вас, как Ясю.

- Это еще кто такая – Яся?

Лицо Ворона омрачилось, в глазах мелькнула неизбывная тоска.

- Яся – это моя дочь, почти одногодка вам.

- Ты никогда о ней не рассказывал.

- Я потерял ее навсегда. Ее и свою жену – Поляну.

- Они что, умерли?

- Хуже. Это я для них умер. Я оставил их десять лет назад, ушел от них.

- Странно! – Элиз пожала плечами. – Если ты их так любишь, зачем уходил?

- Так нужно было. Если бы я остался, я бы их погубил.

- Какими-то загадками ты говоришь, ну да ладно, - Лиз вскинула голову. – Мы же тебе не настоящие дочери. Мы – женщины! Почему мы не можем любить тебя, как простого мужчину? Или ты все еще хранишь верность жене?

Девчонка вызывающе расхохоталась.

Ворон опустил голову – ну что же, он заслужил эту издевку! Он не был верен Поляне, он знал других женщин, хотя и не любил ни одну из них. Но как объяснить юным девчонкам, что отчаявшемуся в жизни мужчине трудно быть воздержанным? Хотя…

Ворон вдруг представил, что он объясняется не с Лиз и Элиз, а с Ясей, - и покраснел от стыда. Никакие  доводы не убедили бы дочку, не оправдали его неверности ее матери!

Между тем, двойняшки все не унимались.

- У тебя же были другие женщины, Ворон! Почему бы тебе не стать и нашим любовником? Нам нужен мужчина, понимаешь ли ты это, «папаша»?

Ворон поднял глаза и по-новому взглянул на двойняшек. Стройные, округлившиеся по-женски фигурки, сверкающие страстью глаза, манящие губы. И впрямь, перед ним стояли юные женщины. Женщины, созданные для любви, для материнства. А он и не заметил, как повзрослели сестренки.

- Вы правы, - колдун по-отечески улыбнулся девушкам. – Вам давно пора узнать любовь. Любовь – а не животную страсть.

- Но мы же любим тебя!

- Эх вы, чижики мои рыжеголовые! Что вы знаете о любви? Я должен вернуть вас в мир людей, туда, где вы знали только ненависть. Но только там вы узнаете и любовь. Настоящую любовь! Сделаем так: я присмотрю  деревни, где живут добрые люди, и поселю вас там. Только жить вы будете врозь, иначе опять поссоритесь из-за женихов. И еще – несите людям только добро, помогайте им, лечите – и они ответят вам любовью. А пока придется вам пожить вне стен этого замка, привыкнуть к самостоятельности. Собирайте вещи, завтра я отведу вас в бабушкину избушку.

Не принимая возражений, Ворон повернулся и вышел из комнаты близнецов.

- Я  на месте его жены ни за что не отпустила бы от себя Ворона! – надула губки Лиз.

- И я – тоже. Какая глупая женщина!

Ворча и фыркая, девушки все же принялись собирать свои вещи и увязывать их в плащ Ворона: они не смели ослушаться колдуна. Завтра их ждала новая жизнь.

ГЛАВА 32.

Поляна пристально всматривалась в окружающее пространство. Только что они с Ясей  и Атеем были в темном затхлом подвале дома с привидениями на Крите, потом – в светлой Самозвонной березовой роще, и вот теперь их окружал пасмурный еловый лес. Крошечная полянка с огромным валуном в самом центре скудно освещалась вечерним солнцем. Поляна соскочила с камня и позвала дочь и Атея:

- Кажется, мы уже на месте. Пока не стемнело, нужно осмотреться и решить, куда идти дальше.

- Разве мы пойдем куда-то, на ночь глядя? – Яся удивленно взглянула на мать. – Не лучше ли будет отложить это до утра, а пока подумать о ночлеге?

- С каких это пор ты такой разумной стала? – Поляне явно не терпелось поскорее начать поиски мужа, но не согласиться с Ясей было трудно.

Тем временем, Атей нашел на краю поляны развесистую ель, под поникшими ветками которой все трое легко уместились. Здесь было сухо и уютно. Дерево надежно скрывало путников от посторонних взглядов. Кроме того, спасительный камень, открывающий вход во временной коридор, был в нескольких шагах. Случись какая опасность, путники могли без труда им воспользоваться.

Поляна развернула платок, в котором лежали хлеб, сыр и овощи, предусмотрительно захваченные на Крите, и все с удовольствием принялись за еду. Последние куски доедали уже в темноте: в лесу необыкновенно быстро наступила ночь.

- Куда же мы отправимся завтра? – Яся прижалась к матери и заглянула ей в лицо.

- Я думаю, нужно найти горы, в горах – тот замок, который я видела, когда бабушка Поветиха мне гадала. Славень должен быть в этом замке.

- Мама, а ты уверена, что папа будет рад нас видеть, что он все еще любит нас?

- Почему ты об этом спросила, дочка?

- Мне все время не дает покоя один вопрос: как случилось, что папа пропал? Если он нас любил, то не бросил бы, не ушел. Если он был бы жив, то давно  вернулся.

- Я думаю, Славень не по своей воле покинул семью. И в замке он может быть пленником. Нужно быть очень осторожными, чтобы и нам не попасть в ловушку.

Атей явно знал больше, чем его спутницы, ведь ему открылась Каменная Книга. Но и он согласился, что осторожность не повредит.

- Завтра я осмотрю окрестности, - решил юноша. – Поищу горы, может быть, и замок найду. Вам лучше оставаться здесь, неподалеку от камня.

На том и порешили.

Как ни хмур, ни темен был еловый лес, но утро и его преобразило. Солнышко пробивалось сквозь еловые лапы сотнями лучей, повисая золотистыми бородами мхов, заставляя искриться мириады росинок в развешенной тут и там паутине. Робко чирикнувшая пичужка вдруг зазвенела заливистой трелью, и ей тут же откликнулись подружки. Воздух был так чист, так ароматен, что его можно было пить, словно родниковую воду.

- Ах, мамочка, как хорошо-то! – Яся, не открывая глаз, потянулась.

Она едва не мурлыкала, будто кошка, которой чешут за ушком.

- Вставай, соня! Вставай, ужо. Атей давно ушел, чуть только рассвело.

- Как ушел? И со мной не попрощался! – Яся возмущенно стукнула кулачком по опавшей хвое.

- Сказал, что не хочет тебя будить, так сладко ты спала.

- И то верно: давно я так спокойно не спала. Знаешь, кто мне снился? Папа!

- Да ты, поди, его и не помнишь совсем.

- Нет, помню. Он такой большой-большой и сильный. Борода черная, глаза – серые, руки – крепкие и жесткие. Он во сне подбрасывал меня в небо, как маленькую. А я, вроде, боюсь, все за его подковку цепляюсь.

- Ты и подковку помнишь?

- Конечно, маленькая такая, жеребячья. Он ее на черном шнурке носил на шее.

- Эту подковку Славень сам выковал, когда еще мальчишкой был – первая его поделка. Для лошади она маловата оказалась, вот парнишка и повесил ее себе на шею вместо ладанки – на счастье. Так и не снимал ее никогда, - глаза Поляны затуманились воспоминаниями, непрошеная слезинка поползла по щеке.

- Мы его найдем, мамочка, непременно найдем!

…Атей размашисто шагал вдоль говорливого ручья, перескакивая временами через валуны и камни поменьше. Еще до рассвета юноша услышал незатейливый говор водяных струй и тут же решил, что пойдет вдоль ручья. Вот только, куда – вверх или вниз по течению? То, что ручей спускается с гор, было ясно по чистой холодной воде и стремительному ее бегу.

«Можно подняться в горы и осмотреться, - подумал юноша. – Но на это уйдет много времени и сил. Если же идти по течению, вполне вероятно найти поселение людей, ведь люди всегда селятся у подножия гор рядом с водой. Местные жители помогут мне найти замок, да и про отца Яси что-нибудь расскажут».

Вот почему Атей выбрал именно эту дорогу. И юноша оказался прав. Не прошло и трех часов, как деревья расступились, и показалась крошечная деревня. Не более дюжины домов расположилось на берегу ручья. Там и сям мелькали человеческие фигуры. Жители деревни давно уже проснулись и занимались своими делами.

«Нужно найти здешних мальчишек», – подумал Атей. Юноша совсем недавно стал взрослым и хорошо помнил, что в любой деревне самыми осведомленными всегда были шустрые проныры не старше десяти лет. Атею повезло: один из пострелят как раз показался на берегу ручья, намереваясь освежиться в его холодных струях. Он совсем не испугался незнакомца, даже, похоже, обрадовался. Атей не знал, что он был не первым чужестранцем, разыскивающим известного во всей округе колдуна из Черного замка.

- Эй, приятель! – позвал Атей и удивился тому, что мальчуган не только понял его, но и ответил на схожем наречии.

- Чего надо? – мальчишка шмыгнул носом и переступил с ноги на ногу.

- Нет ли здесь неподалеку замка в горах?

- Это ты о Черном замке спрашиваешь?

- Выходит, есть. И далеко отсюда?

- Нет, до вечера дойти можно.

- А знаешь, кто в нем живет?

- А то нет! Это все знают: колдун, Вороном его кличут.

- А еще кто-нибудь с ним живет?

- Тебе-то, зачем знать?

- Да уж надо.

- Я бы, конечно, тебе сказал и дорогу показал, да только с тебя за это взять нечего, - мальчуган презрительно осмотрел обветшавшую одежду Атея.

- И многим ты дорогу показывал?

- А то! К колдуну многие идут. Его хоть и боятся, а куда без него денешься, коли надо скотину полечить, или там девку присушить?

- Врешь ты все! – Атей сделал вид, что не верит мальчишке. – Тут замку и быть негде: я с самого рассвета вдоль ручья шел и ничего не увидел.

- Как это – негде? – мальчуган рассердился. – Как это негде? А мимо водопада ты проходил? То-то и оно, что не проходил! Сам у водопада и близко не был, а говоришь, что замку быть негде.

- Это где же тот водопад, неужели на ручье?

- Скажешь тоже – на ручье! Там река настоящая по ущелью течет, да вниз и падает. Шумит – ужас как, даже отсюда слышно!

Атей прислушался и впрямь уловил далекий гул падающей воды.

- Так замок в водопаде стоит? Такого быть не может!

- Чего это ему в водопаде стоять? В нем не русалки ведь живут, а колдун! Замок над ущельем, выше водопада миль на пять.

- Нет, не верю я тебе, - ухмыльнулся Атей. – Ты этого замка, конечно, сам никогда не видел, а колдуна и подавно.

- Ну, не видел я колдуна, так что с того! – задиристо вскинул голову мальчуган. – Просто он мне без надобности. А захотел бы – и увидел. Он всякому является, кто на волшебном валуне у реки напротив замка круг из гальки выложит. Только ждать надо – и все.

- А слуги у него есть, рабы, пленники?

- Откуда мне знать, я к нему в гости не хаживал. А ты к нему, никак, в работники наниматься идешь? – съязвил мальчишка.

- Может, и в работники, - Атей рад был нежданной подсказке.

- Ну, так я тебе дорогу не покажу, если тебе заплатить нечем!

Мальчуган, потеряв интерес к разговору, повернулся к Атею спиной и зашагал прочь.

- Иди, иди, - рассмеялся Атей. – Да впредь, если хочешь заработать, язык-то не распускай!

Прислушиваясь к шуму падающей воды и замечая дорогу, Атей после полудня добрался-таки до водопада. Он располагался сравнительно далеко от поляны, с которой утром юноша начал свой путь.

- Подниматься по ущелью сегодня нет смысла, - решил юноша. – Пять миль туда, пять  обратно, и еще до поляны топать, да топать. До ночи не успею. Лучше вернуться к Ясе и Поляне, а утром всем вместе идти к Черному замку.

Атей взобрался на дерево, оглядел окрестности и определил направление, в котором ему следовало двигаться. К вечеру голодный и уставший юноша уже был на знакомой поляне.

- Яся! – позвал юноша.

Никто не отозвался.

«Должно быть, ягоды собирают на ужин», - подумал Атей, и голод тут же дал о себе знать болью в животе.

- Яся! Поляна! – вновь позвал юноша.

Ответа не было. Слегка встревожившись, юноша углубился в лес, окликая спутниц. Неужели они заблудились? Сердце Атея сжалось в тревоге.

- Хм, а он – красавчик! – за кустом послышался шорох и девичьи голоса.

- И, похоже,  заблудился.

- Давай-ка его к нам в избушку отведем, он, должно быть, не здешний.

- И то верно, хоть развлечемся чуть-чуть.

Ветки бересклета качнулись, и на поляне показались две совершенно одинаковые рыжеволосые девушки.

- Ты кого-то потерял? – девушки говорили одновременно и улыбались одинаково.

- Я ищу своих спутниц, - Атей вступил в разговор, а на сердце почему-то стало тревожно.

- Скоро ночь, в темноте ты здесь никого не отыщешь. Наша избушка неподалеку. Переночуй у нас, поужинай, а утром пойдешь на поиски.

Девушки подхватили корзинки, полные трав и цветов, которые они, вероятно, собирали целый день, и зашагали между деревьями. Они не сомневались, что юноша последует за ними. Атей, все еще беспокоясь о Ясе и Поляне, пошел за девушками, удивляясь своей покладистости.

Накануне вечером Ворон отвел Лиз и Элиз в избушку, в которой они жили с самого младенчества. Избушка еще больше покосилась и вросла в землю, на крыше зеленел мох и клочки травы. Дверь хоть и отворилась, но заскрипела так, что у девчонок мурашки по спине побежали.

Колдун положил на лавку завязанные в плащ пожитки двойняшек и огляделся. Ни зверь, ни человек, похоже, не бывали здесь с того самого часа, как отнесли на погост старушку. Вся утварь была цела, хотя и покрыта кое-где плесенью.

- Вот тут вы и поживете, свиристелки, пока я не выберу вам постоянного места жительства. Работы здесь достаточно, так что глупые мысли в голову лезть не будут. Захотите развлечься – собирайте травы, готовьте целебные настойки. И не вздумайте ослушаться.

Ворон снял с шеи небольшую подковку на черном шнурке и повесил ее на стенку.

- Вот, оставляю здесь свой талисман. Он и вас от опасности защитит, и мне позволит знать обо всем, что с вами происходит.

Колдун ласково погладил двойняшек по рыжим волосам и ушел.

- Иди-иди! – Лиз надула губки и отвернулась от двери. – Завтра же соскучишься и придешь за нами.

- Что-то я в этом не уверена, - не согласилась с сестрой Элиз. – Раз уж Ворон что-то решил, так тому и быть.

- Какая ты послушная, да покорная! – фыркнула Лиз. – Ну, и сиди здесь, дожидайся, когда «папаша» тебя в деревню отправит. А я все равно его добиваться буду! И вот посмотришь, он будет моим!

Рассвет следующего дня застал сестер в лесу. Им было невмоготу оставаться в затхлой сумрачной избушке. Разыскав под лавкой корзинки, девушки отправились за травами.

Солнце было уже довольно высоко, когда у избушки появились Поляна и Яся. Им надоело сидеть возле камня, к тому же кругом не было ни души, опасности – никакой. Решив поискать грибы и ягоды, мать и дочь углубились в лес и вскоре набрели на избушку.

- Погляди, мама, здесь кто-то живет!

- Осторожно, Ясенька, вдруг это недобрые люди?

Яся, не слушая мать, уже бежала к крыльцу. Заскрипела, отворяясь, дверь. Девушка заглянула внутрь.

- Мама, тут никого нет!

- Вот и хорошо. Здесь мы и подождем Атея. Хоть какая-то крыша над головой.

- Как же Атей нас здесь найдет?

- К вечеру кто-нибудь из нас вернется на поляну к камню и встретит его. А заночуем в избушке.

Поляна окинула взором временное пристанище, готовясь хоть чуть-чуть убрать его.

- Постой-ка, Яся, здесь кто-то живет!

- Да кто здесь может жить, мама? Взгляни – кругом плесень и паутина.

- А на лавке чья-то одежда: чистая, сухая.

Поляна потянула за край черной материи, в которую были увязаны чьи-то пожитки.

- Смотри – девичьи сарафаны. А плащ – мужской, черный с капюшоном. Совсем как тот, в котором мне Славень привиделся.

Яся, не слушая мать, выбежала из избы и, наломав веток с ели, принялась сметать со стен паутину. Вдруг она выронила ветки из рук и схватилась за сердце.

- Мама, погляди-ка сюда! Здесь папина подковка.

- Не может быть, - прошептала Поляна, а сердце уже забилось в груди: может, может!

И впрямь, на стене над лавкой висела на черном шнурке до боли знакомая маленькая подковка. Та самая, которую Славень когда-то выковал в кузнице отца Поляны.

- Его подковка, его плащ. Он был здесь! – сердце Поляны готово было выскочить из груди.

- Успокойся, мамочка, не волнуйся так, - Яся взяла мать за ледяные руки. – Вдруг он был здесь давным-давно?

- Да нет, недавно.

Поляна схватила плащ мужа и зарылась в него лицом.

- Он еще пахнет Славенем!

И тут взгляд женщины упал на одежду, выпавшую из узла. Рубашки, сарафаны…

- Он был здесь не один, - сердце женщины сжалось в тоске. – У него кто-то есть, другая женщина. Мы ему не нужны.

- Ну, уж нет, никуда мы не пойдем! – Яся схватила за руку мать, которая в отчаянии рванулась к двери. – Стоило полмира пройти, ища отца, чтобы теперь сбежать? Уж теперь-то я его непременно найду и узнаю, почему он нас бросил. Я хочу в глаза ему посмотреть! Вот придет Атей, и решим, как быть дальше.

До самого вечера Поляна просидела на лавке, уткнувшись лицом в черный плащ. Она вдыхала такой родной запах мужа и вспоминала, вспоминала…

Подумать о будущем у нее не хватало смелости. Она так боялась предательства!

Тем временем Яся убрала в избушке, принесла из ручья воды, перемыла посуду и развела в очаге огонь. Она даже сварила похлебку из грибов, которые нашла тут же в лесу.

Солнце уже клонилось к закату, когда Яся собралась вернуться на поляну с камнем, чтобы дождаться там Атея. Но тут дверь избушки распахнулась, и на пороге показались две рыжеволосые девушки, и следом за ними – Атей.

- Ха, да у нас гости! – Лиз оглядела избушку и довольно усмехнулась. – Славно они тут похозяйничали – чисто и пахнет вкусно. Ну что, гостюшки дорогие, угощайте хозяев!

Поляна опустила на колени черный плащ и виновато взглянула на двойняшек.

- Вы уж простите нас за вторжение, - улыбнулась она девушкам, – нам показалось, что в избушке никто не живет.

- А, это вы о паутине и плесени! – Лиз презрительно сощурилась. – Мы тут не успели прибраться, сами только вчера вечером вернулись домой.

- Вас так долго не было? – Яся вспомнила всю грязь, которую она выгребла из избушки.

- Ты права, очень долго – лет восемь.

- Приятно, должно быть, после долгого путешествия снова оказаться дома? – Поляна вежливо пыталась поддержать разговор.

- Какого там путешествия! – Лиз встряхнула рыжими волосами. – Все эти восемь лет мы жили тут неподалеку, в Черном замке.

- Здесь неподалеку есть замок? – сердце Поляны бешено заколотилось. – Почему же вы вернулись в избушку?

- А уж это не ваше дело! – Лиз грубо прервала разговор и заглянула под крышку котелка с похлебкой. – Давайте-ка лучше ужинать. Мы тут еще одного голодного путника подобрали. Э, да вы, похоже, знакомы!

Яся и Атей, уединившись в уголке, о чем-то шептались. Элиз, не принимавшая участия в разговоре Поляны и сестры, зло поглядывала на незнакомую девушку и парня, на которого она уже успела положить глаз. Всю дорогу до избушки Элиз обдумывала, как ей скорее присушить к себе пригожего парня. Вот тогда бы она не стала соперничать с сестрой из-за Ворона! А тут, нате вам, парень-то, оказывается, уже приворожен другой! Глядя на то, как лучились глаза Яси и Атея, Элиз не сомневалась, что между ними давно вспыхнула любовь.

«Ну, уж нет, голубушка, - думала Элиз, - не видать тебе этого парня. Будет он моим!»

За ужином Атей пытался выспросить у двойняшек хоть что-нибудь про Черный замок и его обитателей, но не тут-то было. Не ответили сестры и на вопрос Поляны о том, как в избушке оказались черный плащ и подковка на шнурке? За едой они вообще не проронили ни слова, а после ужина вышли за порог и начали шептаться.

- Ты поняла, сестренка, кто они такие, наши гости нежданные? – Лиз зло сощурила глаза.

- Нет, не поняла.

- Да это же жена Ворона, Поляна, и дочка его. Помнишь, он нам про них обмолвился? Явились – не запылились, нелегкая их принесла! Теперь нам Ворона не видать, как своих ушей. Он же свою жену до сих пор любит.

- А парень этот, Атей, любит Ясю.

- Ну, и что из этого?

- А то, что я хочу заполучить  Атея, а ты бери себе Ворона.

- А Поляна с дочкой?

- Неужто мы от них избавиться не сможем?

- Вдруг Ворон узнает, быть тогда беде!

- Не узнает он, мы его подковку в ручей бросим. А что с гостями делать – придумаем.

- Тут и думать нечего: заговор на ветер – и все в порядке. Не забыла заговор на ветер?

- Ну что ты, конечно, не забыла. Тут, кстати, неподалеку и подходящий утес имеется. Высокий утес над пропастью, там всегда ветер, и днем, и ночью.

- Тогда чего же мы ждем? Нужно торопиться, мало ли что взбредет в голову нашим гостям за ночь. Если все удастся, к утру мы от них избавимся.

- Подожди-подожди! Избавимся только от дочки и мамаши, а парнишку моего ты не трогай, я его к себе присушу.

- Пожалуйста, присушивай на здоровье! Иди в избушку, да принеси подковку Ворона.

Через минуту Элиз вернулась с искаженным злобой лицом.

- Эта поганая Поляна талисман Ворона из рук не выпускает. Что делать будем?

- Ладно, пусть потешится, пока жива. Недолго ей осталось. А до утра мы подковку-то утопим. Ворон, хоть и рано встает, а ночью все же спит, не узнает про наши ночные проделки.

Ворон не спал. Конечно, он ничего не знал из того, что происходило в избушке: свой талисман колдун оставил просто для острастки, чтобы создать иллюзию своего присутствия. Никакой магической силой – Ворон был в этом уверен – подковка не обладала.

Колдуна ломало: люто, жестоко, как давным-давно уже не ломало оттого, что он не сделал какую-нибудь пакость.

- Да что же это творится со мной? – недоумевал Ворон.- С тех пор, как мы вернулись из путешествия по мирам, со мной ничего подобного не случалось. Я уж думал, что, побывав вне своего тела, избавился от необходимости творить зло.

- И верно! – домовой был тут как тут. – С тех пор ты только во благо людям свой дар использовал. Хотя, с какой стороны посмотреть! Вот присушишь ты девку к парню: тому – благо, а девке – что? Всю жизнь с нелюбимым маяться.

- Не умничай, дружище! Этак любой поступок наизнанку вывернуть можно. У всего две стороны – добро с одной, зло с другой.

- Что же ты мучаешься? Утешай себя мыслью, что зло, творимое тобой, для кого-то – добро. Для тебя – в первую очередь: ломать не будет! – усмехнулся домовой. – А знаешь, приятель, что я заметил? Тебя не ломало, пока рядом были двойняшки, пока ты их растил, да холил.

- Ну, и что из этого?

- А то, дурья твоя башка, что это и было тем самым злом, которое тебя от ломки спасало!

- Разве растить сирот, быть им вместо отца – зло?

- Это – одна сторона, как ты говоришь. А гляди, кого ты вырастил? Где в этих девчонках доброта? Одна черная злоба по отношению к людям. Даже тебя, своего воспитателя, совратить хотели. А с Заримой что сотворили? Воспитывая девчонок лохматками, ты и творил самое большое свое зло.

- Я же хотел, чтобы они людям помогали, лечили их, оберегали от бед.

- Мало ли, чего ты хотел! Смотри, что у тебя получилось.

- Как же теперь быть? – Ворон схватился за голову, которая и так раскалывалась от боли.

- Ладно, не мучайся, дружище. Об этом надо хорошенько подумать. Не ты первый, не ты и последний, кто, любя своих детей и желая им добра, воспитывает из них настоящих чудовищ. А пока, полечился бы ты маленько. Сил нет на твои мучения смотреть.

- Как полечиться? Разве есть лекарство от такой ломки?

- Не притворяйся, что ты его не знаешь. Малюсенькое зло – и все, как рукой снимет.

- Малюсеньким тут не отделаешься!

- Ну, сотвори бурю какую-нибудь. Сейчас ночь, большой беды людям она не принесет. Деревьев наломает, ну там  крышу с избы снесет!

Колдун благодарно взглянул на друга.

- И то верно!

Корчась от боли, он начал творить заклинание, повелевающее стихией ветра.

Двойняшки стояли на самом краю утеса. Внизу, в черноте пропасти, клубилась ночь. Вершины гор уже сияли в свете  луны. Здесь, на одиноком утесе, всегда было ветрено: и днем, и ночью, и тогда, когда повсюду стоит тишина. Сейчас легкий ветерок трепал рыжие локоны сестер, приглашая их начать колдовство.

Овладение силой ветра – это был не простой магический ритуал. Порой он бывал даже опасен, но любая лохматка использовала его с наслаждением. Нужно было снять с себя одежду и дождаться, когда подует сильный ветер, подставив тело его дыханию.

Стройные юные тела замерли на вершине утеса. Каждая из сестер забыла о существовании другой, все мысли оставили хорошенькие рыжеволосые головки. Девушки наслаждались прикосновениями ветра к их горячим телам, чувствительная кожа отзывалась на каждое дуновение. Ветер наполнил каждую жилочку. Проникая внутрь, он играл и сливался с девчонками. Теперь он был не просто движением воздуха – он был осязаемым любовником. И вдруг – вспышка в основании позвоночника. Можно начинать заговор на ветер.

Лиз собиралась насытить огонь своего тела одним: смерть! Смерть Поляне – сопернице, смерть ее дочке! Пусть ветер рассыплет этот огонь в пространстве, и тогда им – не жить!

Элиз стремилась к другому: любовь! Любовь Атея. Пусть она достанется ей, только ей и никому больше!

- Ветер, о, ветер, исполни мое желание!!!

Но внезапно ветер ударил плетью по нагим телам. Загрохотали сорванные с вершин валуны. Застонали деревья под напором взбесившегося воздуха. Накатившая воздушная волна подхватила девушек и столкнула их вниз с утеса, в черноту ночи, на острия камней. Мгновение – и все было кончено! А ветер еще долго бушевал в горах, ломая сучья елей, швыряя вверх гравий и низвергая со склонов булыжники.

В ветхой избушке скрипела и хлопала дверь, не давая заснуть Поляне, встревоженной долгим отсутствием хозяек.

А в Черном замке спокойно спал колдун, сотворивший бурю. Его не ломало.

ГЛАВА 33.

- Куда же запропастились наши хозяйки? – озабоченная Поляна вглядывалась в окружавший избушку ельник. – Неужто, опять ушли, ни слова нам не сказав? Странные девушки…

- А мне они не понравились! – Яся встала за спиной матери и выглянула наружу. – Нет их – и не надо. Все равно нам пора в путь.

- Негоже уходить, не поблагодарив хозяев за ночлег, - вздохнула Поляна. – Но не дожидаться же нам их, чтобы попрощаться!

- Тем более, что они могут снова на несколько лет исчезнуть из своего дома, - подхватила дочка.

- Верно, ведь вчера девушки говорили, что жили последние годы в Черном замке. Не тот ли это замок, который мы ищем?

- Значит, там и увидимся, - без энтузиазма подытожила Яся: ей совсем не хотелось вновь встречаться с рыжеволосыми близнецами.

На поляне показался Атей. Мокрые волосы свидетельствовали о том, что он уже успел умыться в ручье. В руках юноша держал горшок с водой и нанизанные на гибкую лозу грибы.

Женщины сноровисто разожгли очаг, и, не успели высохнуть волосы Атея, как ароматная похлебка была готова.

Все, что накануне узнал Атей, он еще вечером рассказал своим спутницам, поэтому за завтраком никто не проронил ни слова. Все понимали, что их долгое путешествие подходит к концу. Поляна волновалась больше всех. Неужели всего через несколько часов она увидит мужа? И тут же сердце женщины сжималось предчувствием беды: как встретит их Славень? Может, он давным-давно забыл свою жену и дочку? Бедная женщина готова была развернуться и убежать прочь. Пусть все будет по-прежнему: вместо мужа – светлая память о нем. Мысль, что ее ждет разочарование, предательство, была нестерпима!

- Мама, да перестань ты терзаться! – Яся твердо взглянула в синие глаза Поляны. – Вот увидишь, все будет хорошо! Забирай-ка папин плащ, подковку – и в путь.

Атей решил идти к ущелью напрямик, через лес. Для юноши, выросшего в лесной деревеньке, это было совсем не трудно. Горы напоминали о себе лишь небольшим уклоном, да валяющимися там и сям замшелыми валунами. Только одна высокая скала виднелась прямо по курсу, да и то тропа проходила у ее подножья.

Ночная буря наломала сучьев с деревьев, нашвыряла камней, но все же можно было идти довольно легко. Когда до скалы оставалось шагов сто, Атей решил взобраться на нее и посмотреть, не сбились ли они с пути. Поляна и Яся воспользовались этим, чтобы передохнуть. Они уселись прямо на траву и прикрыли глаза, подставляя разгоряченные ходьбой лица слабому ветерку. Пронзительный крик Атея заставил мать и дочь вскочить на ноги и броситься к скале. Там на камнях, вонзившихся в обнаженные тела, струились рыжие волосы двойняшек.

…Шустрик сидел в потайной комнате Ворона и, уставившись в зеркало, разглагольствовал:

- Ну, что это за жизнь у нас пошла? Скукотища! Поели – поспали, поспали – поели. Никакого разнообразия. Ни к нам в гости никто не придет, ни к себе не позовет. Тоска зеленая.

- Не ной, и без тебя тошно! – Ворон сидел у окна спиной к домовому и тоже отчаянно скучал.

Ему недоставало задорных девичьих голосов, стремительного дуэта шагов по коридору, ярких всплесков огненных волос.

«Может, зря я отослал девчонок в избушку», – терзался Ворон.

- Не зря, не зря, - домовой словно подслушал мысли друга. – Забыл, что они здесь в последнее время вытворяли?

- Об этом-то не забыл, а вот о своем обещании запамятовал. Нужно сейчас же отправляться в путь. Найти новое место жительства для каждой, да женихов им присмотреть, чтоб дурь в головы не лезла.

- Ага, совсем одного меня хочешь оставить? – захныкал Шустрик.- Чтоб я тут же с тоски помер?

- Не помрешь, не прибедняйся. Кто по ночам к Зариме шастает?

- Так то - по ночам, когда она сон от яви с трудом отличает. А покажись я ей белым днем – что было бы? Вот то-то и оно!

- А как же Зарима весь день одна-одинешенька сидит? Думаешь, ей не скучно?

- Ничего она не сидит. Как двойняшки оставили замок, на Зариме все хозяйство оказалось. Помыть, убрать, еду приготовить – присесть некогда. И все с улыбкой, да с песнями. Очень ей нравится хозяйничать в замке.

- А меня так и боится.

- Это не она тебя, а ты ее боишься. Поди, не забыл, как девчонка кусается? Я бы на твоем месте давно с нее отворот снял, а приворот сотворил.

- Отворот сниму, а привораживать не буду. Захочет – сама ко мне придет, а не захочет – твое счастье.

 Ворон встал, собираясь выйти из комнаты. Но тут его взгляд упал на зеркало. Колдун схватился за сердце и упал  обратно на лавку.

- Что с тобой, дружище? – домовой тоже взглянул в зеркало. – С каких это пор посетители тебя в обморок роняют?

В самом деле, на только что пустой поляне у камня показались две женщины и юноша.

- Ну, вот, кажется, пришли, - Атей похлопал ладонью по теплому боку валуна. – Это и есть тот самый волшебный камень, о котором мальчишка мне говорил.

- Камень, как камень, - Яся пожала плечами. – Не лучше и не хуже других.

- А это мы сейчас посмотрим, - Атей спустился к реке и начал собирать гальку.

Из разноцветных камешков юноша выложил круг на плоской вершине валуна и уселся на землю, привалившись к нему спиной.

- Теперь только остается ждать хозяина замка.

- А вдруг он не захочет пустить нас к Славеню? – Поляна нервно смахнула упавшую на лоб прядь волос.

- Кто – он?

- Ну, колдун, хозяин замка.

- Кажется, его Вороном зовут? – подхватила Яся.

Атей задумчиво посмотрел на спутниц. Юноша колебался, не осмеливаясь открыть им то, что прочел в каменной Книге. И все же он решил выложить все начистоту.

- Дорогие мои, настало время узнать вам правду, ту, что открыла мне Каменная книга. Горькую, страшную правду. Вам решать, как поступить, когда вы узнаете ее.

Поляна побледнела, как смерть:

- Не томи, говори скорей – Славень умер?

- Да. Славеня нет больше на этом свете.

- Так зачем же мы пришли сюда? – Яся в гневе топнула ногой. – Ты знал, что отца нет в живых, и все же притащил нас к Черному замку. Зачем?

- Твой отец жив, Яся, - грустно взглянул на девушку Атей. – Только теперь он не Славень, а колдун Ворон. Вот это и есть правда.

- Колдун…

Яся поперхнулась страшным словом.

- Да, тот, кто живет в этом замке, и есть твой отец. Колдун Ворон.

- Так вот в чем дело! – задумчиво протянула Поляна.

В голове женщины вспыхнули воспоминания. Странные родители мужа, смерть свекра и следом за ней – исчезновение Славеня. Теперь все эти факты сложились в ясную картину, отметая сомнения.

- Не по своей воле стал он колдуном, - Поляна взволнованно зашагала вокруг камня. – Это отец навязал ему свой проклятый дар. И ушел Славень потому, что не захотел нам зла причинять. Теперь мне все ясно!

- Папа забыл нас, предал?

- Что ты! Он ушел, чтобы уберечь нас от зла. Теперь мы должны помочь ему.

- Помочь. Но как?

- Этого я не знаю. Но есть же какой-то способ? Может,  Каменная Книга открыла его Атею?

- Нет, этого я не знаю. Мне только ведомо, что от вас зависит, станет ли Славень снова нормальным человеком.

- Напиток мудрости, мама! – Яся вытащила из узелка подарок эльфов. – Вот он нам и поможет. Выпей скорей.

…Ворон метался по замку, отшвыривая попадающуюся на пути мебель. Следом за ним семенил верный Шустрик, бормоча себе под нос:

- Ох, к худу это, к худу! Нет, к добру, к добру. Или к худу? Тьфу, заморочил меня совсем!

Наконец домовой остановился.

- Да перестань ты бегать туда-сюда! Чего ты взбесился, приятель?

Ворон вцепился в решетку на окне и прижался к ней пылающим лбом.

- Там, на поляне – Поляна!

- Ты, дружище, заговариваться стал, что ли? Как это – поляна на поляне? Камень на камне – понятно. Или там – белка на дереве.

- Тьфу, бестолковый! На поляне – жена моя, Поляна.

- Жена? Эта та – синеокая? Красавица!

- Да не тому удивляться надо, что красавица, а тому, как она здесь оказалась.

- Ты что, не рад этому?

- Да я в ужасе! Зачем, зачем она пришла сюда?

- А ты не догадываешься? Ну, и тупой ты, приятель!

- Я же от нее на край света сбежал. Не потому, что разлюбил, а чтобы от зла уберечь. Ее и дочку, Ясю. Не должна она меня такого видеть.

- А чего это не должна? Ты не урод какой и не зверь лютый. Должно, соскучилась, раз нашла тебя, дурака.

- Да не могу я ей на глаза показаться, колдун окаянный! Она же – сама чистота, сама доброта. Как я ей объясню?

- Э, друг, женское сердце – мудрое. Ему ничего объяснять не надо. Оно все без слов поймет.

- А отцово наследство, дар черный? Его куда деть?

- Скажи честно, а ты готов с этим даром расстаться? С могуществом своим?

- Эх, Шустрик, не дар это, не могущество – жернов на шее. Так и гнет к земле, так и давит! Не колеблясь, отдал бы все это за утро ясное в кузнице моей, за звон молоточков, за жар в горне. А уж за улыбку Ляночки моей и жизни не жалко!

- Так что же ты боишься с женой встретиться? Ведь любишь ее.

- Оттого и боюсь, что люблю. Боюсь зло ей причинить.

- Ладно, хватит сопли пускать! Что-нибудь придумаем. А пока схожу-ка я к камню, да послушаю, о чем гости дорогие толкуют.

Пряная жидкость растекалась по языку Поляны, обволакивала небо, туманила голову. Очертания окружающих предметов стали расплываться, солнечные лучи брызнули во все стороны, пятная рыжими бликами все вокруг. Где-то в голове женщины зазвучала тихая музыка. Легкие, как дуновение весеннего ветерка, заструились слова, которые нашептывал чей-то негромкий голос:

- Смерть – ключ к жизни. Умереть, чтобы родиться вновь. Могила – колыбель духа…

И еще, еще, еще слова. Заговоры? Молитвы? Голос плывет, истома во всем теле. Слова, слова, слова…

- Они хотят убить Ворона! – незримый Шустрик, подслушав мысли, текущие в голове синеокой женщины, метнулся обратно в потайной ход. – Убить Ворона? Дудки! Этого я не допущу! Пусть только сунутся!

Дробный топот шагов Шустрика докатился до потайной комнаты колдуна.

- Ну, что ты узнал? – Ворон бросился навстречу другу.

- А-а, ничего особенного. Собирайся.

- Куда собираться?

- Ну, ты же хотел наведаться в окрестные деревни, чтобы присмотреть жилье близнецам? Вот и отправляйся.

- Как это отправляться? А Поляна?

- Ничего с ней не случится, с драгоценной твоей женой. Бывало, посетители тебя по седмице ожидали, вот и она подождет.

- Ты что-то темнишь, дружище. То ты ни в какую не хотел меня отпускать, а теперь готов спровадить сию минуту. Что ты узнал, говори?

- Да ничего особенного и не узнал вовсе. Просто тебе нужно время, чтобы разобраться в своих чувствах, успокоиться, обдумать все, как следует. Ну, что может случиться за два-три дня? Ничего. За гостями я присмотрю, а ты пока по делам слетай.

- Может, ты и прав, - Ворон был рад нежданной отсрочке решения свалившейся на него проблемы. – Сейчас же отправлюсь.

И он потянулся за плащом.

- Э, нет, лети-ка ты как ведогонь, а тело тут оставь. Я и за ним присмотрю.

Шустрик явно что-то задумал, но не хотел посвящать друга в свои планы.

- Уж не решил ли ты снова напялить на себя мое бедное тело? – Ворон подозрительно покосился на домового.

- Нет, не решил. Мне твое тело без надобности. Пусть себе лежит.

Минуту спустя безжизненное тело колдуна уже покоилось на лежанке, а сам он, борясь с соблазном хоть на секунду завернуть к заветному валуну, мчался прочь, к ближайшей из окрестных деревень.

- Ну, вот и ладненько! – домовой потрогал оставленное колдуном тело и задумался. – А может, и впрямь войти в тело Ворона, да и дать от ворот поворот этой Поляне и еще тем двоим, что с ней? Пусть катятся восвояси, нам и без них хорошо.

Домовой походил вокруг лежанки, посопел, покряхтел.

- Нет, Ворон мне не простит такой выходки. Придется действовать иначе.

Как назло, ни одной путной мысли не приходило в голову Шустрика. Сокрушенно вздохнув, он уселся подле лежанки и принялся ждать озарения.

Зарима, тихонько напевая, шла за водой. Теперь она чувствовала себя полноправной хозяйкой в замке, на которой лежит забота о его чистоте и уюте. Кроме того, теперь ей приходилось готовить еду себе и Ворону.

«Странный мужчина! – думала Зарима, шагая по подземному переходу к реке. – Другой на его месте и внимания бы не обратил на то, что мне противна близость с ним. Взял бы силой, как делали это все знакомые мне мужчины, и дело с концом! Кого из них волновали переживания женщины? Этот – не таков. А я-то хороша! Мне бы в ногах у него валяться надо, следы его целовать, каждое желание на лету ловить. А я – сопротивляюсь. Раньше со мной такого никогда не было. Даже когда толстый купец Али проверял купленный у работорговца товар, это не вызывало у меня такого отвращения. Почему?»

Проворные ноги вынесли девушку на берег горной реки. Здесь, прыгая с камня на камень, она добралась до места, где можно было набрать в кувшин чистой воды. Опуская посудину в речные струи, девушка все еще была погружена в свои мысли и не заметила, что с берега за ней наблюдают.

Атей, томясь скукой ожидания, поднялся вверх по течению речки. Отсюда Черный замок казался еще величественнее и неприступнее. Разглядывая его, юноша пытался понять, как же попадают в замок его обитатели. И тут он увидел девушку с кувшином, склонившуюся к воде.

«Должно быть, она живет в замке, как те рыжие двойняшки, - подумал Атей. – Если так, то с водой она должна вернуться в свое жилище. Вот и ответ на мой вопрос! Пойду за ней и найду вход в замок».

Осторожно ступая, Атей двинулся вслед за девушкой. Вот она нырнула в заросли кустарника и исчезла. Выждав минутку, Атей последовал за незнакомкой. Кусты скрывали вход в пещеру.

 - Ага, вот и дверь, которую я ищу!

 Атей бесстрашно шагнул под темные своды. Впереди слышались шаги девушки.

Крадучись, стараясь не шуметь, Атей пошел следом. Поворот, еще поворот. Руки юноши уперлись в тяжелую деревянную дверь. Неужели заперта? Атей толкнул дверь, и она на удивление легко отворилась.

- Вот это повезло! – восхитился юноша и на цыпочках побежал по ступенькам каменной лестницы вверх.

Тревога! Чужой в замке!

Шустрик вскочил на ноги и заметался по комнате. Он не ожидал от гостей такой наглости. Сидели бы себе у камня и ждали спокойненько, когда хозяин соизволит к ним явиться. Так нет же, лезут, не званы – не прошены, прямиком в замок!

- Ну, погодите, я вам покажу! – Шустрик рассердился не на шутку.

Не успел Атей подойти к комнате колдуна, как у него над ухом просвистел тяжелый подсвечник и с грохотом врезался в стену. Следом летела скамейка, от которой юноша с трудом увернулся. Глиняная миска ударила парня в лоб, и он свалился на пол, распахнув по пути одну из дверей.

Потряхивая гудящей головой, Атей встал на четвереньки, силясь подняться на ноги. Это ему почти удалось. Он даже увидел неподалеку лежащего на ложе чернобородого мужчину, даже успел удивиться его недвижимости и бесстрастности. Но тут вдруг одежда на юноше сама собой вспыхнула.

Проклятье! Атей бросился назад, к подземному ходу, к спасительной воде. Дверь за ним сама собой захлопнулась и закрылась на засов.

- Ну, как, отведал горяченького? – хихикнул Шустрик, довольный собой. – Теперь не сунешься без приглашения в замок!

Домовой уселся перед зеркалом и принялся наблюдать за тем, что происходит на поляне возле большого камня.

Поляна расчесывала свои дивные светлые волосы, когда появился мокрый до нитки Атей.

- Что это ты вздумал в одежде купаться? – Яся засмеялась и кинулась вытирать юношу.

- Постой, Яся, - Атей отстранил девушку. – Я нашел вход в замок.

- Он что, под водой, раз тебе пришлось в речку нырять? – Яся сделала удивленные глаза, а смешинки в них продолжали скакать озорными чертятками.

- Я не шучу! – юноша с досадой передернул плечами. – Вход я нашел, даже в замок пробрался.

- Ну и?..

Поляна взволнованно стиснула гребень в руке.

- Ну, как пробрался, так и выбрался. Не очень-то нас там ждут! Сначала швыряли в меня, чем попало, а потом чуть, было, живьем не сожгли.

- Кто сжег – Славень?

- Я не понял, кто. Никого, кроме чернобородого мужчины, я не видел, но он смирненько лежал на лежанке и даже пальцем не пошевелил. Я даже почти уверен в том, что он был мертв, или спал мертвецким сном.

- Чернобородый? – сердце Поляны готово было выскочить из груди. – Это же Славень!

- Но почему он лежал без движения?

- Мы должны увидеть его. Немедленно!

Поляна наскоро скрутила волосы в узел и покрыла голову платком. Яся уже подхватила узелок с вещами. Атей, с которого все еще текла вода, зашагал к реке, женщины – за ним.

- Идите, идите! – ухмыльнулся домовой, наблюдая за гостями в зеркало.

Он хоть и не услышал ни слова из сказанного на поляне, но догадаться о смысле разговора было не трудно.

- Посмотрю я, что вы запоете, когда упретесь в дверь!

Домовой не собирался препятствовать проникновению гостей в замок. Наоборот, он хотел, чтобы они вошли и убедились в том, что колдун мертв. Зачем бы им тогда убивать его снова? Но впустить их вот так, запросто, Шустрик никак не хотел. В конце концов, кто в доме хозяин? Вот и решил домовой позабавиться, припугнуть посетителей немного.

Минуту спустя Шустрик уже стоял у дубовой двери и потирал руки, предвкушая замешательство Поляны и этого юнца перед запертым входом. Вот послышались торопливые шаги.

- Заперто! – Атей толкнул плечом дверь. – Проклятье!

- Ну-ка, доченька, соберись! – Поляна встала рядом с Ясей и, сосредоточившись, выставила вперед руки.

Яся сделала то же самое.

Ослепительно яркие лучи метнулись с ладоней женщин к двери, вышибая и поджигая ее.

- О-го-го! Ничего себе, женушка у Ворона, - Шустрик едва успел отскочить от двери. – А вторая – его дочка Яся. Так, кажется, ее Поляна назвала? Тоже хороша! С этими шутки плохи. Однако посмотрим, что они скажут, когда увидят безжизненное тело колдуна? Стоило двери вышибать, когда тот, кого хотели убить, и так уже мертв!

Поляна застыла на пороге потайной комнаты колдуна. Окно, обычно занавешенное тяжелыми шторами, сейчас было открыто. На жертвеннике не курились благовония и не горели свечи. Комната совсем не казалась странной и таинственной. Овальные зеркала, приняв в свои объятия лучи солнца, тут же выплескивали их на стены золотистыми зайчиками. Еще одно зеркало, огромное, в полстены, отражало знакомый пейзаж у реки. Рядом с открытым окном, на лежанке, покоилось тело чернобородого человека.

Поляна с первого взгляда узнала в нем Славеня. Конечно, он постарел, серебристая прядка в волосах цвета воронова крыла говорила о том, что прожитые годы не были легкими. Лицо мужчины, спокойное и умиротворенное, было так живо! Однако даже легкое дыхание не срывалось с губ, руки возлежали на неподвижной груди.

- О, Боги, неужели мы опоздали? Он умер! – ноги бедной женщины подкосились, и она медленно начала оседать на пол.

Атей подхватил Поляну, не дал ей упасть.

«Удалось! Удалось!» - Шустрик втихаря радовался тому, как ловко ему удалось провести непрошеных убийц.

Яся подошла к лежанке, опустилась перед ней на колени, заглянула Ворону в лицо.

- Папочка, мы все-таки нашли тебя! – девушка взяла в свои теплые ладони руки отца, такие холодные и безжизненные. – Папочка, я так хотела тебя увидеть, ты так мне нужен, я так скучала по тебе! Сколько дорог мы прошли, скольких опасностей избежали, и вот – все напрасно! Ты не дождался нас, ты умер. Мы так хотели помочь тебе. Так хотели, чтобы ты вернулся к нам, в наш дом, в нашу деревню!

Теплые капельки упали из глаз девушки на руки колдуна.

- Папочка, ты так и не узнал, что твоя дочурка выросла. Мне некому будет показать своего суженого, папочка, милый мой! Зачем, зачем ты умер? Мы так хотели избавить тебя от темного наследия деда! Мы бы смогли, мы бы обязательно смогли сделать это. Наша любовь и напиток мудрости, что подарили мне эльфы, сотворили бы чудо. Ты снова стал бы нашим любимым папочкой, Славенем. Зачем, зачем ты умер?

Слушая причитания девушки, незримо присутствующий в комнате Шустрик забеспокоился.

«Ой-ой, кажется, я ошибся маленько. Похоже, они не хотели убивать Ворона. Они хотели ему помочь. И надо же было мне услать его из замка! Вот придется теперь всю эту кашу самому расхлебывать. Поляна-то с горя, похоже, сама вот-вот помрет. Ой, к худу это, к худу!»

- К добру это, к добру! – шепнул на ухо другу Ворон-ведогонь.

Он уже несколько минут парил под потолком, не замеченный даже домовым. Вернувшись с полдороги, раздираемый сомнениями и желанием видеть жену и дочь, он был свидетелем того, что происходило возле ложа с его телом.

«Как мог я добровольно отказаться от свидания с дорогими людьми?» - корил себя Ворон.

Он только сейчас понял, как стосковался по жене и дочке. Он так хотел обнять их, расцеловать! Вот только как он объяснит свой уход из дома, свое предательство? Предстать перед родными черным колдуном было сверх сил Ворона.

И тут – о, чудо! Ворон понял, что его секрет вовсе и не секрет уже. Мало того, ему хотят, а главное – ему способны помочь!

Не мешкая ни мгновения, ведогонь устремился в тело, возвращая ему жизнь. Ресницы дрогнули, грудь приподнялась вдохом.

Яся ощутила легкое движение пальцев отца в своих руках. Не веря себе, точнее, боясь поверить, девушка пристально вгляделась в дорогое лицо.

- Мама, он жив! Папа жив!!!

Ликующий крик дочери заставил затрепетать  сердце колдуна. Он медленно повернул голову и взглянул девушке в глаза. Любовь, море любви увидел он в них.

Ворон приподнялся на локте и посмотрел на жену. Она – бледная с помертвевшими губами и трясущимися руками – не в силах была сдвинуться с места. Счастье и боль полыхали в ее синих очах.

Ворон крепко обнял и поцеловал дочь, а потом встал на колени и пошел к жене. Он взял ее холодные руки в свои, покрыл поцелуями вперемешку со слезами.

- Прости, родная, прости!

Поляна молчала, не в силах выдавить из себя ни звука. Чувства переполняли ее, они были так противоречивы! Наконец женщина справилась с волнением. Она прижала к себе голову мужа, уткнулась лицом в его волосы, вдохнула забытый, но такой родной запах.

- Мне не за что тебя прощать, любимый, - чуть слышно прошептала она. – Но отца твоего я не прощу никогда!

…Сорок дней готовился Ворон к очищению. Чтобы избавиться от черного наследия отца, стать прежним Славенем, он должен был умереть и снова родиться. Эту истину и пути ее воплощения открыл Поляне напиток мудрости эльфов.

Сорок дней Ворон ничего не ел, пил только родниковую воду, которую Поляна приносила ему с дальнего родника. Каждое утро вставал он под струи водопада, и ему казалось, что чернота смывается с него горной водой. Жертвенная чаша, кинжал и черные свечи давно уже были выброшены в реку. Вот только знания, полученные от отца, никак не удавалось выбросить из головы. Оказывается, Ворон настолько привык пользоваться своим даром, что ему трудно, просто невозможно было без него обходиться! К тому же, стоило взойти на небе луне, как жесточайшая ломка настигала свою жертву. Она требовала: зло, зло, зло – хоть немного, чтобы избежать мук, хоть капельку! Но Ворон держался. Он не смел подвести Поляну и дочь, он обязан был перебороть себя.

И вот настал заветный день. Вернее, это было утро. Ясное солнечное летнее утро. Ворона разбудил Шустрик.

- Эй, приятель, чего это ты разоспался – помирать пора!

Домовой деловито сновал по комнате, собирая нужные вещи.

Колдун не спал всю ночь, но под утро усталость и волнение сделали свое дело, склонили голову Ворона в тяжелой дреме, не дающей облегчения.

Поляна и Яся обитали в комнате Заримы, с которой за прошедшие сорок дней успели подружиться. Они даже научились понимать друг друга, помогая себе универсальным языком жестов. Атей нашел себе комнату по вкусу, хотя он и не знал, что потеснил ее законного хозяина – домового. Шустрик бурчал, кряхтел, сопел, но тарелками больше не швырялся, и поджигать гостя не решался.

Яся вошла в комнату, чуть не налетев на невидимого домового.

- Ты готов, папа?

- Готов? Ах, да – готов, конечно, - Ворон взял в руки приготовленный Шустриком кинжал и накинул на плечи черный плащ с капюшоном.

- Ну, тогда пойдем. Мама ждет нас.

- Меня не приглашает, - бурчал Шустрик, забывая, что девушка даже не догадывается о его существовании. – Ну, да мы не гордые, мы и без приглашения пойдем!

Подземным ходом выбрались к реке. Дальше путь лежал в ущелье. Сопровождать Ворона могли только самые близкие – дочь и жена. Это было открыто Поляне напитком мудрости. Вот почему и Атей, и Зарима остались в замке.

Всю дорогу молчали. Ворон должен был настроиться на нужный лад. Ослабевший после сорокадневного голодания, колдун с трудом передвигал ноги, но внутри его все сияло и ликовало. Скоро, совсем скоро он сбросит с себя оковы отцовского наследства. Пускай вместе с ним он потеряет свое могущество, пускай, зато он вновь обретет свою любимую жену, дочку, вернется в свой дом и сможет работать в своей кузнице. Каждая жилочка, каждая капелька крови в нем пела и ликовала.

- Ну, вот и пришли! – Поляна остановилась на небольшой площадке среди скал. – Теперь очередь за тобой, - обернулась она к мужу.

Ворон сбросил с себя плащ и, вооружившись кинжалом, принялся копать каменистую почву. Он рыл себе могилу.

- Мама, давай поможем ему!  - Яся взглянула на мать. – Втроем мы быстрее справимся с работой.

- Нет, доченька, нельзя! Тот, кто хочет родиться заново, должен сам выкопать себе могилу, и чем труднее это сделать, тем лучше. Потерпи, папа справится.

Солнце уже палило вовсю, выжимая соленый пот, который заливал Ворону глаза. Руки колдуна были разбиты в кровь об острые камни. Ноги дрожали от напряжения. Но он стискивал зубы и вновь и вновь вонзал кинжал в землю, выгребая ее руками. Только далеко за полдень работа была окончена.

Поляна достала из узелка кусок белой материи – саван.

- Вот, накинь это, любимый. А теперь ложись в могилу, лицом на восток. Сейчас я начну читать заговор, а ты, Яся, бросай в могилу по горсти земли. Всего нужно бросить сорок горстей.

Поляна уселась на камень возле могилы и прикрыла глаза. Она пыталась вспомнить слова, открытые ей напитком мудрости. Сознание женщины затуманилось, истома разлилась по всему телу, губы сами собой зашептали:

- Смерть – ключ к жизни. Умереть, чтоб родиться вновь. Могила – колыбель духа…

И еще, еще, еще слова.

Яся прилежно считала бросаемые ею в могилу горсти каменистой земли:

- Двадцать, двадцать один, двадцать два…

- Так они совсем засыплют моего друга! – бурчал Шустрик, спрятавшись за большим валуном на краю могилы. – Что за глупый обряд? Ох, к худу это, к худу!

Колдун недвижно лежал на дне собственноручно  выкопанной  ямы. По мере того, как обряд близился к концу, лицо его все более светлело. Блаженная улыбка уже заиграла на губах.

- Тридцать восемь, тридцать девять, сорок! – считала Яся.

Шустрик приподнялся из-за камня, чтобы получше рассмотреть, что же сейчас произойдет с приятелем там, в глубине могилы? Неверное движение – и валун тронулся с места. Словно нехотя, он повис над могилой. И вот уже летит вниз, прямо на голову Ворона.

- Нет! – вопль Поляны громыхнул эхом в горах.

Женщина бросилась вниз, защищая любимого, закрывая его своим телом. Из могилы вверх взметнулись два луча: угольно-черный и ослепительно-серебристый. Они слились воедино и погасли. Вниз по склону загромыхал валун, вышвырнутый из могилы этими лучами.

- Мама! Папа! – Яся бросилась к краю ямы, страшась увидеть в ней безжизненные тела родителей.

Шустрик, не заботясь больше о своей невидимости, кинулся за ней следом.

На дне ямы сидели Поляна и Славень. Да, теперь он уже не был Вороном, не был черным колдуном, обязанным творить зло. Проклятое наследство отца выплеснулось наружу черным лучом, который погасила любовь и добрая сила Поляны.

Женщина тоже потеряла свой светлый дар, но она не жалела о том. Рядом был любимый муж, отец ее дочери. Поляна светилась от счастья.

- Фу, оба живы! – Шустрик облегченно вздохнул и встретился взглядом с изумленными глазами Яси.

- Это еще кто такой? – девушке казалось, что у нее видение.

Поняв, что засветился, Шустрик махнул рукой и протянул девушке ладошку дощечкой:

- Ну что ж, давай знакомиться. Я – Шустрик, домовой Черного замка.

- И мой давний приятель, - добавил Славень, улыбаясь.

…Они стояли на берегу реки у огромного валуна: две супружеские пары, одна семья. За их спинами высилась громада Черного замка, который они только что покинули. Там, в замке, остались Шустрик и Зарима.

Восточная красавица теперь не испытывала отвращения к своему бывшему хозяину, ведь со смертью двойняшек разрушились и чары отворота. Но теперь рядом со Славенем была его жена, которую он любил. Так что Зариме не на что было надеяться. Да она и не сильно горевала! Ведь замок оставался теперь в ее распоряжении.

Как поступит она со своей свободой? Девушка не знала этого. Возможно, она выйдет замуж и нарожает кучу детей, чьи звонкие голоса разрушат молчание мрачного замка. А может быть, она станет травницей и будет лечить окрестных жителей. В замке оставалось еще много пучков высушенных целебных трав, а Яся рассказала Зариме, как ими пользоваться и где собрать новые.

Шустрик долго сомневался: остаться ему в замке – или идти со Славенем и его семьей к ним в деревню.

- Ох, что же мне делать, бедному домовому? – стонал он, бегая по замку в смятении. – Я – домовой, это мой дом, который я должен беречь и охранять. Но там – мой друг, мой хозяин! В доме, куда он отправляется, уже есть домовой, там я останусь без жилья и работы. А тут – такие хоромы!  Что делать, что делать?!

Шустрик перебирал милые его сердцу вещицы, гладил столы и лавки. Он решительно не мог от всего этого отказаться! Такая карьера! Много ли домовых могло похвастаться тем, что их дом – настоящий замок?

Славень, видя терзания друга, не настаивал на том, чтобы домовой отправился с ним. Теперь он был не одинок. Мало того, он был счастлив! Конечно, ему не будет хватать этого ворчуна, но пусть все же Шустрик сам решает, оставаться ему, или отправляться в новое путешествие.

- Конечно, я буду нужней здесь, - уговаривал себя домовой. – Да и за могилкой двойняшек присмотрю. Решено – остаюсь!

Он забрался в чулан и примолк там, боясь, что не выдержит и переменит свое решение. Даже проводить Славеня не вышел.

- Ну что ж, нам пора! – Поляна тронула мужа за руку. – К вечеру мы доберемся до поляны с камнем, открывающим вход во временной коридор, а там и в Самозвонной роще окажемся. Переночуем в шалаше Зельфы, если он еще цел, а утром отправимся домой.

Славень в последний раз оглянулся на замок и решительно шагнул прочь.

- Погодите! Погодите! Я – с вами! – Шустрик выскочил из потайного хода и вприпрыжку мчался к друзьям.

- Пропади он пропадом, этот Черный замок, - объяснил запыхавшийся домовой, подбегая. – С тоски там помрешь без друга. Ну и пусть я останусь без жилья и работы, пусть! Буду жить в собачьей конуре, но зато рядом с другом.

- Зачем же в конуре, - улыбнулась Поляна.

- Ну, не воевать же мне с вашим домовым?

- И не надо! – Яся ласково потрепала Шустрика по плечу. – Мы с Атеем построим себе новый дом, а ты в нем поселишься вместе с нами. Идет?

- А то! – обрадовано закричал Шустрик.

- А к нам будешь в гости ходить, - пригласила Поляна. – На блины, да пироги. Согласен?

- Еще бы! Ох, и люблю я пироги с блинами!

- Ну, вот и славненько. А теперь – в путь!

- Погодите! Постойте! Я – с вами!

- Это еще что такое?

Из-за камня выбежала запыхавшаяся Зарима.

- Возьмите меня с собой. Не могу я одна в замке жить. Возьмите!

Славень и Поляна взглянули друг на друга  и расхались. Через мгновение хохотали уже все. Не прекращая смеяться, все шестеро повернулись к замку спиной и зашагали прочь.